Наряду с формированием системы журналов, издаваемых Академией наук, в организацию корпуса исторической периодики начинают включаться другие институты. Прежде всего это, конечно, касается системы высшего образования. В 1958 г. Министерство высшего и среднего специального образования начинает выпускать журнал «Научные доклады высшей школы», в рамках которого впоследствии будет создана и историческая серия. Гораздо более значимым в перспективе развития системы университетской периодики стало реформирование в 1950-е годы «Вестников» Московского и Ленинградского университетов[267]. Эти вестники сформируют тот образец, по которому будут впоследствии, в постсоветский период, перестраиваться университетские издания.

Важной составляющей формирования дифференцированной системы исторической периодики стало изменение принципов организации и оценки ее работы. Ярким свидетельством нового понимания роли исторического журнала можно считать выступление на Всесоюзном совещании историков в 1962 г. одного из главных партийных кураторов исторической науки, секретаря ЦК КПСС академика Б. Н. Пономарева, указавшего на основополагающее значение этих изданий в координации научных исследований, в информационном обеспечении науки и создании пространства для научных дискуссий[268]. Вместе с тем в рамках новой системы деятельность каждого из журналов оценивалась уже не только с точки зрения политической благонадежности, но и с точки зрения функциональности. Как и в массовой печати той эпохи, место каждого издания стали описывать при помощи понятия «профиль издания»[269]. Особенно актуальным это стало для старых изданий, и в частности, для «Вопросов истории», которые оказались в кризисе после разгона панкратовской редакции. Обсуждение проблемы «профиля журнала» на заседании ученого совета, проходившее с участием известных историков М. В. Нечкиной, А. Л. Сидорова, В. М. Хвостова и др., демонстрирует попытки определить его задачи не только тематически (освещение «комплексных», «всемирно-исторических проблем», «элементы историографичности, проблемности, теории исторического процесса»), но и функционально («журнал журналов»)[270].

Однако функциональность академических журналов была связана не только с определением их места в системе научной периодики, но и с их экономической эффективностью и способностью привлечь массовую аудиторию[271]. С организационной точки зрения движение навстречу читателю означало необходимость встраиваться в новую реформируемую систему книгораспространения, в которой тиражи в гораздо большей степени определялись при участии книготорговых организаций[272]. Знаковым явлением 1960-х годов, обсуждавшимся в том числе и на заседаниях редколлегий исторических журналов, стало интенсивное развитие научно-популярных изданий[273]. В 1960 г. руководство Академии наук обращается к редакциям журналов с требованием представить свои предложения о мерах по повышению эффективности работы журналов и улучшению системы их распространения. По мнению редакторов, этому препятствуют рамки системы академического книгоиздания, связанные как с высокой себестоимостью производства журналов и нежеланием РИСО увеличивать тиражи, так и с ограниченными возможностями системы распространения академических журналов[274].

Поиски решения этой проблемы достаточно сильно повлияли как на форму журналов, которые начинают публиковать на обложке анонсы номеров, так и на их содержание, в котором увеличивается доля популярных жанров (очерки, мемуары, биографии и т. д.) и публикаций. Свидетельством этого может служить выдержка из анонса одного из номеров журнала «Новая и новейшая история»: «Наряду с историческими исследованиями „Новая и новейшая история“ публикует научно-популярные статьи, очерки, мемуары государственных и военных деятелей СССР и зарубежных стран. Особое внимание уделяется нерешенным проблемам истории Второй мировой войны, а также движению сопротивления против фашистских захватчиков. Среди авторов публикуемых материалов – видные военачальники, политические и общественные деятели, дипломаты. Многочисленные эпизоды, привлекающие остротой, драматичностью и невероятностью ситуаций лежат в основе работы A. M. Некрича „В лабиринтах тайной войны“ …Интерес читателя вызовет статья „Терроризм в политической жизни США (от убийства Линкольна до убийства Кеннеди)“ Очерки „Фавориты фортуны (к социологии авантюризма в XVIII в.)“ – яркий рассказ о нравах минувшей эпохи. В журнале введен раздел „Из зарубежной книги“. В нем читатель найдет отрывки из наиболее интересных работ иностранных историков»[275].

Сформировавшаяся на рубеже 1960-х годов система исторических журналов не претерпела сколько-нибудь принципиальных изменений вплоть до эпохи перестройки и осталась – как и в целом система советской периодики – весьма недифференцированной[276]. Парадокс произошедшей на рубеже 1950-1960-х годов модернизации заключался в том, что попытка сделать эти издания частью более дифференцированной и динамичной системы организации печати не сопровождалась развитием инфраструктуры изданий, созданием приложений, библиотечек бюллетеней и т. д.[277] Несмотря на интенсификацию и количественный рост академического научного сообщества и, соответственно, научной продукции, количество этих изданий, периодичность их выхода и объемы остались практически неизменными. Начиная с конца 1950-х годов в сообществе историков неоднократно возникали проекты создания популярного исторического журнала, однако до конца 1980-х годов ни один из них не был реализован[278]. При этом попытка соединить в исторических журналах функции не только профессиональных, но и популярных изданий довольно существенно повлияла на структуру этих изданий. В 1990-е годы во многом распалась сформированная в этих изданиях система мониторинга научной жизни, призванная координировать научные исследования. Между тем в воспроизводстве популярных рубрик можно увидеть инерцию реформы конца 1950-х – начала 1960-х годов, которая продолжала и отчасти продолжает действовать и в 1990-2000-е в ситуации резкого падения тиражей и утраты государственной поддержки изданий.

© Степанов Б., 2013

Роман Абрамов. Популяризация науки в СССР как элемент культурной политики[279]

Парадокс в отношениях науки и общества заключается в том, что наука, с одной стороны, всегда стремилась подчеркивать собственную идеологическую, институциональную, политическую автономию, а с другой – не просто реагировала на запросы общества, но активно обращалась за общественной поддержкой и вниманием, не пренебрегая данной формой легитимации. Активность ученых в диалоге с обществом базировалась не только на ожиданиях финансовой поддержки и обретении статусной позиции, но и на символическом подкреплении своей профессиональной деятельности. Эпоха Просвещения заложила идейные и практические основания популяризации науки, выведя эксперимент из тайных алхимических лабораторий на свет аристократических салонов, кунсткамер и рыночных площадей, сделав искусство эффектной демонстрации научных результатов необходимым навыком ученого. Увлечение просветителей масштабными проектами разнообразных энциклопедий опиралось на желание сделать систематизированные и верифицированные научные знания доступными для широкой аудитории. В XIX в. достижения науки стали по-настоящему видимыми, войдя в повседневную жизнь европейских обществ вместе с паровым двигателем, телеграфом, дагерротипами, что подогревало интерес к «науке», понимаемой широко – от почти любительского изобретательства до собственно научного поиска в академических лабораториях. Всемирные выставки стали витриной научно-технического прогресса, который, как тогда казалось, идет рука об руку с прогрессом социальным. На волне энтузиазма и веры в прогресс возникали многочисленные научные общества, учреждавшие научно-популярные журналы, проводившие циклы публичных лекций и послужившие связующим звеном между наукой и широкой аудиторией. Магия науки очаровывала так же сильно, как и религия, а семена просвещенческого антиклерикального настроя многих интеллектуалов дали обильные всходы в гражданских верованиях нового типа – от позитивизма до фундаменталистского материализма. В России, как и в других европейских странах, любовь к науке, выразившаяся в организации разнообразных просветительских обществ, нередко замещала другие формы гражданской и политической активности[280].