Полный облом. Заканчиваю вечер, смотря “Инспектора Деррика” по-итальянски у себя в номере. Может, я заблудшая овца?

пятница

Какое горе: на ВДМ крайне мало прыщавых очкариков в сандалетах. Их прикид состоит в основном из соломенных шляп и желтых бандан. Само собой, мне попался один монах во вьетнамках, исполнявший дьявольский (если можно так выразиться) рок, но и только. Гораздо удивительнее были близняшки Моники Беллуччи, распевающие: “Благодати полная и любви-и-и”, наверняка эти создания посланы сюда самим сатаной, дабы посеять вечернюю смуту. (К счастью, 300 передвижных исповедален предусмотрены на случай появления грешников.) Их зовут Мартина и София. Я забил им стрелку на крестном пути для сеанса евхаристического бичевания:

— Благословенны будете среди жен, сие есть тело мое, которое вам отдается и многим. Истинно говорю вам, берите мой сэндвич и ядите его все…

И вот тут произошло что-то странное. От такого жалкого богохульства у меня закружилась голова. Зрение затуманилось, я услышал звон колоколов и подумал: что это — долгожданное откровение или просто я в стельку пьян?

суббота

Пока что вместо гласа божьего раздается звонок мобильника. Спросонья еле ворочаю языком. Отправлюсь сейчас с инспекцией французских владений — в полностью отреставрированный дворец Фарнезе и на виллу Медичи цвета слоновой кости. Вот бы мне свой фасад подремонтировать. Может, Блез Паскаль выиграл свое пари?[27] Я так хотел бы во что-нибудь верить. Я наплевал на ночные бдения ВДМ и зажигал в римских клубах: в “Уэйв” (виа Лабикана), в “Радио Лондра” (на Монте-Тестаччо), но главное, в “Алиби” (адрес тот же), где тусуются нехристи-гомики, — мне пришлось здорово потрудиться, чтобы наставить их на путь истинный. Я даже прокричал клеившей меня драг-квин:

— Vade retro Satanas![28] Нечестивица! Преклони колени перед Господом твоим!

Но она попыталась расстегнуть мне ширинку, и я отправился спать.

воскресенье

Бог есть любовь. Он простит мне прегрешения мои. Дни, проведенные в Риме, помогли мне понять истинный смысл выражения “Бродит как неприкаянный”. Восхищаюсь руинами, мне подобными.

понедельник

Шляюсь в лиловых вельветовых штанах. В один прекрасный день все наденут лиловые вельветовые штаны. Так мне заявил Людо, мой здравомыслящий друг (жена, дочь, “рено-эспас”). Мы часто вместе надираемся: я — чтобы забыть, что у меня нет ребенка, он — что он у него есть. (И оба — чтобы забыть, что носим вельветовые штаны в разгар лета.)

вторник

Говорят, в Сен-Тропе Режина влепила пощечину Эмманюэлю де Бранту[29]. Отличное посвящение в рыцари. Пощечина Режины — это все равно что медаль, диплом, гарантийное свидетельство о чувстве юмора. В конце августа завсегдатаи возвращаются в кафе “Флор”: Кьяра Мастроянни улыбается зеркалу, Рафаэль Энтовен[30] поглаживает подбородок Карлы Бруни, Джереми Айронс тискает жену, Андре Тешине молчит, Каролин Селье смотрит на меня. Я тоже скоро стану знаменитым и надеюсь, что придет мой черед схлопотать от Режины пощечину.

среда

Ужинаю с мамой. Рассказываю ей об острове Ре.

— Представляешь, на пляже вместо “пора полдничать” мамашки кричат: “Ланцелот! Элуа! It’s ням-ням time!”

Смеемся. Потом она затрагивает тему, которой я пытаюсь избежать:

— Ты что, по-прежнему встречаешься с этой Клер?

— Нет. Мы все время ругались. Бросали друг друга. Поговорим о чем-нибудь другом. У нее крыша поехала. Неинтересно. И вообще мне плевать. Между нами все кончено.

— А… ты, значит, так сильно в нее влюблен…

четверг

Пенелопа в Каннах. Она звонит, чтобы сказать, что скучает по мне на разноцветном пляже. Она валяется между двумя жирными телами с золотыми цепочками на шее. Тела едят чичи[31]. Пенелопа объясняет, что в Каннах детей зовут не Жоффруа и Ланцелот, а Шеннон и Мэдисон и что они очень рано начинают пить пиво. (Пенелопа, как и пристало девушке с таким именем, — манекенщица и пьет только колу-лайт.) Я сообщаю ей, что веду дневник. Она советует мне прочесть “Бриджит Джонс”, а я отвечаю, что ей следует проштудировать “Дневник обольстителя”[32]. И обещаю по ее возвращении вступить с ней в ПСБП (половые сношения без предохранения).

пятница

Слоняюсь по опустевшему Парижу. Жена Людо уже вернулась, поэтому он больше не может следовать за мной в мерцающую ночь. Он живет чересчур просто, я — слишком сложно. Как я ни выжимаю свою записную книжку, посылая мейлы во все концы города, как ни опускаюсь до звонков разным мокрощелкам, память о которых сохранил только мой “Нокиа”, ничего не помогает. Брожу один как перст в толпе туристов и с позором приземляюсь наконец в каком-то продезинфицированном пип-шоу на улице Жавель[33], чтобы подрочить в бумажный платочек. Людо еще смеет завидовать моей свободе! Все мои друзья жалуются на жизнь — и холостяки, и женатые. Но в одном пункте мы с Людо сходимся. Я говорю:

— Всякая женщина лучше одиночества.

А он вторит:

— Всякая женщина лучше моей жены.

Во всем виноват Руссо: “Люди счастливы бывают только в преддверии счастья”[34]. Я вычитал эту фразу в “Новой Элоизе”. Обожаю непонятные фразы.

суббота

Принято думать, что с годами черствеешь, но это не так: я влюбляюсь сплошь и рядом, достаточно мимолетного взгляда, хрустального смеха — и сердце запоминает его. Приходится наступать на горло собственной песне, потому что мы знаем, чем это чревато. Впрочем, мысль Руссо я понимаю: представьте себе, что в конце “Английского пациента” Кристин Скотт-Томас не умирает от голода в своей пещере и красавчик Ральф Файнс спасает ее. Что бы они стали делать дальше? Устроили бы пикник в пустыне? Высокогорный переход по дюнам? В куличики бы поиграли невзначай в Сахаре[35] ? Счастлив бываешь только в преддверии счастья; потом выливается бурный поток говна.

воскресенье

Я слишком часто вступаю в ПСБП с самим собой.

понедельник

Долгое время я ложился спать радостный[36]. Теперь у меня нет времени даже на депрессию. Кто я? Некоторые утверждают, что меня зовут Оскар Дюфрен; прочие полагают, что мое настоящее имя — Фредерик Бегбедер. Иногда я сам теряюсь. Просто я считаю, что Фредерик Бегбедер не прочь бы стать Оскаром Дюфреном, да кишка тонка. Оскар Дюфрен — это он сам, только хуже, иначе зачем бы его придумывать?

вторник

Я дал отбой Пенелопе. ПСБП не будет. У меня что ни день, то вечеринка. Решил позажигать в Институте арабского мира на презентации “Зурбана”, нового журнала, бумажного и сетевого, и на празднике Amazon.fr, устроенном на корабликах, стоящих у причала под Библиотекой Франсуа Миттерана. На обеих интернет-тусовках обстановочка была вполне виртуальная. Я повстречал там интернетчиков вроде меня, которые так привыкли сидеть дома в одиночестве, уткнувшись в экран компьютера, что и в толпе держатся особняком, с пустым бокалом в руке. У них остановившийся взгляд, никто им не нужен, они уже привыкли к состоянию современных зомби в прозрачных зданиях. Они не в силах кем-либо заинтересоваться. Одиночество — логическое следствие индивидуализма. Наш экономический эгоизм стал образом жизни. Как блеснуть в живом разговоре, лицом к лицу с собеседником, если привык тратить минут пятнадцать на письменный ответ? Виртуальность — наше спасение от правды.