Ларек Барина я так и не забыла… Теперь он был виден из окна нашего домика. Иногда, в порыве прозрения, я мечтала, что Барина еще можно вернуть и брела в сторону его киоска потрепанная и нищая. По-моему, я так и осталась должна им какие-то деньги. Но Барин теперь редко появлялся там, а его продавцы лишь брезгливо отмахивались от меня.

По деревеньке желтой гадюкой поползла моя нелицеприятная репутация. Безопасно я чувствовала себя лишь за тонкими стенами времянки, где никто не мог увидеть моей настоящей боли и моего настоящего лица.

Дочь теперь стыдилась меня, но любила так сильно, что сумела закрыть на это глаза. Мои редкие визиты в школу были неприятными для нас обеих. Я перестала верить этим людям, они осуждали и отчуждали меня. Осуждение чудилось повсюду и росло прямо пропорционально куче пустых бутылок за сараем.

В один из дней середины октября, когда печаль моя достигла апогея, я дала Патрицкому положительный ответ на приглашение выйти за него замуж.

«А что? Буду при доме, при муже. Как все здесь. Обрету новых родственников и поддержку. Обеспечу свою дочь недвижимостью». Эти мысли не казались уже такими дикими, тем более, что Ленька примелькался и приручил нас. Он действительно полюбил меня той любовью, на которую был способен, а мне лишь оставалось использовать его светлое чувство.

Однажды, к нам во двор явились двое с гармошкой и растянули ее прямо посреди двора. За забором любопытно зашевелились соседи. Я помню, что даже не удивилась, а просто вышла посмотреть на древний обряд, имевший ко мне прямое отношение. Вслед за гармошкой появился Ленька.

– Здорово! Это сваты! Будешь моей женой? Сейчас выпьем, посидим, как водится. Спрошу у твоей матери согласия, а потом можно и в ЗАГС! – он был так радостно возбужден, что его общее состояние легко оценивалось в один литр.

Я смотрела на происходящее, как на преднамеренный фарс, который не мог закончиться ничем позитивным. И тем обиднее, что у меня никогда не было настоящей свадьбы…

«Ладно», – подумала я. «Не выйду замуж, так хоть выпью за свое здоровье».

Мама очень быстро сориентировалась, и стол был готов уже через полчаса.

Ленька активно подливал принесенного самогона, произносил нехитрые тосты, просил у матери моей руки. А сваты только того и ждали: поднимали, да пили по любому поводу, почти не закусывая.

Патрицкий уснул под конец торжества, но не в доме, а в уличной душевой кабинке, прикрыв за собой хилую дверь. Приютился, как собачонка или порядочный жених. Сваты разбежались кто куда. Я осторожно приоткрыла дверцу душа, чтобы не разбудить своего суженого и посмотрела на пьяное существо в глубине деревянного сооружения, немного послушала его заливистый храп и сплюнула на землю. Это и есть моя судьба?!

На следующий день, как только я подтвердила свое согласие вслух, Ленька сразу заюлил и исчез. Он вовсе не хотел официального брака, а мне были нужны только те преимущества, которые мог мне дать брак.

Он так изворачивался и трепыхался на крючке своих собственных обещаний, что даже моя мама, настроенная скептически, начинала смеяться и называть его идиотом. К этому времени мы все уже знали, что коли уж мы остались без средств, у нас есть только одна надежда – выйти замуж и обрести достаток таким странным способом. Так было принято здесь. Так поступали и молодухи, и старухи ради себя, либо ради детей. И за это никого никогда не осуждали.

За домиком, где мы жили, тянулся огород. Там Патрицкий выделил нам две грядки для следующей весны. А пока он приходил сам, собирал картошку, капусту, еще что-то в большие мешки. Он стал молчаливым, даже угрюмым после нашего смеха и унижений. Он предпочел остаться свободным. И это было действительно смешно. Иногда он дарил нам кочан капусты или ведро картохи, как последним голодающим в этой деревне. Я не отказывалась, это было проще и быстрее, чем вступать с ним в долгие препирательства. Потом, внезапно, в отместку за мое нежелание общаться с ним просто так, без женитьбы, он повысил оплату за домик и запретил распивать крепкие спиртные напитки.

– Сожжете еще!!! – прокомментировал Ленька, обводя взглядом свою зеленую халупу.

Это уже было слишком! И я обматерила его, как умела. После чего наши отношения сошли полностью на нет. Я стала бояться его появлений, а он стал агрессивен, особенно в нетрезвом состоянии, в котором мы его обычно и видели.

В деревенской жизни мужчина необходим, как воздух. Нам некому было помочь ни с дровами, ни с падающим ленькиным забором… Дрова стоили дорого, а денег не было почти совсем. И мама нашла странный выход – нам привезли целую машину сухостоя, веток и стволов, которые надо было пилить и колоть самостоятельно, укладывать в поленницу за домом. И я пилила их и колола мерзлыми руками, осенью и зимой, ведь это было намного дешевле кругленьких отборных дровишек или угля, которым запасались наши соседи. Уголь мы отковыривали от земли, из старого Ленькиного сарая, и бережно складывали в одну небольшую кучку. Мама сказала, что дрова горят быстро, а углем можно топиться целую ночь. Она знала про это почти все… И она учила меня как не умереть этой холодной зимой. Я упрямо пилила дровишки и говорила себе: «Счастье надо выстрадать, заслужить. А иначе – какое же это счастье?»

До самой зимы еще было немного времени. Малая часть октября и ноябрь. Листья падали медленно, маленькими желтыми звездочками покрывали наш большой двор. Осыпался кустарник вдоль забора, отделяющего нас от улицы, стали отчетливо видны и двор, и огород соседей.

Немного ранее, в конце лета, я случайно наблюдала как соседка, женщина лет семидесяти, собирала урожай капусты и моркови с этого самого огорода. Она была очень больна. Но взрослые дети ее, видимо, не желали помогать ей в этом однообразном труде. Работала эта женщина не так, как здоровый человек – она плохо ходила, у нее не было сил стоять, подолгу согнувшись над грядками. Поэтому она ложилась между ними и начинала ползти, толкая перед собой ведро, в которое собирала свой нехитрый урожай. Она могла делать это часами, днями. Я уже уставала смотреть, но она все двигалась вперед, ибо, другого выхода у нее не было. Если она замечала кого-то из нас и могла окликнуть, то она предлагала нам немного моркови или картошки, набранной таким адским трудом. Но у нас не поднималась рука принять этот дар. Когда я смотрела на нее, я понимала, почему эта страна непобедима. Люди упрямы, очень упрямы глупым, неверным упрямством. Они идут по пути наибольшего сопротивления, вырабатывая железный характер, даже не задумываясь о том, что есть другие двери и более легкие пути. Никто никогда не говорил им всерьез, что у них всего одна жизнь, и она бесценна… Я и сама редко думала об этом. Мои иллюзии и мечты становились все более непредсказуемы и невыполнимы. Чередуя похмелье и острую болезненную трезвость, я уже понимала, что так не может, не должно продолжаться вечно. Здесь не моя жизнь и не мое место. Я понимала, что пора менять направление, но даже не представляла себе, как выбраться из этого без единой копейки денег…

Когда сердечные истории с Олегом и Барином завершились, мне стало абсолютно нечего здесь делать. Доченька моя становилась мне все ближе, она превращалась в настоящего преданного друга, для которого хотелось сделать сразу все и немедленно. Мои мысли теперь все чаще обращались к Юре, ее отцу. И я приступила к его всероссийскому розыску через службу судебных приставов.

К нашему всеобщему удивлению, его точный адрес был найден через две недели, благодаря тому, что я знала регион его проживания.

Село, где обитала моя прежняя любовь и радость, называлось Жадовка. Не очень романтично, но, зато, на бумаге, были указаны и улица, и номер дома. Ни минуты не раздумывая, я сразу подала заявление об удержании с него алиментов за весь период, прошедший с нашего расставания. Но, на самом деле, мне хотелось совсем другого. Я хотела увидеть Юрку, поговорить с ним, рассказать обо всех неприятностях и ужасах, окружающих нас. Я была уверена, что он испытывает те же самые чувства на территории Российской Федерации. Ведь мы были пришлыми, чужими здесь. Я думала и думала об этом вечером, ночью и днем. У меня не было человека роднее, чем он. Я даже не принимала в расчет того, что Юрка был давно женат. Ничего более не имело значения в этом хаосе ощущений. Я верила, что он поймет и примет меня. Или просто поможет, словом и советом.