Литмир - Электронная Библиотека

Как бы то ни было, после бегства из «Луиса» никаких идей по поводу дальнейшего маршрута передвижений у меня в голове не было. После всего того количества дыма, которое я поглотил, сразу возвращаться в гостиничный номер не стоило. По идее холодный воздух должен был помочь. Не передать, насколько я был выбит из колеи. Не только тело трещало, как старик на велосипеде, но и голова просто раскалывалась. Сам виноват, знаю. Не стоило ходить в этот бар «Луис» в таком состоянии и настроении. Я перешел через дорогу к моему парку, но, не дойдя до него, заметил, что там копошится стайка крысоподобных хулиганов, а ввязываться в еще большие неприятности мне не хотелось. Поэтому я развернулся и пошел обратно мимо «Луиса». Не знал, куда иду, но плюнул и пошел дальше, несмотря на то, что на улице стоял дубняк.

Ночное Чикаго до боли напоминало ночной Нью-Йорк. Улицы были заполонены народом, вокруг сновали жалкие подобия людей с мобилами, было ветрено, очень холодно и очень неуютно. Воротник я поднял по самые уши, чтобы лицо не мерзло и чтобы не усугублять состояние и так расшатанного здоровья. Не могу сказать, сколько кварталов я так прошагал, но каждый переулок в Линкольн-Парк миновал фактически дважды. И, несмотря на то, что чувствовал себя хреново, не останавливался, поскольку сама мысль о возвращении в этот депрессивный отель выворачивала меня наизнанку. Я уже начинал жалеть, что въехал в этот отстойник. Он был ничем не лучше того, в Тинли-Парк. По сути, той ночью я был единственным человеком, прогуливающимся в полном одиночестве. Повсюду я видел компании студентов и обычных прохожих, ведущих себя, как безмозглые идиоты, кучу попрошаек и всякого отродья, ошивающегося по углам, но я был единственным, кто гулял сам по себе. Против чего я бы не особо возражал, если бы не чувство, что мне придется прошататься в одиночестве всю жизнь. На эту мысль наводила меня долбаная атмосфера этого города. Все эти огни и люди, все движение, такси и кофейни не создавали для меня того комфорта и чувства защищенности, на какое я надеялся. Только ухудшали состояние духа. Заставляли почувствовать собственную незначительность. Но я продолжал свой путь. Добрел до центра Чикаго, продолжая ощущать себя единственным человеческим существом на планете.

12

Обычно я стараюсь ничего не бросать на полпути. И болезнь — не исключение. Если уж заболевать, то хорошенько, по-настоящему. После блуждания по городу мое состояние резко ухудшилось. Глаза покраснели и слезились как бешеные, я весь обчихался. Едва мог передвигать ноги, причем предстояло еще придумать, как вернуться к отелю. Прошло уже немало времени, как я шатался по улицам, не обращая внимания на указатели и названия. Опросил, наверное, штук пять или шесть прохожих, как пройти к «Дэйз-инн», но каждый из этих скотов отвечал, что не здешний. Ну просто никуда от них не деться. Чтоб им всем сгнить на острове Читателей меню. Устав безответно просить прохожих о помощи, я вынужден был взять такси до гостиницы. Ехали минут двадцать, и я отрубился на заднем сиденье. Когда мы подъехали, водителю пришлось меня будить. Пробудившись, я заплатил по счетчику и потащился к отелю. Около отеля околачивались какие-то сомнительного социального происхождения старшеклассники и откровенно по-малолетски беспредельничали. Было весьма затруднительно проталкиваться сквозь их плотную толпу, поскольку у меня из носа текло как из ведра, приходилось то и дело утирать сопли рукавом. Выглядел я, пожалуй, как заправский бомж, и эта шпана не устояла отпустить в мой адрес кое-какое весьма непочтительное замечание. Жалко, не было сил одарить их злобным взглядом, не говоря уж о том, чтобы вмазать хорошенько, поэтому я решил забить и начисто их проигнорировать. Сейчас я жалею, что они не получили того, что им причиталось. Из дурных людей, неважно, подростков или взрослых, следует периодически вышибать все дерьмо. Снисхождения к злобным невежественным тинейджерам от меня не жди, сам с сотнями таких в школе учился. В старших классах я до слез ненавидел школу. По сути, даже сильнее, чем ненавижу колледж. Школа Форест Хиллс в Квинзе, где я учился, была раем для узколобых ограниченных отбросов. Были, конечно, исключения, но другим, чтобы не портить облик планеты, не мешало бы еще в раннем детстве покончить с собой. Каждый из этих грязных недоумков считал своим долгом заставить остальных детей почувствовать себя какими-то не такими. Я, конечно, на это никогда не велся, я-то им всем цену знаю, они — несчастные безмозглые твари, но вот некоторым детям от них доставалось по полной. Например, ребят, достаточно сообразительных, чтобы во время урока физкультуры не играть в идиотские игры типа баскетбола прямо посреди дороги, не желающих разбивать себе башку, считали изгоями. Поскольку, давайте признаем, быть умным и иметь оригинальную точку зрения — не круто. И уж Господи спаси тех, кто писал стихи или прозу. Их считали странными. Что мне кажется непонятным, поскольку то же самое безмозглое бычье, наезжавшее на этих литераторов в школе, само же, придя домой, вылизывало плакатные задницы любимых певцов или авторов песен, или своих же любимых писателей. Их логика — за пределами моего понимания, да и, пожалуй, за пределами их собственного понимания, хотя сомневаюсь, чтобы эти балбесы вообще хоть что-то понимали. Теперь я нахожу чрезвычайно забавным и даже восхитительным, что все дерьмо обернулось против этих же вонючих недоносков. Это они теперь растят незаконнорожденных детей, торчат на тухлых работах, связанные по рукам и ногам обязательствами неудавшихся браков. Теперь они — изгои общества, обреченные не совершить ничего выдающегося за свою бессмысленную и гадкую жизнь. Так им и надо, они заслуживают сгореть в аду. Школы следует упразднить. А детей — обучать на дому.

Итак, продравшись сквозь беснующуюся толпу, я обратил внимание, что вечеринка в «Луисе» еще в самом разгаре. До сих пор звучала латиноамериканская музычка, народ все еще выкидывал коленца и, точно Кадиллаки, галлонами поглощал горючее. Некоторые зависли у самого лифта, пытаясь казаться важными персонами, но я постарался их проигнорировать. Устраивать разборки не было сил, поэтому, ввалившись в этот стремный лифт, я взмыл на шестой этаж.

Когда двери открылись — стало тихо. Должно быть, все постояльцы отеля коптились в баре внизу. Энергии не было даже на то, чтобы открыть дверь, и, когда мне это удалось, я рухнул на пол прямо на пороге. Я был настолько слаб и разбит, что не мог даже сглотнуть слюну, горло горело как раскаленное железо. Я уверял себя, что поправлюсь, выйду из этой войны победителем, что нужно только пережить эту ночь и утром свалить на хрен из этого шизанутого города. Пообещав себе убраться из города как можно скорее, я почувствовал себя получше, попытался встать и добраться до постели, но мне не хватило ни физической, ни душевной энергии. Вместо этого я подтянулся, держась за дверь и прислонился спиной к стене — прямо возле воняющей корзины с мусором. Света я не включал, поэтому в комнате было совсем темно, за исключением полосы света, выбивающейся из-под двери. Но в остальном темно — хоть глаз выколи. И если не считать шума проезжавших автомобилей, было слышно только дребезжание электрической вывески «Дэйз-инн» за окном.

Не успел я и глазом моргнуть, как отрубился. Правда ненадолго, очнулся примерно через час. Открыв глаза, я обнаружил, что наполовину лежу в мусорном ведре, а пахло оно, поверьте, не фиалками. Во всей одежде, даже в пальто, я валялся на полу и чувствовал себя еще хреновее. Ну, в общем, обычные неприятные ощущения при простуде, знаете, все ломит, зябко, слабость и все такое. Все перечисленные симптомы наблюдались у меня в полный рост, в глотке, когда я проснулся, жгло как в пустыне. Сухо и жарко, так что я даже языка не чувствовал. Ничего попить в комнате не было, а сама мысль выпить воды из грязного крана настолько мне претила, что я воздержался. Собрав остатки сил, я подтянулся к столику у окна. Посмотрел на улицу, на людей и машины. Вспомнил, что так и не позвонил маме, и, поскольку телефон был под рукой, поднял трубку и набрал ее номер. Было, конечно, поздновато, она наверняка спала, но меня это не остановило, ей-то это было бы точно неважно, поэтому я и позвонил. Несколько гудков, и она подняла трубку.

40
{"b":"216405","o":1}