Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Он слышал тихое журчание воды, стекавшей в яму. Куча земли подле могилы мягко отсвечивала. К ней был прислонен крест с именами. При желании можно будет еще в течение нескольких дней прочесть, кто здесь похоронен. Но не дольше — скоро деревня снова станет полем боя.

Стоя на холме, Гребер окинул взглядом местность. Голая, унылая и обманчивая, она как бы таила в себе предательство; ночной свет все искажал: он увеличивал и скрадывал, и придавал всему незнакомые очертания. Все было незнакомо, пронизано холодом и одиночеством Неведомого. Ничего, на что бы можно было опереться, что согревало бы. Все было бесконечно, как сама эта страна. Безграничная и чужая. Чужая снаружи и изнутри. Греберу стало холодно. Вот оно. Вот как повернулась жизнь.

С кучи, набросанной возле могилы, скатился комок земли, и Гребер услышал, как он глухо стукнулся о дно ямы. Интересно, уцелели ли черви в этой промерзшей земле? Может быть, если они уползли достаточно глубоко. Но могут ли они жить на глубине нескольких метров? И чем они питаются? Если они еще там, с завтрашнего дня у них надолго хватит пищи.

«В последние годы им пищи хватало, — думал Гребер. — Повсюду, где мы побывали, им было раздолье. Для червей Европы, Азии и Африки наступил золотой век. Мы оставили им целые армии трупов. В легенды червей мы на многие поколения войдем как добрые боги изобилия».

Он отвернулся. Мертвецы… их было слишком много, этих мертвецов. Сначала не у них, главным образом у тех. Но потом смерть стала все решительнее врываться в их собственные ряды. Полки надо было пополнять снова и снова; товарищей, которые воевали с самого начала, становилось все меньше и меньше. И теперь уцелела только горстка. Из всех его друзей остался только один: Фрезенбург, командир четвертой роты. Кто убит, кто ранен, кто в госпитале или, если повезло, признан негодным к строевой службе и отправлен в Германию. Раньше все это выглядело иначе. И называлось иначе.

Гребер услышал шаги Зауэра, услышал, как тот поднимается на холм.

— Что-нибудь случилось? — спросил он.

— Ничего. Мне почудился какой-то шум. Но это просто крысы в конюшне, где лежат русские.

Зауэр посмотрел на бугор, под которым были зарыты партизаны.

— Эти хоть в могиле.

— Да, сами себе ее вырыли.

Зауэр сплюнул.

— Собственно, этих бедняг можно понять. Ведь мы разоряем их страну.

Гребер взглянул на него. Ночью человек рассуждает иначе, чем днем, но Зауэр был старый солдат и пронять его было трудно.

— Как это ты додумался? — спросил он. — Оттого, что мы отступаем?

— Конечно. А ты представь себе, вдруг они когда-нибудь сделают то же самое с нами!

Гребер помолчал. «И я не лучше его, — подумал он. — Я тоже все оттягивал и оттягивал, сколько мог».

— Удивительно, как начинаешь понимать других, когда самому подопрет, — сказал он. — А пока тебе хорошо живется, ничего такого и в голову не приходит.

— Конечно, нет. Кто же этого не знает!

— Да. Но гордиться тут нечем.

— Гордиться? Кто думает об этом, когда дело идет о собственной шкуре! — Зауэр смотрел на Гребера с удивлением и досадой, — И вечно вы, образованные, чего-нибудь накрутите. Не мы с тобой эту войну затеяли, не мы за нее в ответе. Мы только выполняем свой долг. А приказ есть приказ. Да или нет?

— Да, — устало согласился Гребер.

3

Залп сразу задохнулся в серой вате необъятного неба. Вороны, сидевшие на стенах, даже не взлетели. Они ответили только карканьем, которое, казалось, было громче, чем выстрелы. Вороны привыкли к более грозному шуму.

Три плащ-палатки наполовину лежали в талой воде. Плащ-палатка, принадлежавшая солдату без лица, была завязана. Рейке лежал посредине. Разбухший сапог с остатками ноги приставили куда следует, но когда мертвецов несли от церкви к могиле, он сбился на сторону и теперь свешивался вниз. Никому не хотелось поправлять его. Казалось, будто Рейке хочет поглубже зарыться в землю.

Они забросали тела комьями мокрой земли. Когда могила была засыпана, осталось еще немного земли. Мюкке взглянул на Мюллера.

— Утрамбовать?

— Что?

— Утрамбовать, господин лейтенант? Могилу. Тогда и остальная войдет, а сверху наложим камней. От лисиц и волков.

— Они сюда не доберутся. Могила достаточно глубока. А кроме того…

Мюллер подумал о том, что лисицам и волкам и без того хватает корма, зачем им разрывать могилы.

— Чепуха, — сказал он, — что это вам пришло в голову?

— Случается.

Мюкке бесстрастно посмотрел на Мюллера. «Еще один безмозглый дурак, — подумал он. — Почему-то всегда производят в офицеры никуда не годных людей, а настоящие парни погибают. Вот как Рейке».

Мюллер покачал головой.

— Из оставшейся земли сделайте могильный холм, — приказал он. — Так лучше будет. И поставьте крест.

— Слушаюсь, господин лейтенант.

Мюллер приказал роте построиться и уйти. Он командовал громче, чем нужно. Ему постоянно казалось, что старые солдаты не принимают его всерьез. Так оно, впрочем, и было.

Зауэр, Иммерман и Гребер накидали из оставшейся земли небольшой холмик.

— Крест не будет держаться, — заметил Зауэр. — Земля слишком рыхлая.

— Конечно.

— И трех дней не простоит.

— А тебе что, Рейке близкий родственник?

— Попридержи язык. Хороший был парень. Что ты понимаешь.

— Ну, ставим крест или нет? — спросил Гребер.

Иммерман обернулся.

— А… наш отпускник. Ему некогда!

— А ты бы не спешил? — спросил Зауэр.

— Мне отпуска не дадут, и ты, навозный жук, это отлично знаешь.

— Ясно, не дадут. Ведь ты, пожалуй, не вернешься.

— А может, и вернусь.

Зауэр сплюнул. Иммерман презрительно засмеялся.

— А может, я даже по своей охоте вернусь.

— Да разве тебя поймешь. Сказать ты все можешь. А кто знает, какие у тебя секреты.

Зауэр поднял крест. Длинный конец был внизу заострен. Он воткнул крест и несколько раз плашмя ударил по нему лопатой. Крест глубоко вошел в землю.

— Видишь, — обратился он к Греберу. — И трех дней не простоит.

— Три дня — срок большой, — возразил Иммерман. — Знаешь, Зауэр, что я тебе посоветую. За три дня снег на кладбище так осядет, что ты сможешь туда пробраться. Раздобудь там каменный крест и притащи сюда. Тогда твоя верноподданническая душа успокоится.

— Русский крест?

— А почему бы и нет? Бог интернационален. Или ему тоже нельзя?

Зауэр, отвернулся:

— Шутник ты, как я погляжу. Настоящий интернациональный шутник!

— Я стал таким недавно. Стал, Зауэр. Раньше я был другим. А насчет креста — это твоя выдумка. Ты сам вчера предложил.

— Вчера, вчера! Мы тогда думали, это русский. А ты всякое слово готов перевернуть.

Гребер поднял свою лопату.

— Ну, я пошел, — заявил он. — Ведь мы тут кончили, да?

— Да, отпускник, — ответил Иммерман. — Да, заячья душа! Тут мы кончили.

Гребер ничего не ответил. Он стал спускаться с холма.

Отделение разместилось в подвале, куда свет проникал через пробоину в потолке. Как раз под пробоиной четверо, кое-как примостившись вокруг ящика, играли в скат. Другие спали по углам. Зауэр писал письмо. Подвал, довольно просторный, должно быть, принадлежал раньше кому-нибудь из местных заправил; он был более или менее защищен от сырости.

Вошел Штейнбреннер.

— Последние сообщения слышали?

— Радио не работает.

— Вот свинство! Оно должно быть в порядке.

— Ну, так приведи его в порядок, молокосос, — ответил Иммерман. — У того, кто следил за аппаратом, уже две недели как оторвало голову.

— А что там испортилось?

— У нас больше нет батарей.

— Нет батарей?

— Ни единой. — Иммерман, осклабившись, смотрел на Штейнбреннера. — Но может, оно заработает, если ты воткнешь провода себе в нос: ведь твоя голова всегда заряжена электричеством. Попробуй-ка!

Штейнбреннер откинул волосы.

— Есть такие, что не заткнутся, пока не обожгутся.

6
{"b":"23102","o":1}