Услышав этот стон, полный желания Ридвейн почти потерял рассудок, растворившись в бездонном, ослепительном наслаждении, – он еще крепче прижал к себе нежное стройное тело. Онья выгнулась, забыв обо всем, и тут он внезапно понял, что совершил. Теперь, когда он отведал божественной амброзии ее губ – сладчайшей, всего несколько капель, и оттого еще более драгоценной, – он ощутил свою вину, и ему стало еще больнее оттого, что никогда больше он не сможет, не посмеет коснуться ее. Ридвейн рывком отстранился, оторвался от ее уст, и Онья вскрикнула, ощутив утрату. Она подняла густые, длинные, как стрелы, ресницы, со страстным, почти ощутимым желанием вглядываясь в чарующий свет, сиявший в темно-синей глубине его глаз.

Злясь на себя за ребяческое, безрассудное поведение и на нее за то, что ей так легко удалось сбить его с пути истинного, Ридвейн постарался взять себя в руки.

– Иди-ка ты спать, Росинка!

Ридвейн назвал ее тем детским шутливым прозвищем, которым когда-то давно называл крохотную девочку, нежную, словно фея. Такой она и была, и до сих пор еще оставалась. Хотя молодой друид уже успел ощутить и совсем иные, куда более земные черты.

– Я уже выросла.

– Вот как?

Ох, этот низкий насмешливый голос… Онья впервые почувствовала, какая опасность таится для нее в этом мужчине. Однако опасность эта была скорее притягательной, чем грозной. Увидев, как нежное личико Оньи вновь обрело столь привычное для него выражение покоя, Ридвейн, сжав сильными пальцами худенькие плечи девушки, бережно повернул ее на тропинку, ведущую к замку.

– Возвращайся, девочка! Твое приключение окончилось…

Шахразада попыталась сбросить эту руку с плеча. Она сосредоточенно смотрела под ноги – дорожка была до боли знакома, но сейчас казалась неизвестной и пугающей.

«О нет, Ридвейн, мое приключение только начинается!»

– Начинается, моя греза?

Голос Шахрияра, которому неоткуда было взяться среди холмов полуночной страны, более чем быстро привел царицу в чувство.

– Что начинается, Шахразада? С кем ты разговаривала?

– Начинается… – Та, прищурившись, посмотрела мимо лица мужа. – Какая-то новая жизнь… Или, быть может, какая-то новая сказка.

Шахрияр улыбнулся – вот теперь перед ним была его жена, не какая-то незнакомка, зачем-то принявшая облик царицы, а милая сердцу, такая привычная, уютная, раз и навсегда неизменная Шахразада.

Шаги Шахрияра уже стихли, но Шахразада все не могла прийти в себя – уж слишком разительным было отличие смуглого, довольного жизнью, ничего не опасающегося и ни о чем не тревожившегося халифа от юного друида, околдовавшего сердце малютки Оньи (или ее самой, Шахразады, которая только миг назад прикидывала, как бы изловчиться и все же сопутствовать любимому в его опасном путешествии…).

С каждым разом возвращение давалось ей все с большим трудом. Да и не хотелось ей возвращаться сюда – в привычное, раз и навсегда расписанное существование царской жены, о которой вспоминать можно иногда, как о приятной, но не очень нужной мелочи. Быть может, царице так только казалось, но…

Но она чувствовала, что жизнь вокруг нее стала похожа на болото… Или на пруд – красивый, теплый, спокойный. Но лежащий в стороне от людских глаз и людских сердец.

– Ох, если бы найти мне такой мир… Где я бы снова стала самой собой…

«И там бы опять была заперта в золотой клетке…»

Царица оглянулась – слова раздались пугающе близко.

– Кто здесь?

Тишина была ответом на едва слышный шепот царицы. Это придало Шахразаде смелости, и она выпрямилась на ложе.

Привычный покой и уют опочивальни отчего-то заставил сердце биться едва ли не у самого горла – что-то в колышущихся занавесях было неправильным, непривычным. Что-то в теплой тишине было настораживающим… Странные запахи, запахи чужих миров кружили голову…

«Ты везде будешь пленницей царских покоев, узницей своего высокого сана…»

И снова этот шепот, бестелесный и безжизненный.

– Кто ты?

Смешок увяз в полутьме, но не пропал – следом за ним раздался еще один, потом еще один, потом еще… Потом послышалось девичье хихиканье, потом откуда-то пришел шелест волн, потом теплый запах вечернего моря окутал царицу, вновь погружая ее в сладкие видения на грани яви и сна.

«О, как же прекрасна эта островная страна! Какое счастье, должно быть, жить здесь, гулять по ее паркам и просто по морскому берегу… Все равно, повелительница ты или простая ныряльщица-ама, юная наследница престола или старуха-служанка…»

Шахразада сделала несколько шагов по горячим от солнца камням. Галька колола изнеженные ноги, обжигала кожу и дарила ни с чем не сравнимое ощущение жизни во всей ее обольстительной полноте.

– Я Битори, – произнесла царица и поняла, сколь сладко для нее ее собственное имя.

Необыкновенно жарким выдалось лето в прекрасной стране Канагава. В знойном мареве утопал даже императорский дворец. В саду поникли цветы, а нежные деревца начали сбрасывать листву, чтобы хоть так защититься от испепеляющего жара. Принцесса Битори вместе с подругами и придворными дамами теперь все время проводила не в столице, утопающей в жаре, а на берегу океана в летнем домике. Положение не позволяло дочери императора, словно простой охотнице за жемчугом, ама, целыми днями нырять и плавать в соленых водах. Но Битори придумала, как обмануть суровых нянь, в чьи обязанности входило следить за юной принцессой. Она приказала перенести как можно ближе к воде свою плетеную беседку. И как только глаза нянюшек смыкались в старческой дреме, она мигом сбрасывала с себя многослойное одеяние и погружалась в воду.

Ныряние, охота за раковинами-жемчужницами и долгие беседы у костра с девушками-ама стали для Битори такой же радостью, как поэзия. И в поиске драгоценностей, и в создании танка она видела много общего, чувствовала, что долгие поиски того самого, единственно верного слова сродни многим часам, проведенным под водой ради единственной неповторимо прекрасной жемчужины.

У костра девушки болтали о том, о чем болтают все девушки мира, – о любви и изменах, о парнях и дальних странах, где живется лучше, богаче и вольготнее. А когда наступал самый темный час ночи, приходило время страшных рассказов. Но девушки-ама никогда не рассказывали о призраках, безмолвно скользящих в тишине ночных садов, о пионовом фонаре, что освещает оба мира и призывает духов пробираться из своего мира в мир живых… Всегда это были рассказы о подводных чудовищах.

О спрутах-монстрах, что могут обвить своими щупальцами не только джонку, но и шхуну и вместе с моряками увлечь ее в морскую пучину. О чудовищных драконах, что живут на полуденных островах. Крики их будто бы похожи на рев медведя, а лапы толщиной со ствол древнего дерева.

И здесь, в самый черный час жаркой летней ночи, услышала принцесса Битори маняще-страшную историю о Великом морском змее. Девушки верили, что Великий морской змей появляется у отмелей для того, чтобы показать, где лежит самая красивая и крупная жемчужина. Они считали это неведомое чудовище своим добрым, пусть и неведомым, приятелем. Ведь по поверьям, которые передавались в семьях рыбаков и охотников за раковинами-жемчужницами, Великий морской змей – это и есть сама душа океана. Иногда добрая, иногда суровая…

Рассказывали девушки и о том, как много столетий назад первый император из рода Фудзивара задумал устроить охоту на Великого морского змея. Он хотел поселить его в огромном пруду посреди императорских земель. Пруд вырыли обширный и глубокий, за несколько месяцев наполнили его морской водой. Поселили там рыб из прибрежной полосы и на половине судов императорского флота отправились на Великую охоту. Продолжалась эта охота не один год. Пруд успел высохнуть, а рыбы стали добычей императорских кошек. И вот наконец император вернулся в свой дворец. Из его кораблей уцелел лишь один. Жестокие шторма и ураганы всего мира видел император, побывал и в теплых, и в холодных водах. Много раз показывался ему Морской змей, словно манил за собой. Но каждый раз ускользал, будто насмехаясь над непомерными аппетитами молодого императора.