- Я ничего не понимаю, - признался Кромптон. - Но факт остается фактом: вы приняли закон, из-за которого я не могу узнать адрес Эдгара Лумиса. И, насколько я могу судить, вы дадите мне его координаты только в обмен на согласие быть пешкой в вашей Игре.

Секюйль изумился, потом откинулся на спинку кресла и расхохотался. Как правило, эйяне не позволяют себе смеяться от всей души в присутствии посторонних: будучи народом древним и мудрым, они насыщены взрывоопасной смесью разных психических сил. И неожиданный всплеск эмоций приводит к тому, что эти силы материализуются.

Что и случилось с Секюйлем. Его хохот породил чернокожую девицу с длинными черными волосами и пляшущими темными глазами, двух вавилонских демонов, йети и краснорожего мужчину в костюме в желто-коричневую клеточку.

- Ты видишь, что я вижу? - спросил один демон другого, тыкая пальцем в девицу. - Путана.

- Ее можно съесть? - отозвался его товарищ.

- Йи-и-и, - сказала девица.

- Подумать только, - произнес краснорожий мужчина, - оказаться всего лишь иллюзией в мозгу этого инопланетянина, о существовании которого я даже не подозревал! Но, может, он тоже только плод чьего-то воображения? Тогда получается, что я привидение второго порядка, если вести отсчет слева.

- Давай поженимся, - сказала девица, не обращаясь ни к кому конкретно.

- Ну ладно, хватит, - сказал Секюйль, и видения горестно обратились в дым, вернувшись через среднее ухо в голову эйянина, - все, кроме йети, который убежал через запасной выход и был доставлен на место несколько дней спустя Королевским отрядом северо-западных горных видений.

- Вы не уловили главного, Кромптон, - сказал Секюйль после того, как все успокоилось и было водворено под его контроль, а стул, опрокинутый убегавшим йети, поднялся, несколько сконфуженный тем, что не устоял перед каким-то призраком. - Вы что, и в самом деле полагаете, что я собираюсь принудить вас включиться в мою Игру?

- А как еще я мог истолковать ваши слова?

- Вам показалось, - сказал Секюйль. - А мне кажется, что стрелка синхронизатора все ставит на место. Адрес мистера Лумиса: Пандерер Уэй 4567, южный берег Пальметто, Западные Сады, Южный Ситесф. Днем он работает в отделе эпизодов Театра галактических наслаждений в Садах Рюи.

Кромптон был ошеломлен. И только спустя какое-то время сумел пролепетать:

- Премного вам благодарен.

- Всегда рад служить, - сказал Секюйль.

- А теперь что?

- Вы о чем?

- Вы мне оказали такую любезность. Чем я обязан?..

- Оставайтесь таким же милым, как сейчас, - сказал Секюйль.

- Но я-то думал, что нужен вам в вашей Игре!

- Это не важно, - сказал Секюйль.

- Я никогда не говорил, что не хочу помочь вам, - пробормотал Кромптон. Все это произошло так... Секюйль нежно проводил его до дверей.

- До свидания, Кромптон. Очень может быть, что мы встретимся при совсем других обстоятельствах. Но за поддержкой обращайтесь ко мне в любой момент. И, насколько временная комбинация связанных энергий может пожелать удачи другой такой же временной комбинации, - желаю вам всяческой удачи.

Дверь захлопнулась. Кромптон, чувствуя себя совершенно сбитым с толку, устремился в беспросветную ночную мглу.

Кромптон нанял дешевый орнитоптер и отправился в отдел эпизодов Театра галактических наслаждений в Садах Рюи. Эта часть Садов была отведена под нужды гуманоидных существ и их ближайших сородичей. В данную группу входили: люди, алиноподы, гнолы, сабистые тэдики, барбизаны с Гростарка II, неугомонные двухсуставчатые трелизонды, коварные, приторноулыбчивые лунтеры и их соседи сверхизменчивые муны.

Миновав главные ворота, Кромптон заметил стройного, энергичной наружности молодого человека в джинсах и очках в черной оправе; он сидел и печатал на портативной машинке, пристроенной на коленях. Кромптон с удивлением посмотрел на него, тот поднял голову и сказал:

- В чем дело?

- Хотелось бы узнать, чем вы тут занимаетесь.

- Пишу роман, - ответил молодой человек, продолжая печатать. - Наш диалог тоже войдет в него, естественно. Завистники обвиняют меня в том, что я высасываю все из пальца, а я пишу только то, что слышу и вижу.

- Мне кажется... - начал было Кромптон.

- Не беспокойтесь, - сказал писатель. - Ни один диалог, начинающийся словами "мне кажется", не сулит ничего забавного. Давайте-ка я произнесу речь по этому поводу. Существует несколько прелестных эпиграмм, с которыми вам, вероятно, не довелось ознакомиться. Например...

- Терпеть не могу, когда предложение начинается со слова "например", прервал его Кромптон.

- Я собирался переписать это. "Противоречу ли я себе? Тогда прекрасно, ибо в своих противоречиях я велик, я вмещаю в себя чудеса". Как хорошо написал это старина Уитмен! До чего уместна здесь эта концепция...

- Мне нужно идти, - сказал Кромптон.

- До свидания, - сказал писатель. - Это будет короткая, но хлесткая сцена.

- Должно быть, хорошо быть писателем, - сказал Кромптон.

- Все равно что слизняком ползти по нескончаемому листу бумаги.

- Это ужасно, - сказал Кромптон. - Может быть... Но писатель не слушал предложений, начинавшихся со слов "может быть". Его внимание привлекло неожиданное появление толстяка, прижимавшего к груди тяжелую скульптуру в виде черной птицы; следом за ним шли Хамфри Богарт, Мэри Астор, Питер Лорр, а также - о, нежданное явление! - сам Альберт Деккер.

- Это уже перебор, - пробормотал писатель, продолжая яростно печатать с двумя сигаретами во рту.

Кромптон побрел дальше. Располагался отдел эпизодов на длинной, какой-то невнятной улице. Гуляя в поисках развлечений, здесь можно было услышать обрывки странных разговоров и увидеть фрагменты самых разных постановок. Вы могли продолжить свою прогулку и набрести на какой-то новый эпизод или остановиться где угодно и принять участие в развертывающихся перед вами событиях.

Хотя на самом деле все шло не так уж гладко: во время постановок то и дело возникали различные затруднения из-за непримиримых противоречий в требованиях многочисленных гуманоидных по форме, но несовместимых рас. Продюсеры эпизодов тем не менее поощряли тесное и весьма двусмысленное сближение гуманоидов, хотя публично порицали его; но диковинные акты близости всегда приманивают любопытных, несмотря на их благочестивые уверения в обратном. А это означает приток денег, то есть такого товара, ценность которого эйяне обсуждали и пытались определить вот уже несколько веков, просто чтобы проверить, так ли это на самом деле.

Кромптон, проходя мимо, услышал, как неугомонный двухсуставчатый трелизонд при полном осеннем плюмаже говорил трем своим братьям:

- Сегодня я уезжаю в Фунтрис, возможно, освободится мое место в гнезде.

А рядом стая гнолов щекотала сабистых тэдиков до пароксизмов, приговаривая при этом: "На дворе трава, на траве дрова", что приводило в ужас забравшегося на дерево молчаливого алинопода. По соседству одна женщина-человек говорила другой: "Уж и не знаю, кто тебе поможет, Джоси". А чуть дальше семь мунов пытались слиться в сексуальном псилликозе путем родительского смыкания, но тщетно: для этого им не хватало самого главного - бадминтонного инвентаря. Еще более зловещие дела творились на другой стороне улицы, где барбизан в кольчуге из листьев, с заостренным олимфатом, отстукивал сообщение о своем разочаровании на грудной клетке и брюшных щупальцах коварных, приторно-улыбчивых лунтеров, застигнутых во время запрещенного и невозможного акта псевдотрансформации.

Ни одна из этих сцен не произвела на Кромптона впечатления. Каждая из них была рассчитана на то, чтобы пощекотать чувства зрителей определенного гуманоидного вида - притом совсем необязательно человеческого. Большую часть того, что делали друг с другом эти существа, Кромптон не понимал, так же как и другие гуманоиды не понимают, что делают друг с другом люди. Это была ситуация абсолютного обоюдного непонимания, на фоне которого наше пресловутое непонимание самих себя и себе подобных выглядит сущим пустяком.