Когда произошла Великая Октябрьская социалистическая революция, перед братьями Адельгейм естественно встал вопрос, что делать в новых условиях? Большие гастрольные гонорары и при этом спартанская жизнь способствовали тому, что оба брата владели достаточно большим состоянием.

Театральный предприниматель Чернов предложил организовать поездку за границу, даже на американский континент. Братья отлично владели немецким языком, могли на нем играть, значит, отъезд в Германию для них не составлял проблемы. Но они от поездки за пределы Родины решительно отказались. Наоборот, поняв, что на театр в новых условиях возлагается миссия культурного обслуживания широких народных масс, братья высоко оценили это стремление новой власти и охотно включились в работу по обслуживанию нового зрителя.

С 1918 по 1921 год они постоянно играли в красноармейских и рабочих клубах, выступали после митингов с отрывками из пьес на Ходынском поле. В 1920 году, по предложению А. В. Луначарского, выезжали на Юго-Западный фронт. Впоследствии Роберт Львович вспоминал, что ездили они «невзирая на наши годы и несмотря на то, что сыпной тиф был тогда в полном разгаре, и станции и города, как Козлов, Бутурлиновка, Хреновая, Калач и другие, переходили из рук в руки»[96]. Роберт Львович выступал также на Северном фронте.

В 1920 году братья решили отметить двадцатипятилетие совместной артистической деятельности. Но в связи с трудностями военного времени празднование юбилея было проведено в 1922 году, на сцене Театра музыкальной драмы (теперь в этом помещении играет Московский театр оперетты).

И снова продолжались гастроли по разным городам страны. Конечно, артисты старели, и ездить им становилось все труднее. И все же, когда в 1922 году они приехали в Ростов-на-Дону, критик писал: «Роберт Адельгейм в роли страстного, благородного певца («Казнь». — Ю. Д.) показал, что он еще способен одухотворить много лет назад раз и навсегда сделанную роль подлинным темпераментом и переживанием.

Эффектен и красив его Годда, пылкий и в то же время лирический испанский любовник, вызывающий в исполнении Роберта Адельгейма такой восторг у публики»[97].

И когда через шесть лет Адельгеймы играли в Ленинграде, другой критик, сознавая, что их игра в чем-то все-таки несколько старомодна, утверждал, что оба артиста находятся в творческой форме и как исполнители классического репертуара являются желанными гостями в рабочих клубах[98].

В 1924 году журналист встретил в Москве на Тверской улице (ныне улица Горького) Роберта Львовича. Он шел, несмотря на мороз, в легкой курточке и летней кепке, шел бодро и по походке ему никак нельзя было дать более тридцати лет. Остановившись, он рассказал журналисту, что только что вернулся из поездки.

В Смоленске и Минске спектакли прошли с аншлагами. «То, что мы делаем, — продолжал Адельгейм, — нужно, о, я уверился, очень нужно»[99].

Конечно, Адельгеймы в эти годы нравились не всем. Их исполнение сопоставляли с игрой актеров Художественного театра, Театра имени Вс. Мейерхольда, Камерного театра, Театра имени Евг. Вахтангова и утверждали, что она не выдерживает сравнений. Известный критик Э. Старк так и назвал свою статью в «Красной газете» — «Замерзшее искусство». Но Адельгеймы, как известно, и не претендовали на новаторство. К тому же иные критики называли устаревшей и ту игру, какую утверждали в Московском Малом театре или в Академическом театре драмы в Петрограде.

Впрочем, Адельгеймы не чуждались новой драматургии. Рафаил Львович сделал попытку сыграть роль генерала в пьесе С. Поливанова и Л. Прозоровского «Сигнал», рассказывающей о гражданской войне. Правда, к числу удачных эту роль отнести нельзя.

В 1927 году братья Адельгейм удостоились звания заслуженных артистов РСФСР. Вскоре Народный комиссариат социального обеспечения установил им персональные пенсии. В 1930 году Центральный комитет работников искусств признал целесообразным провести в Москве общественное чествование братьев Адельгейм. Оно состоялось в 1931 году в филиале Большого театра. Тогда многие спрашивали: «Неужели Роберту Львовичу действительно семьдесят лет?» Несмотря на возраст, он все еще продолжал играть молодых героев. В том же 1931 году братья были удостоены почетных званий народных артистов РСФСР.

И, как прежде, Адельгеймы продолжали выступать, правда, в длительные поездки они выезжали редко, а старались ограничиться московскими клубами и подмосковными городами. И играли они теперь по большей части не целые пьесы, а отрывки из них, проводили свои творческие вечера.

В 1934 году случилось несчастье: Роберт Львович попал под автобус и скончался. Гражданская панихида проводилась в актовом зале Дворца труда.

Оправившись после смерти брата, Рафаил Львович возобновил выступления, опять-таки по преимуществу в отрывках из пьес. В начале апреля 1938 года он отметил в Центральном доме работников искусств пятидесятилетие служения театру. В этот вечер шла старинная мелодрама П. Джакометти, переведенная А. Островским «Семья преступника». Выступление в этой же пьесе в помещении нынешнего Центрального детского театра было одним из последних в жизни Рафаила Львовича. В ночь на 19 августа того же года он скоропостижно скончался от сердечного приступа. Гражданская панихида проходила в Зимнем театре сада «Эрмитаж». Вечный покой оба брата нашли в семейном склепе на Введенском кладбище.

И вот теперь, через много лет после смерти артистов, подводя итоги их жизненного и творческого пути, нельзя не восхититься мужеством и творческой принципиальностью этих замечательных мастеров. Десятки лет колесить по стране и играть по преимуществу классику и постоянно чувствовать величайшую ответственность перед искусством — разве это не заслуживает самых высоких слов благодарности?

Вот почему в истории русского театра эти подлинные мастера сцены заняли свое, по достоинству высокое место.

Мамонт Дальский

 Мамонт Викторович Дальский (1865–1918, настоящая фамилия Неелов) по силе дарования может быть поставлен в ряд с самыми выдающимися актерами своего! времени. Природа щедро одарила его, и он как никто подходил! для амплуа героя-любовника: хорошая фигура, выразительное лицо, красивый, сильный, в поздние годы жизни чуть с хрипотцой голос, темперамент, которым он отлично владел. Артист имел очень большой успех не только на провинциальной сцене, но и в; Александринском театре, где служил в течение десяти лет (1890-1900). Играя в одних спектаклях с корифеями этого театра, Дальский не только не уступал им, Но часто превосходил.

И все же он не стал властителем дум, как В. Ф. Комиссаржевская или В. И. Качалов. Конечно, по степени дарования он намного превосходил братьев Адельгейм. Но если Адельгеймы постоянно работали над собой, художественно совершенствовались и до, преклонных лет сохранили свои лучшие качества, мало того — развили их, то Дальский, добившийся к началу нашего века самого большого взлета, постепенно начал как артист терять себя. Конечно, он не сразу лишился успеха, по-прежнему были спектакли, в которых артист потрясал публику, но постепенное снижение зрительского интереса несомненно.

Причины этого заключались и в характере артиста — сложном и противоречивом, и в обстоятельствах его жизни.

По происхождению Дальский дворянин. Родился он в сильно разоренном имении своей матери — селе Кантемировка Харьковской губернии. Иногда артист любил похвастаться благородством своего происхождения. Но о детстве, отрочестве, родителях, особенно об отце, Дальский распространяться не любил. Едва ли его детство было счастливым.

По косвенным данным можно догадаться, что материальное положение семьи Нееловых было нелегким. Семья была большая, кроме родителей — пятеро детей, жили на заработок отца, чиновника среднего ранга. Отец любил кутнуть, поиграть а карты, был, как тогда говорили, забубенной головой. Его былые помещичья ухватки давали себя знать и в условиях города.