Алексей Михайлович не обладал, по всей видимости, твердым характером своего отца – не зря его прозвали «тишайшим». Он легко попадал под влияние более сильных личностей. Его новым покровителем, как он сам говорил, «собинным другом» становится патриарх Никон.

Московский мятеж 1648 года внушил царю мысль о необходимости нового закона – Уложения, которое упорядочило бы взаимоотношения государя с боярами и «всякими чинами».

Созванный на 1 сентября того же года Земский собор заслушал список Уложения, представлявший собой громадный свиток (343 аршина длины!). Его зачитали выборным людям от разных городов, затем, в 1649 году он был напечатан и разослан во все приказы, по городам и в воеводские канцелярии.

Уложение было составлено для умиротворения страны и предотвращения смут, но привело к абсолютно обратному результату. Очевидно, при его составлении не были учтены особенности всех групп населения и их привычные представления.

Первыми стали возмущаться «самые невозмутимые» – крестьяне. Часть их не смирилась с прикреплением к помещикам (до этого времени крепостные ходили от помещика к помещику, как им вздумается). Часть «смутьянов» стала уходить на Дон, где созревала опасная вольница, готовая взорваться разинским бунтом. Сильные и влиятельные люди тоже были во многом недовольны Уложением, видя в нем ущемление своих личных прав в пользу государственной власти.

Одним словом, собор 1648 года, самый влиятельный и самый масштабный из земских соборов, фактически положил им конец. Правда, соборы созывались потом еще трижды (в 1650, 1651 и 1653 годах), однако это было уже эхо прежнего собора.

Исследователи до сих пор спорят, что послужило настоящей причиной отмены соборов – ведь со стороны государя не было сделано ни единой попытки их прекратить. Возможно, причина в том, что на тот момент Россия находилась в положении осажденного государства – внешние враги и внутренние смуты угрожали ее существованию в такой степени, что решать ее судьбу коллективно и избирательно уже было смерти подобно. Перед страной встал выбор: жесткий, непреклонный абсолютизм или неизбежная гибель.

Алексей Михайлович, однако, был не тем государем, который смог бы осуществить такой перелом.

А ситуация накалялась. В городах прокатилась волна бунтов, разгоралась вражда между посадскими людьми, ссорились бояре, и все вместе, так или иначе, бунтовали против царского Уложения.

Право, невольно смеешься, читая размышления славянофилов о том, как мирно, благолепно и покойно жила Россия при «тишайшем» Алексее Михайловиче, и как взорвалась при реформаторе Петре. Возможно, и взорвалась, но Петр сам привел в действие взрывное устройство и контролировал направление взрыва. При его отце взрывалось где попадя, и никто ничего не контролировал.

Что до того, был ли Алексей Михайлович западником, то ответить несложно: был. И лекарь при нем состоял, выписанный из Англии (что вообще-то понятно: своих грамотных врачей на тот момент не было), и даже деньги в обращении оставались только иностранные: голландские и немецкие.

Когда в 1654 году началась война с Польшей за Малороссию, на которую поляки претендовали постоянно, стало отчаянно не хватать денег. И правительство пошло на довольно простую меру: стало чеканить монеты меньшего размера, присудив им большую стоимость.

В результате ловкие люди научились подделывать клейма и чеканить фальшивые деньги, а в народе к деньгам пропало доверие. Всем этим по-своему воспользовались купцы: подняли цены на товары… Это был первый в России дефолт!

В этот сложнейший для государства период разразился бунт Степана Разина. Атаман без устали грабил воевод и купцов, лишая города необходимого подвоза товаров, соблазнял обещаниями вольной жизни казаков, стрельцов, всяких инородцев. Войско его выросло до угрожающих размеров. Бунтовщикам удалось захватить Астрахань и затем подняться по Волге до Симбирска. Разин грозил, что пойдет на Москву, и эта мысль всерьез стала пугать уже не только бояр, но и крестьян – их упорядоченная жизнь никак не вязалась с диким разгулом бунта.

Однако под Симбирском войско Разина было разбито князем Барятинским. Часть его войска была обучена европейскими офицерами, что и обеспечило успех. (Но не вразумило царя провести широкомасштабную военную реформу.) Разин бросил своих казаков и бежал на Дон, собираясь поднять новую волну мятежа. Но сами же казаки повязали атамана, отвезли в Москву, и там он был четвертован. Тут уж и «тишайшему» было не до проявления мягкости!

Но самым страшным, что произошло в царствование Алексея Михайловича, стал церковный раскол.

Судьба этого священника тоже достаточно загадочна и, как это ни странно, исторической литературой освещена очень поверхностно.

Никон в миру звался Никитой, сан принял двадцати лет от роду. Монашество принял не сразу. Был женат, имел много детей, был счастлив. Но дети его умерли, и в 1642 году, в тридцать четыре года, он принял монашеский постриг. Был игуменом Кожеозерской пустыни, потом попал в Москву, встретился с молодым царем Алексеем, придя по обычаю к нему на поклон. И так сумел обаять государя, что вскоре стал архимандритом Новоспасского монастыря в Москве.

В народе Никон вскоре стал тоже очень популярен. Он был действительно хорошим священником, добрым пастырем, говорил о нуждах обиженных и обездоленных. И не только говорил. Сменив умершего митрополита Новгородского Афанасия, Никон застал в Новгородской пятине жестокий голод, вызванный неурожаем. Новый митрополит раздавал народу деньги, доставал хлеб. Когда же в 1650 году в Новгороде вспыхнул мятеж, Никон наложил проклятие на его главарей. Бунтовщики возмутились и даже подняли руку на архимандрита. Но когда бунт был усмирен, Никон смиренно просил царя помиловать «смутьянов».

Алексею Михайловичу пылкий священник нравился все больше и больше, и когда скончался патриарх Иосиф, царь первым высказался за избрание Новгородского митрополита.

И вот тут-то произошло искушение, потому что иначе все случившееся не назовешь.

Приняв сан патриарха, Никон надолго затворился в книгохранилище, чтобы изучить старые книги и так называемые спорные тексты. Ему страстно хотелось, чтобы русское православие ни в чем не отступало от византийских исконных канонов.

Одной из причин его трудов была мечта о создании вселенского православного государства, которой он поделился с государем. Алексей Михайлович не только разделял эти надежды, но всерьез мечтал отнять у турок Константинополь и восстановить православный крест над Святой Софией. Но Россия была на тот момент слишком слаба, и эти мечты так мечтами и остались.

Сличая славянские тексты с греческими первоисточниками, Никон везде отыскал некоторые изменения.

Патриарх предписал «исправить» тексты, а также ход некоторых частей богослужения. И еще ввел троеперстие – крестное знамение тремя перстами.

Несоответствие канону новый патриарх нашел и в иконах, и в пении.

Причем, если бы он делал все это исподволь, постепенно, с соответствующими объяснениями, его, возможно, поняли бы, и никакого возмущения бы не последовало.

Но столь решительные и резкие вмешательства в привычный уже канон церковной службы вызвал настоящее смятение. Что же получается – выходит мы молиться-то не умеем! И икон писать не умеем, и крестимся не как надо!

Народ возроптал. Возроптали многие священники, понимая, чем грозит такая резкая, необдуманная реформа.

Кроме того, Никон, не уступавший в пафосе и рвении своему будущему антиподу раскольнику Аввакуму, решил действовать «с размаху». По его приказу в московских домах были учинены обыски, иконы старого письма были изъяты. У них выжигали глаза и носили изувеченные образа по городу, объявляя везде патриарший указ, который грозил суровой карой тем, кто будет писать «неправильные» иконы.

Никакой народ не любит насилия. А русский народ его напрочь отвергает. Поднялась волна такого глубокого, страшного возмущения, какого не было много десятилетий.