Эдик лишь понимающе и, как мне показалось, сочувственно покачал головой. Больше мы к этому разговору не возвращались. Было это незадолго до их с Эллой отъезда в Канаду.

Слава искренне пытался полюбить Израиль, но у него это не получилось. Многие считали его неудачником: в университете он не смог изучать то, что хотел, поскольку не набрал необходимого количества баллов. И тогда он поступил на специальность, где баллов ему хватало. Потом он всё больше досадовал из-за того, что изучать приходится вовсе не то, к чему душа лежит, и сама жизнь складывается вовсе не так, как хотелось. С девушкой, с которой они встречались довольно долго и даже собирались пожениться, в конце концов, ничего не получилось. Девушки были и потом, но ни с одной из них он уже не хотел строить серьёзные отношения.

– Всё у них сводится к одному, – с раздражением говорил Слава. – «Как ты собираешься содержать семью?»

Университет он так и не закончил, а вместо этого работал, где придётся, и по выходным писал музыку для своих стихов. Слава собирался выпустить свои диски, но у него всё время что-то не ладилось: денег хронически не хватало, а студии, в которые он обращался, к его творчеству интереса не проявляли. Слава всё надеялся найти истинных ценителей своего таланта, но годы шли, а ценители, кроме нас, так и не объявлялись. Может быть, ему просто не везло?..

Все разговоры о том, что нужно найти себе постоянную работу и завести, наконец, семью, Слава обрывал резко:

– На жизнь мне хватает. Для меня главное – музыка. Всё остальное – не важно.

В ресторанах он выступать отказывался: его раздражало, когда под его музыку жуют и пьют. А потом что-то в нём как будто сломалось, и Слава стал совсем другим. Если раньше он ещё как-то мирился с окружавшей его жизнью, то теперь она вызывала у него отторжение. Однажды он объявил нам, что собирается в Канаду. Мы недоумевали: на что он рассчитывает?.. Востребованной профессии у него нет, денег – тоже. Но Слава был непреклонен в своём решении и вскоре действительно улетел за океан и отсутствовал месяца два. Потом вдруг объявился и сообщил нам, что в Канаде он женился и теперь улетает туда навсегда. В Израиль он прилетел лишь для того, чтобы забрать вещи, документы, ну, и с друзьями попрощаться.

Во время нашей последней встречи он и произнёс ту свою пламенную речь:

– Мне надоело бороться, воевать, постоянно кому-то что-то доказывать! Зачем? Мы здесь всё равно ничего не изменим, и вообще у этой страны нет будущего.

Он часто повторял эту фразу: «Нет будущего», как будто в этих словах было его оправдание. Никто из присутствующих ему не возражал. Впервые за всё время нашей дружбы он был отдельно от нас.

Больше я его не видел. Супруга Славы оказалась старше его лет на семь, если не на все десять, и к тому же дамой с весьма крутым нравом. Она не отпускала Славу от себя ни на шаг, ревновала его днём и ночью, но Слава всё терпел, потому что без неё ему в Канаде делать было нечего. Потом он с ней всё-таки развёлся и женился ещё два или три раза. С нами, оставшимися, он больше не общается. По слухам из Канады, Слава играет там в ресторанах и очень доволен.

После 27 лет службы в армии, пожилой майор со своей женой-еврейкой и уже взрослыми детьми приехал в Израиль. Работать они начали почти сразу – на третий день после того, как сошли с трапа самолета. Работали все: и он сам, и жена, и дети, которые совмещали работу с учебой.

Он все умел и потому, спустя какое-то время, нашел работу в гараже. Ему платили гораздо меньше, чем местным, но больше, чем израильским арабам, которые работали здесь до него, и на несколько порядков выше, чем арабам из Газы, которые трудились здесь до своих собратьев из Тайбе (арабский город в Израиле).

Их зарплаты хватало на то, что бы позволить себе жить в центре страны, снимая трехкомнатную квартиру, оплачивать счета, делать ежедневные покупки, иногда покупать не только то, что необходимо, но и то, чего просто хочется. Словом – жить.

Все было бы хорошо, но жена, работавшая в доме престарелых, надорвала спину и теперь сама нуждалась в постоянном уходе.

У жены здесь была многочисленная родня, но майор их недолюбливал. И вовсе не из-за того, что они были евреями. Те из родственников жены, которые жили в Израиле давно, смотрели на них как на бедных родственников – с явным превосходством и даже не пытались этого скрывать…

Когда они только приехали, Ева пыталась наладить с ними отношения, но родственники оказали им весьма прохладный прием. У них была какая-то патологическая ненависть к тем, кто приехал позже с их бывшей Родины. Иногда даже казалось, что их объединяют не столько родственные узы, сколько ненависть. Ненависть к арабам, русским и вообще гоям. Ненавидели они дружно и с каким-то смаком.

Его они называли не иначе как «генерал-майор», вкладывая в это обращение всю издевку, как будто у него не было даже имени. Этим «генерал-майор», произносимым с особыми интонациями и с особым подчеркиванием, родственники изливали все свое злорадство маленьких людей, вдруг почувствовавших собственную значимость. Они злорадствовали по поводу гибели великой державы, вдруг почувствовав себя могущественными и значимыми. В своем стремлении принадлежать к победителям они даже со своими детьми говорили только на иврите.

Иногда Андрей еле сдерживался, чтобы не съездить кулаком по этим сытым, лоснящимся от самодовольства физиономиям спекулянтов из Молдавии, уехавших в свое время из Союза, чтобы не оказаться в тюрьме. Он никак не мог понять, каким образом они оказались вдруг победителями, а он, солдат великой армии, защитник великой державы, оказался побежденным.

Среднего роста, худощавый, жилистый, с широкими скулами и почти совсем седой, он плохо вписывался в местный колорит. Его большие, цвета стали глаза и упрямый подбородок придавали ему весьма уверенный вид, но взгляд был странный, как будто кто-то внутри него потушил свет. Он взирал на окружавший его мир и не представлял себе, чем он здесь будет жить. Новая действительность напоминала ему виденное в Афганистане и республиках Средней Азии. Такой же чужой мир.

Единственное, что он осознавал совершенно четко – это то, что его место не здесь. Но возвращаться было некуда, а искать лучшую жизнь за морями и океанами с больной женой было бы весьма сомнительным предприятием.

Все вокруг них пытались вписаться в окружающую действительность, заучивали расхожие выражения на новом для себя языке, пытались перенимать интонацию и манеру речи местных. Суетились по поводу квартир, машин, дополнительных заработков…

А ему не хотелось ни вписываться, ни приспосабливаться. Вся прежняя его жизнь была наполнена смыслом. Так, во всяком случае, ему казалось теперь. В новой же, смыслом жизни были лишь дети. И только ради них стоило жить. Привыкший всю жизнь рассчитывать только на себя, он и сейчас ни в ком не нуждался и не собирался ничего просить.

«Тем более у них», с едкой усмешкой думал Андрей.

В 18 лет его призвали в армию. Отслужив два года, он решил не возвращаться в провинциальный городок в Cаратовской области и остался в армии, поступив в высшее командное училище.

За все время своей военной карьеры он ни разу не усомнился в правильности своего решения. Тяжелые курсантские будни он воспринимал как нечто совершенно неизбежное и естественное, и в отличие от своих товарищей из более благополучных семей, никогда не думал об альтернативе своему решению. Он гордился своей профессией, тем, что служит великой стране и тем что нужен своей Родине.

На последнем курсе военного училища, он встретил Еву, которая училась в это время в пединституте. Андрей даже не понял тогда, чем понравилась ему эта темноволосая девушка с огромными, выразительными глазами и тонкой талией. И сейчас, когда она сильно располнела и постарела, он вряд ли смог бы ответить на вопрос о том, красива ли она и вообще почему он ее любит. Он никогда об этом не думал раньше и не задумывался сейчас. Просто любил ее и думал о ней даже в самые трудные минуты своей жизни. А таких минут было в его жизни немало. Она всегда казалась ему хрупкой, ранимой и он берег ее, как берегут дорогой хрусталь.