— Хочу я, — говорил Батюшка, — рассказать вам про одного англичанина… Не знаю, занимаются ли современные англичане подобными вопросами… Так вот, однажды сидел этот англичанин и пристально глядел в окно. Вдруг он говорит:
— Теперь мне это понятно!
— Что тебе понятно? — спросила его жена, а может быть, и еще кто-либо из присутствующих.
— Теперь мне понятно, — сказал он, — как наши тела после всеобщего воскресения мертвых будут прозрачны.
— Почему же это тебе стало понятно? — спросили его.
— Вот, — отвечал он, — я гляжу на стекло и думаю. Ведь стекло прозрачно, тогда как его составные части: земля, уголь и другие — вовсе не имеют этой прозрачности. Поэтому и тело человека, обратившееся по его смерти в прах и землю, по Божию велению может восстать в ином, нетленном, светлом виде.
12 января 1909 г. Понедельник.
Недавно Батюшка рассказал мне следующее:
— Я в гимназии хорошо учился, шел первым по классу. Были у нас тогда полугодовые репетиции. Я сдал все хорошо и, приехав домой, размышлял, что я буду читать, вообще строил в своей голове различные планы, ибо свободного времени было около двух недель, с 24 декабря по 7 января. Пришел, сел за стол. Передо мной лежала бумага. Я беру перо и пишу: «Возрождение». Что такое? Какое возрождение? И начинаю писать далее: «Давно, в дни юности минувшей…А мне тогда всего было 15 лет.»
«Давно, в дни юности минувшей,
Во мне горел огонь святой.
Тогда души моей покой
Был безмятежен, и живущий
В ней Дух невидимо хранил
Ее от злобы и сомненья,
От пустоты, тоски, томленья,
И силой чудною живил.
Но жизнью я увлекся шумной,
Свою невинность, красоту,
И светлый мир, и чистоту
Не мог я сохранить, безумный!
И вихрем страстных увлечений
Охваченный, я погибал…
Но снова к Богу я воззвал
С слезами горьких сожалений.
И Он приник к моим стенаньям,
И мира Ангела послал,
И к жизни чудной вновь призвал,
И исцелил мои страданья».
Не чудо ли это? Мне было всего 15 лет, и я написал вперед всю мою жизнь…
16 января 1909 г. Пятница.
14–го числа от 10 до 12 Батюшка беседовал со мной. Много было сказано, не упомню всего. Но что-то святое, великое, чудное, высокое, небесное, божественное мелькнуло во время беседы в моем уме, сознании. Не дерзаю сказать, что я все понял, ибо еще слишком недуховен для понимания подобных вещей.
Беседа касалась духовной монашеской жизни, смирения, и высота смирения как бы чуть-чуть показала себя моему внутреннему человеку. Батюшка для выяснения монашеской жизни взял пример из жития святых — св. Иоанна Дамаскина. Батюшка передал уже известную мне историю отсечения и исцеления его руки. Далее Батюшка, насколько помню, в связи с предыдущим говорил:
— Этот путь унижений, смирения и терпения тяжел. Многие брались за него, решались идти им и не выдерживали. Вот и мне приходит мысль, что было бы лучше, если бы я отказался от всего этого: начальства, иеромонашества и жил бы там, в той келии.
— Ведь вы, Батюшка, не сами этого пожелали, — говорил я.
— Да ведь я оттого не отказался, что боялся, что не выдержу: «А что, если хуже будет, если я откажусь?» Да и за послушание. Только это и побудило меня принять все это. Я поступал сюда с самыми светлыми, идеальными мыслями. Пожалуй, что теперь и нет, а тогда бы я с радостью согласился, как Иоанн Дамаскин, чистить отхожие места.
Батюшка о. Анатолий не был со мною так близок, как мы с вами теперь. Я у него всего один раз пил чай. Он относился ко мне очень хорошо, но вполне понял он меня только за один месяц до смерти. Мне следующее передавала монахиня N, к которой батюшка Анатолий был очень расположен: «За месяц до смерти он мне сказал:
— Знаешь, мать, какой человек-то у нас в Скиту?! Вот с ним бы я мог тогда быть вполне единомысленным».
Не знаю чем я, грешный, мог так ему понравиться. А по смерти его мне было очень тяжело.
17 января, 1909 г. Суббота.
— Хорошо было жить в монастыре, — продолжал Батюшка, — когда живешь внимательно, вникаешь во внутренний смысл жизни. Если же видеть только щи, кашу, аккуратное внешнее хождение к службам, одним словом, видеть только внешность, то так жить скучно. А если жить, вникая во внутренний смысл жизни, то увидишь дивную премудрость и глубину во всем. В этом отношении незаменимую услугу оказывают жития святых. Внимательно читая их, мы можем рассматривать, как дивно и премудро устраивалась жизнь святых, какой чудный смысл во всех событиях ее.
В этот вечер, да и вообще в последние дни я усмотрел, почувствовал великую любовь в Батюшке и ко мне, недостойному, и к келейникам, и к другим. Самые слова его речи дышат любовью, самою чистою нежностью. Так может относиться нежный, любящий отец к своим детям. Простота обращения иногда поражает меня. Эта простота самая искренняя, сердечная, нисколько не оскорбительная, а напротив, вожделенная. В эти дни я как-то особенно расположился к Батюшке, особенно почувствовал его значение для меня. Моя совесть по отношению к Батюшке чиста. Правда, я слабо живу, часто не выполняю батюшкиных заповеданий и во внешней, и во внутренней жизни моей, но его расположением, любовью, откровенностью не злоупотребляю.
Когда я уже уходил от Батюшки, он стал говорить о признаках своей смерти. И еще в начале беседы Батюшка сказал:
— А хотелось бы мне еще пожить… Страшно умирать, страшно умирать…
Затем опять среди разговора:
— Боюсь, что придется мне отвечать за чад моих духовных. Я все думаю, что мало для них делаю, мало забочусь и о себе, и о них. Ну, уж о себе как бы так и надо, а о них-то.
Видно, что мысль Батюшки нередко обращается к смерти. И я, мысленно представив ее себе, понял, что составляет для меня Батюшка, и что потеряю я в лице его, если только угодно будет Богу, чтобы я его пережил. Его добродетели: вера, смирение, любовь, сила духовная, серьезность взгляда на смысл жизни и монашества — теперь больше замечаются мною, и скажу я словами о. Анатолия: «Какой человек-то у нас в Скиту!»
24 января 1909 г. Суббота.
Продолжу дальше (из слов Батюшки): Иногда лишь снам можно верить. Это, главным образом, сны, изображающие вечные адские мучения, когда мы от таких снов содрогаемся, приходим в чувство сокрушения, раскаяния, покаяния. Но когда и эти сны зачастят и будут приводить нас в отчаяние о своем спасении, то и они от диавола… Но я не прихожу в отчаяние. Да, я себя считаю, конечно, величайшим грешником и по своим делам достоин всяких мук, но надеюсь на милосердие Божие, ибо Господь по милосердию может простить мне все мои грехи.
Недавно сказал мне Батюшка также следующее:
— Когда я был еще мирским, мне один человек сказал:
— Хотите, я вам скажу, как узнать человека?
— Скажите.
— Хорошо. Вы спроси́те его, как он относится к еврейскому вопросу. И если он стоит за евреев, то он или безбожник, неверующий, или удаляющийся от единства веры, или революционер, или тому подобное, — одним словом, с этим человеком не следует сходиться.
И вот уже столько времени прошло с тех пор, и я наблюдал за этим, и оказалось, что, действительно, это правило, как узнать человека, справедливо. Правда, в частности, как единичные примеры, могут и среди евреев встречаться хорошие люди, но в общей массе, как целое, они представляют собой весьма вредный элемент.
25 января 1909 г. Воскресенье.
