Стюардесса подливала шампанское, а новая знакомая все рассказывала мне о Сиене.

– Не попадите в неприятности, – поучала она, подмигивая. – Туристы вечно попадают в неприятности. Они не понимают, что Сиена – это не просто город, но семнадцать округов-контрад, и у каждой контрады своя территория, собственный магистрат и свой герб. – Ева-Мария с заговорщическим видом коснулась своим бокалом моего. – Если заблудились, ищите на углах домов маленькие фаянсовые таблички. Они помогут сориентироваться, в какой контраде вы находитесь. Ваша семья, Толомеи, принадлежит к контраде Совы; вашими союзниками являются Орел, Дикобраз и… остальных забыла. Для сиенцев контрады составляют смысл и суть жизни: это и ваши друзья, и ваши соседи, ваши союзники и ваши соперники. И так круглый год.

– Значит, моя контрада – Сова, – с удовольствием повторила я, вспомнив, как Умберто порой называл меня встопорщенной совой, когда я была не в настроении. – А к какой контраде принадлежите вы?

В первый раз за весь наш долгий разговор Ева-Мария опустила глаза: вопрос оказался ей неприятен.

– Ни к какой, – пренебрежительно сказала она. – Нашу семью изгнали из Сиены много веков назад.

Задолго до приземления во Флоренции синьора Салимбени настояла на том, чтобы подвезти меня в Сиену. Это ей по дороге домой в Валь-д’Орсию, объяснила она, и никакого тут беспокойства. Я возражала, что прекрасно доберусь на автобусе, но Ева-Мария явно не доверяла общественному транспорту.

– Dio santo![6] – воскликнула она, когда я отклонила ее сердечное предложение. – Почему вы хотите ждать автобус, который ходит раз в три часа, если можете прекрасно доехать со мной на новой машине моего крестника? – Видя, что я готова сдаться, она очаровательно улыбнулась и, приблизов ко мне лицо, выложила основной козырь: – Джульетта, я буду страшно разочарована, если нам не удастся продолжить этот интересный разговор!

Рука об руку мы прошли таможню, где офицер едва взглянул в мой паспорт, будучи не в силах оторваться от декольте Евы-Марии. Потом, когда я писала претензию на пропавший багаж, заполняя целый ворох бланков карамельного цвета, Ева-Мария стояла рядом, постукивая по полу лодочкой от Гуччи, а багажный клерк клялся жизнью, что лично займется поисками моих чемоданов, пусть даже для этого придется обыскать полмира, и в любое время дня и ночи привезет их в Сиену, в отель «Чиусарелли», – адрес, который Ева-Мария написала на листке губной помадой и сунула ему в карман.

– Понимаешь, Джульетта, – объяснила она, когда мы вместе вышли из терминала, катя в тележке одинокую сумочку Евы-Марии. – Пятьдесят процентов они видят, а остальные пятьдесят процентов им кажется, что они видят. А! – Она возбужденно замахала черному седану с работающим мотором, занявшему полосу для пожарных машин. – Вот и он! Прекрасный автомобиль, правда? – Она ткнула меня локтем и подмигнула: – Новая модель.

– Вот как? – вежливо сказала я. Машины никогда не были моей страстью, в основном потому, что к машине, как правило, прилагался парень. Дженис с ходу определила бы марку и модель и внесла бы в список дел непременно переспать с владельцем тачки, припарковавшись где-нибудь в живописном местечке на побережье Амальфи. Нет нужды говорить, что ее список дел радикально отличался от моего.

Ничуть не задетая моим равнодушием, Ева-Мария притянула меня поближе и прошептала на ухо:

– Ничего не говори, я хочу сделать сюрприз. О, ну какой же он у меня красавец! – Она воркующе засмеялась и повела меня к машине: – Чао, Сандро!

Молодой человек обошел седан, чтобы нас приветствовать.

– Чао, madrina![7] – Он расцеловал крестную мать в обе щеки и без возражений вытерпел поглаживание по густым черным волосам. – Bentornata![8]

Ева-Мария сказала правду. Ее крестник был убийственно хорош собой, и хотя меня вряд ли можно считать авторитетным источником в отношении типичного поведения женщин, думаю, при виде его женщины падали штабелями.

– Алессандро, я хочу тебя познакомить. – Было заметно, какого труда бедной женщине стоит сдержать ликование. – Это моя новая подруга, мы познакомились в самолете. Ее зовут… Джульетта Толомеи, представляешь?!

Алессандро заинтересованно посмотрел на меня глазами цвета сушеного розмарина, от которых Дженис заплясала бы румбу по всему дому, извиваясь в нижнем белье и подвывая в импровизированный микрофон из щетки для волос.

– Чао! – сказала я, соображая, уж не поцелует ли он и меня заодно.

Не поцеловал. Оглядев мои косички, мешковатые бермуды и шлепанцы, Алессандро криво улыбнулся и что-то сказал по-итальянски.

– Извините, я не понимаю по…

Увидев, что непривлекательная американка еще и ни бум-бум по-итальянски, крестник Евы-Марии потерял ко мне всякий интерес. Не повторив по-английски предыдущую фразу, он бросил:

– Багажа нет вообще?

– Куча. Но все отправилось в Верону.

Через пару секунд я уже сидела на заднем сиденье седана рядом с Евой-Марией, и мы мчались по прелестной Флоренции. Убедив себя, что угрюмое молчание Алессандро явилось сугубым следствием плохого знания английского – мне-то что? – я упивалась бурлившим внутри возбуждением. Я снова здесь, в стране, дважды выплюнувшей меня за свои границы, да еще и успешно просочилась в модный класс. Мне не терпелось позвонить Умберто и обо всем рассказать.

– Ну что, Джульетта, – сказала Ева-Мария, с удобством устроившись на мягком сиденье, – я буду осторожна и не скажу… слишком многим, кто ты.

– Я? – чуть не засмеялась я. – Я же никто!

– Как так – никто? Ты Толомеи!

– Вы мне только что сказали, что Толомеи жили очень давно.

Ева-Мария коснулась указательным пальцем кончика моего носа:

– Нельзя недооценивать влияние событий, случившихся много времени назад. Это прискорбный недостаток современных мужчин. Советую тебе, гостья из Нового Света, больше слушать и меньше говорить. Здесь родилась твоя душа. Поверь мне, Джульетта, здесь ты встретишь людей, для которых ты значишь очень много.

Я покосилась в зеркало заднего вида и встретилась взглядом с прищуренными глазами Алессандро. Виной тому английский или нет, он явно не разделял симпатии крестной мамы к моей особе, но был слишком хорошо воспитан, чтобы озвучить свое мнение. Поэтому он согласился терпеть мое присутствие в своей новой машине, коль скоро я буду благодарно знать свое место.

– Толомеи, – продолжала Ева-Мария, которую ничуть не заботила очевидная неприязнь ко мне ее крестника, – это одно из самых богатых и влиятельных семейств в истории Сиены. Они были частными банкирами и исконно соперничали с нами, Салимбени, за влияние в городе. Доходило до того, что наши предки поджигали друг другу дома и убивали детей в постелях.

– Так мы были врагами? – поразилась я.

– Еще бы! Смертельными! Ты в судьбу веришь? – Ева-Мария положила руку на мою и легонько сжала. – Я верю. Наши семейства, Толомеи и Салимбени, исстари враждовали, тяжко, кроваво… В Средние века мы бы резали друг дружке глотки, как Монтекки с Капулетти. – Она посмотрела на меня в упор: – В двух семьях, равных властностью и славой, в Сиене пышной разгорелся вновь вражды минувших дней раздор кровавый…[9] – знаешь эту пьесу?

Я молча кивнула, слишком взволнованная, чтобы ответить, и Ева-Мария ободряюще похлопала меня по руке.

– Не волнуйся, я уверена, что мы с тобой подружимся и похороним наконец эту старую распрю. Вот почему… – Она вдруг резко подалась вперед: – Сандро! Я рассчитываю, что ты позаботишься о безопасности Джульетты в Сиене! Ты меня слышишь?

– Мисс Толомеи, – сухо отозвался Алессандро, не поворачивая головы, – нигде не будет в безопасности, кто бы ее ни охранял.

– Это что за разговоры? – вскинулась Ева-Мария. – Она Толомеи, и наш долг ее защищать!