– Да вроде того. Но, знаешь, мне все равно не верится, что это тот мужик, ну, муж, убил ее… Я вот отлично помню его лицо, глаза… Мне кажется, так сыграть просто невозможно. Но, с другой стороны, кроме него и нас, на берегу никого не было… Ужасная история!

Делом Валенштайма занялись незамедлительно. Лиза поручила Глафире собрать как можно больше информации об убитой скульпторше, сама же направила все свои усилия, чтобы получить разрешение на свидание с заключенным Альбертом Гинером, гражданским мужем погибшей Валентины Соляных.

– С кого начнешь? – спросила Лиза перед тем, как они обе рано утром покинули приемную. – С кого или с чего? План в голове есть?

– План есть. Тем более кое-что мне уже удалось о ней выяснить, я перед сном побродила в Интернете, – сказала Глаша, допивая кофе. – Сразу скажу – информации маловато, в основном фотографии ее работ, репортажи с выставок. Когда вбиваешь ее имя на английском, сразу же появляется материал о ее работах в Дрездене, Морицбурге, ее короткие, но очень умные интервью, которые она давала, живя в Германии. Ну и, конечно, ее фото. Знаешь, она была совсем юной и очень красивой девушкой. Белая кожа, натуральные рыжие волосы, карие глаза. Очень солнечный и добрый человек, эта Валентина Соляных.

– Прямо не терпится поговорить с этим Гинером. И где был этот Валенштайм раньше, может, мы бы помогли Гинеру избежать тюрьмы. Ее мог утопить кто-то другой, находящийся там же, на берегу озера. Я звонила Сереже Мирошкину, он слышал об этом деле, да и вообще многие считали, что слишком уж быстро все было сделано-сшито-перешито и закрыто. Все говорят о том, что там же, рядом с местом, где отыхали Гинер с Валентиной, развлекалась пьяная компания, но следователю почему-то и в голову не пришло заняться возможной причастностью кого-то из этих людей к убийству. Выбили показания из находящегося в подавленном состоянии Гинера и на этом успокоились. Посадили.

– Вот-вот. Думаю, что и тебе первое, что пришло в голову в связи с этим делом, это место преступления. Да если бы этот Гинер запланировал убийство, то уж постарался бы, во всяком случае, чтобы вокруг не было свидетелей.

– Ладно, Глаша, всякое бывает. Вот встречусь с этим Гинером, поговорю с ним, попытаюсь понять, что он за человек, тогда уже и будем размышлять на тему: он или не он. А ты постарайся собрать как можно больше сведений о самой Валентине. Сама знаешь, как действовать.

– Ты спрашивала меня, есть ли у меня план? Так вот. Собираюсь наведаться в ее мастерскую. Потом поговорю с соседями, встречусь с ее сестрой, найду друзей…

– Сестра – это не менее интересно, чем Гинер, – заметила Лиза, повязывая вокруг шеи красный шарф. На ней была короткая меховая куртка и длинная красная в черную клетку шерстяная юбка. – Гинер не был ее официальным мужем, он был, говоря дубовым языком, ее сожителем, а потому ничего не выигрывал от ее смерти, в материальном плане. А вот сестра… Короче, действуй, Глашенька. Поехали.

Они вышли на заснеженное крыльцо, Глафира тщательно заперла двери их адвокатской конторы, Лиза направилась к своему любимому «Крайслеру», которого называла не иначе как «Хидклиф», Глафира села в скромный «Фольксваген».

Конечно, размышляла Глафира, встреча с Гинером в плане информации будет, несомненно, более плодотворной. Все-таки он был практически мужем Соляных. С другой стороны, разговор с человеком, которого обвинили в убийстве жены, который, по сути, сам признал свою вину, раз отказался от адвоката и не сопротивлялся судьбе, может быть очень сложным. Ведь понять Гинера не так уж и просто. А значит, трудно будет докопаться до правды.

С адресом Валентины Соляных, равно как и с информацией о ее сестре, Глаше помог Сергей Мирошкин, следователь прокуратуры, с которым Лиза и Глафира работали зачастую вместе, параллельно, и были друзьями. Сейчас, правда, он не был связан с делом Гинера, что также было неплохо, он хотя бы не будет вмешиваться в ход расследования.

Сергей сказал (а ему, вероятно, подсказал следователь, который вел дело Гинера и с которым Глафире еще наверняка предстоит познакомиться), что мастерская Соляных находится на одном этаже с ее квартирой, в самом центре города, позади цирка, в старом квартале, отданном богеме. Здесь, в густонаселенном месте, застроенном старыми двух– и трехэтажными домами, селились в основном профессиональные художники, скульпторы, актеры, артисты цирка. Здесь же доживали свой век одинокие балерины и артисты оперы и оперетты. Единственный дом серого камня, выглядевший более-менее крепким и свежеотреставрированным, и был домом под номером двадцать, в котором должна была находиться мастерская Валентины Соляных.

В лучах холодного декабрьского солнца кружево инея на окнах сияло нежно-розовым. Словно внутри дома горела огромная розовая лампа.

Невысокое парадное крыльцо было мраморным, вычурным. Глафира припарковала машину рядом со ступенями, вышла, поднялась и позвонила в дверь.

Дверь тоже была новая, массивная, темного полированного дерева с золоченой ручкой.

Рассчитывать на то, что в доме кто-то есть, почти не приходилось. Вряд ли наследница Соляных, ее сестра, живет здесь, в этом довольно-таки специфическом и шумном по вечерам месте. Наверняка ночами богема веселится тут до утра, смешивая кровь с вином, а чувства с кровью. Эмоциональные, обреченные на одиночество и непонимание люди зачастую распускали руки, прокладывая себе дорогу к истине таким вот грубым образом. Хотя, скорее всего, это все же происходило тогда, когда в их ангельскую, отмеченную печатью божественного таланта братию вторгался инородец, чужак, решивший поживиться за счет простого, душевного люда, напиться за его счет. Отсюда – поножовщина, страшные драки…

Глафира все еще стояла на крыльце, задумавшись о людях, причислявших себя к особой касте, именуемой звучным и таинственным словом «богема», пытаясь примерить их образ жизни на себя и понять, какими же талантами наделена она сама, как вдруг за дверью послышались отчетливо шаги.

Сестра? Кто? Ведь она приехала сюда безо всякой надежды встретить хотя бы кого-то из окружения Соляных.

– Кто там? – услышала она высокий нежный голос и поежилась от холода, как если бы услышала голос потерявшегося и запертого на сто замков призрака самой Валентины Соляных.

– Меня зовут Глафира Кифер, я пришла по поводу аренды мастерской… – сказала она, чтобы внести хотя бы что-то человеческое, живое в общий призрачный фон этого холодного зимнего утра.

– Сейчас…

Послышался лязг отпираемых замков и засовов, звон цепей, словно кто-то собирался выпустить на волю огромного зверя.

Дверь наконец распахнулась, и Глафира почувствовала, как колени ее слабеют и она готова рухнуть прямо на твердые мраморные ступени крыльца! Перед ней стояла, если верить интернетовским снимкам, сама Валентина Соляных! Хрупкая, нежная девушка с белым лицом покойницы, карими большими глазами и копной густых ярко-рыжих волос.

«Может, я переместилась во времени и попала как раз в то временное пространство, когда она была еще жива?» – подумала Глаша, чувствуя, как реально закружилась у нее голова.

– Вы… Валентина?

Она спросила так, на всякий случай, как если бы, к примеру, ничего не знала о ее смерти. Сама же с жадностью разглядывала девушку. Серое длинное теплое платье с большим декольте, пестрая узорчатая красная шаль обнимает плечи, на ногах – меховые тапочки. Сквозь золото волос просвечивают крупные коралловые тяжелые серьги.

– Валентина? – Тонкие темные брови девушки приподнялись в страдальческом изломе. – Вы что, не знаете? Ее же нет… Она умерла.

– Вы извините меня… Вообще-то я помощник адвоката, Глафира Кифер. Я обманула вас, чтобы вы просто открыли мне дверь. Но когда я увидела вас, то чуть с ума не сошла, признаюсь честно. Вы – ну просто точная копия самой Валентины. Вероятно, вы ее родная сестра… Да???