Джормундур покачал головой:

– Нет, нет. Мы все подготовим сами. Обещаю: до похорон никто тебя больше не потревожит.

– Спасибо. Но, раз мы все обсудили, вы, может быть, оставите меня? Мне нужно подумать, как отдать последние почести отцу, как служить варденам… Вы дали мне слишком богатую пишу для размышлений. – И Насуада выжидающе сплела тонкие пальцы на коленях, обтянутых темной тканью платья.

Умерт встрепенулся; судя по его виду, он хотел возразить против того, что юная «принцесса» отсылает прочь членов Совета Старейшин, но Фалберд жестом призвал его хранить молчание и покорно склонил перед Насуадой голову:

– Разумеется, как тебе будет угодно. Постарайся, оставшись в одиночестве, обрести хоть какое-то успокоение. Но если тебе понадобится помощь, мы всегда готовы служить тебе. – И, поманив за собой остальных, он быстро прошел мимо Арьи к двери.

– Эрагон, прошу тебя, останься, – вдруг сказала Насуада.

Озадаченный этим приглашением, Эрагон снова сел, не обращая внимания на встревоженные взгляды членов Совета. Фалберд даже помедлил в дверях, словно ему вдруг расхотелось уходить. Следом за ним, последней, вышла Арья. Прежде чем закрыть дверь, она посмотрела на Эрагона, и в глазах ее отчетливо читались беспокойство и сочувствие, которые прежде она столь успешно от него скрывала.

Насуада присела за стол чуть боком, отвернувшись от Эрагона и Сапфиры.

– Вот мы снова и встретились, Всадник, – сказала она. – Отчего ты не стал приветствовать меня вместе с остальными? Я тебя чем-то обидела?

– Нет, Насуада. Я просто не осмелился ничего сказать тебе – боялся показаться грубым или глупым. В нынешних обстоятельствах не стоит делать чересчур поспешных заявлений, а потому… – Эрагон умолк. Ему вдруг стало страшно при мысли о том, что их могут подслушать. Совершив над собой определенное усилие, он обратился к магии и нараспев произнес: – Атра нозу вайзе вардо фра элд хорнья… – что примерно означало: «Да защитят нас чары от излишне любопытных ушей». – Прости, но теперь я уверен, что можно говорить без опаски, ибо нас не сможет подслушать ни человек, ни гном, ни эльф.

Лицо Насуады несколько смягчилось.

– Спасибо, Эрагон! – воскликнула она. – Ты даже не представляешь, сколь ценен твой дар! – Теперь голос ее звучал куда более уверенно.

За спиной Эрагона шевельнулась Сапфира. Дракониха встала, осторожно обошла вокруг стола и остановилась перед Насуадой, опустив голову так, что один ее сапфировый глаз уставился прямо в черные очи Насуады. С минуту Сапфира неотрывно смотрела на девушку, потом тихонько всхрапнула, выпрямилась и велела Эрагону:

Эрагон повторил ее слова Насуаде и прибавил:

– Аджихад был великим человеком! Его имя будут помнить вечно… А сейчас мне нужно кое в чем тебе признаться: перед смертью он приказал мне любой ценой не допустить раскола в рядах варденов. Это были его последние слова. Их слышала также и Арья.

Я хотел сохранить все в тайне из-за возникших сложностей, но ты, по-моему, имеешь право это знать. Я не уверен, что именно имел в виду Аджихад и чего именно он хотел от меня, но одно я знаю твердо: я всегда останусь на стороне варденов и буду изо всех сил защищать их. Я хотел, чтобы ты это поняла и знала: у меня нет ни малейшего желания самому командовать варденами.

Насуада горько рассмеялась:

– Так ведь и я вряд ли буду сама ими командовать, ты же должен понимать это! – Вся ее сдержанность куда-то исчезла, но остались самообладание и решимость. – Я знаю, почему ты оказался здесь раньше меня, и догадалась, чего добиваются члены Совета. Неужели ты думаешь, что за столько лет, пока я была рядом с отцом, мы с ним ни разу не обсуждали подобной возможности? Члены Совета ведут себя именно так, как я и ожидала. Зато теперь для меня все ясно, и я с чистой душой могу принять на себя командование варденами.

– Значит, ты не позволишь им сделать из тебя марионетку?

– Не имею ни малейшего желания! Но ты больше никому не говори о последних словах Аджихада. Глупо делать это предметом досужих обсуждений; к тому же люди могут воспринять его слова как пожелание того, чтобы ты заменил его на посту руководителя варденов; а это, безусловно, подорвет мой авторитет и внесет смуту в их ряды. Он сказал то, что тревожило его больше всего; он хотел во что бы то ни стало защитить своих подданных. Я бы сделала то же самое. Мой отец… – Голос ее дрогнул, но она быстро взяла себя в руки. – Я готова жизнь положить ради дела отца. И я хотела бы, чтоб ты это понял как Всадник. Все планы Аджихада, все его стратегические цели – все это теперь мое. И я постараюсь не подвести его! Империя непременно потерпит крах! И Гальбаторикс будет низвергнут!

Насуада умолкла. Эрагон заметил, что по щеке ее медленно ползет слеза. Он понимал, сколь сложным оказалось то положение, в которое она попала, и восхищался силой ее духа и воли, которых не сумел разглядеть раньше.

– А какую роль ты хочешь отвести мне, Насуада? Что мне делать среди твоего войска?

Она посмотрела ему прямо в глаза:

– Ты можешь делать, что тебе будет угодно. Члены Совета – просто глупцы, если думают, что смогут управлять тобой. Для варденов и гномов – ты настоящий герой, и даже эльфы поклонятся тебе, узнав о твоей победе над Дурзой. Даже если ты вдруг решишь пойти против Совета или против меня, мы будем вынуждены уступить, ибо народ всей душой поддержит именно тебя. И в данный момент именно ты обладаешь самой большой властью над варденами. Впрочем, если ты действительно согласен с моим назначением, то могу тебя заверить: я ни на шаг не отступлю от планов своего отца, так что тебе придется вместе с Арьей отправиться к эльфам и завершить там свое обучение, а потом вернуться к нам.

«Почему она со мной так откровенна? – мысленно вопрошал Эрагон. – Если она права, то зачем же мы согласились с требованиями Совета?»

Сапфира ответила не сразу.

«Так или иначе, – сказала она, – теперь уже слишком поздно. Ты уже дал свое согласие. А Насуада говорит с тобой откровенно просто потому, что твоя магия наконец-то избавила ее от любопытных ушей. Ну, и еще потому, что она надеется отвоевать нашу преданность у Совета».

И Эрагон вдруг решился, но сперва все же спросил Сапфиру, можно ли полностью доверять Насуаде.

«Да, – мгновенно ответила дракониха. – Она говорила совершенно искренне».

Эрагон сказал ей, что собирается сделать. Сапфира одобрительно кивнула, и он, вытащив Заррок из ножен, медленно подошел к Насуаде. Он успел заметить, как в глазах ее промелькнул страх, взгляд невольно метнулся к двери, а рука, скользнув в складки платья, стиснула какое-то невидимое оружие. Остановившись прямо перед нею, Эрагон преклонил колено и положил Заррок плоскостью острия на вытянутые руки.

– Насуада! Мы с Сапфирой здесь недавно, но успели за это время проникнуться глубочайшим уважением к Аджихаду. И теперь нам кажется, ты будешь ему достойной заменой. Ты сражалась с нами вместе и не отступила, когда другие бежали с поля боя. Кстати, я ни разу не видел среди сражавшихся тех двух женщин, что входят в Совет. Кроме того, ты никогда не относилась к нам подозрительно, всегда была честной и искренней, и мы с Сапфирой решили: я, Всадник Эрагон, предлагаю тебе свой клинок, свою верность и преданность.

Эрагон произнес это торжественное обещание с чувством окончательной победы, но твердо знал, что ни за что не сумел бы изречь подобных слов перед битвой при Фартхен Дуре. Теперь же у него перед глазами стояли убитые и раненые в том бою. Теперь война с Империей стала не только его, Эрагона, личным делом. В ней участвовали все вардены, и он обязан был помочь им и всем тем, кто страдал под тягостной властью Гальбаторикса. И свержению этой власти – сколько бы времени на это ни потребовалось – он решил посвятить всю свою жизнь до конца.