Авакян одарила его холодным взглядом.

– Пожалуйста. Только не вы. Вы стойте здесь. Он, – женщина указала на Бурова. Опера иронично переглянулись, и Буров шагнул во двор.

Он обошел весь дом, заглянул в каждую комнату. Обстановка была небогатой, мебель старой, но везде царил идеальный порядок.

В комнате Марселя он задержался, быстро осматривая обстановку и убранство – он гадал, где Марсель мог спрятать наркотики. Если они вообще у него.

– Убедились? – подала голос Авакян, которая не сводила с опера глаз. – Я не призываю верить каждому, но я честный человек. У меня сын непутевый, сидел два раза, но я-то здесь при чем?

Бурову пришлось откланяться. Напоследок он вручил женщине визитку, попросив передать ее сыну сразу, как тот вернется.

Муртазин ждал его в машине.

– А я ей чем не угодил? – ворчал он. – Рожей не вышел? Недостаточно опухший или что?

– Не переживай, и у тебя когда-нибудь будет шанс, – усмехнулся Буров.

– Что делать будем? Как думаешь, Марсель – тот вообще, кто нам нужен?

– Нинка сказала, что Барыга брал героин у Марселя.

– А вчера она говорила что-то про Кузю и кишки, – отмахнулся Муртазин. – Иваныч, этот Марсель два срока мотал. Грабеж и разбой. Никакой наркоты. С фига ему вдруг к этой теме подключаться, да еще и работать с такими гнилыми удодами, как Барыга?

Буров, одной рукой крутя баранку и следя за дорогой, закурил. Он хотел ответить, но не успел – зазвенел сотовый.

– Буров, слушаю.

– Дежурка, – знакомый голос помдежа. – Тут у нас один задержанный залупается. Требует капитана Бурова и только его.

– Анаша твоя?

– Дядь Гер…

– Анаша твоя? – повысил голос Буров. Пляскин сконфузился.

– Георгий Иваныч, ну там коробок же всего. Раскумариться с пацаном решили. Что такого-то? Это же не статья даже. За траву вроде штраф только, да?

– А деньги у тебя есть, на штраф?

– Найду. Можно сигаретку, дядь Гер?

Буров проигнорировал вопрос. Откинувшись на скрипучем стуле, он хмуро посмотрел в глаза Пляскин.

– За что мужика отоварили?

– Да он синий в г… но, вы его видели?

– Ты мои вопросы не слышишь или как, Сергей?

Пляскин вздохнул, всем видом стараясь показать, какой он несчастный.

– У этого алкаша двор заброшенный. Там забор сломан. Весь квартал у него там тусит. Ну, если надо оттянуться или там… Ну вы поняли. Мы там недавно курили. А этот вышел, полено какое-то схватил, давай орать, что еще раз увидит убьет… Как назло, трезвый оказался, козел.

– И за это ты его пинал посреди улицы? – процедил Буров. – За то, что он выгнал вас с собственного двора? Ты реально охерел уже?

– Дядь Гер, да он сам начал, вы у продавщицы спросите! – затараторил Пляскин, боясь, что Буров готов сменить милость на гнев. – Мы чисто за водичкой зашли, а он бухой уже, приперся, увидел нас и давай бычить. А, типа, говнюки, вот вы где! И давай нести всякую хрень. Козел… Ну, мы его подождали, чтоб поговорить…

– Поговорили?

Пляскин промолчал, но после паузы не выдержал.

– Дядь Гер, а типа это… что теперь?

Буров устало протер лицо.

– Ничего. Мужик попался нормальный. Если вы извинитесь, он готов не подавать заяву.

– Да я без бэ, дядь Гер! Хоть сейчас!

– Только слушай сюда, Сергей. Еще раз нарисуешься во дворе у мужика, или хоть как-то криво на него посмотришь – я лично тебя закрою, понял? Лет на пять минимум. По любому эпизоду из твоих подвигов, из которых я тебя каждый месяц, как дурак, вытаскиваю. Запомни мои слова.

– Конечно, конечно, без бэ! – закивал Пляскин, как китайский болванчик. – А это… что с травой-то…?

– Трава останется у меня. Считай, что экспертиза показала, что это табак. Ты накрошил табак в коробок, чтобы приколоться, понял меня?

– Так все и было, ага, врубился! – Пляскин сиял. – Спасибо, дядь Гер, выручили! Ну я это, тогда, типа могу идти?

Буров не мог скрыть неприязнь, с которой взглянул на парня. Не мог и не хотел.

– Сергей, твой отец умер. Когда-то я ему обещал заботиться о тебе. Это единственная причина, по которой я тебя вытаскиваю. Но это было в последний раз, понял меня? В следующий раз я и пальцем не пошевелю. Если ты не возьмешься за голову и не начнешь жить, как человек, тебе конец. А я могу сказать тебе, что с тобой будет лет через пять, через десять, через двадцать. На моих глазах такие, как ты, превращались в животных сто раз. Берись за голову, Сергей. В последний раз прошу.

Пляскин снова закивал. Пятясь к двери.

– Без базара, дядь Гер. Понял, врубился. Все, больше ни-ни. Отвечаю, дядь Гер.

Он врал. Буров этого не видел, вид у Пляскина был вполне искренний – он просто знал, что тот врал. Поэтому опер добавил:

– Иногда я думаю: хорошо, что твой батя не дожил. Хоть не увидел, в какое говно его сын превратился.

Буров склонился к бумагам, давая понять, что разговор окончен. Пляскин, помрачнев, выскользнул из двери. На душе у опера скребли кошки. Буров закурил. Безумно хотелось выпить. Но часы показывали только четыре часа дня…

…Четыре часа дня – конец их восьмичасовой смены. Переодевшись в раздевалке, Володя по традиции заглянул в дежурку. Но сегодня – узнать, кому передали материал на Пляскина. Оказалось, Вере. Володя даже обрадовался. Он поднялся на второй этаж, где в тесном коридорчике справа ютился следственный отдел – и наткнулся на Веру.

– О, а я тебя ищу. Привет.

– Виделись вроде.

– Нет, я бы запомнил.

Фраза вырвалась непроизвольно, мысленно Володя с досадой чертыхнулся. Вера улыбнулась.

– Ты меня искал?

– Да, мне в дежурке сказали, что материал на Пляскина тебе передали…

– На кого?

– Пляскин. Драка на Ленинградской.

– А, это, – кивнула Вера. – Хотели мне, потому что дежурный следователь на выезде. Но там все закончилось, не начавшись. Заявления не будет. Всех отпустили бы уже вроде.

– Как отпустили? Кто, ты?

– Нет, у меня бумажки опера забрали. Сказали, вроде бы давно по этим парням работают… А что?

– Кто из оперов? – напрягся Володя.

– Буров, кажется… – она запнулась. – Я слышала, это твой отец. Что-то не так?

Все не так. Но Вера была не при чем. Он улыбнулся ей, как мог. Получилось натянуто.

– Да нет, все в порядке. Спасибо за информацию.

Кивнув ей на прощанье, Володя быстро спустился вниз. Он был в ярости. Пляскин – конченное существо, отморозок. Даже сегодня: он избивал человека прямо на улице, средь бела дня, а потом нагло хамил ему, Володе – зная, что ему ничего за это не будет. Благодаря покровителю… Сукин сын, подумал он, молясь, чтобы отец не попался ему на глаза.

Отец не попался. В раздевалке все еще копался Маржанов, укладывая в сумку амуницию.

– Я оказывается штаны сегодня перепачкал, опять придется мать просить, чтобы постирала, – заворчал он, увидев напарника. – Ты еще не ушел?

– Гулнар, ты вчера предлагал посидеть где-нибудь?

– Ну?

– В силе?

Территория, относящаяся к железной дороге, была внушительной. Длинные склады для товара, переплетения множества путей, амбары и ремонтные мастерские, отстойник для подвижного состава и многое другое. Несмотря на это, само здание вокзала было довольно скромным: оно возвышалось на привокзальной площади, старое, но добротное, с высокими и узкими окнами. Даже сейчас, вечером, перед вокзалом тянулась вереница машин: в основном бомбилы-таксисты.

Территорию обслуживало собственное ЛОВД, которое ютилось в пристрое к зданию вокзала со стороны перрона. Основной личный состав – постовые. Оперов было всего четверо, которыми руководил Раис Улджабаев. Районная полиция работала с линейщиками очень плотно – через железную дорогу приграничного Елецка шло много контрабанды, в том числе наркотиков – поэтому Улджабаев встретил оперов, как родных. Буров показал ему фото Марселя.