– Но, мистер Антонелли, мы ведь могли бы сорвать большой куш...

– Ты же не дурак, Джон. Подумай. Полицейские тоже ходят в бордели. Что, если какая-нибудь девушка проболтается не тому мужику? Что тогда?

– Мы могли бы следить...

– Как? Не пойдешь же ты с ними в постель? Убедиться, что они не болтают? – Взгляд у старика стал совсем бешеный.

Руки Д'Урсо, спрятанные под столом, дрожали – он совсем осатанел. Скрипнул зубами, крепко прикусил язык. Треснул бы ты, старый придурок. Треснул бы совсем. Я бы уже давно организовал этот бордель. Мы бы уже полтора месяца были в деле, ты, старый вонючий хрыч.

– Ну как, Джон, мы теперь поняли друг друга? – Антонелли нагнулся над столом и склонил голову набок, как старый любящий дедушка. Кем же, к чертям собачьим, он воображает себя? Папой Джеппетто?

Д'Урсо бросил взгляд на Винсента.

– Да, мистер Антонелли, я понял.

– Ну; вот и славно. Чудесно. Работай, как раньше. – Теперь Антонелли явно прощался с ним.

Д'Урсо встал. Старик не глядел на него. Винсент же не спускал глаз.

– Не волнуйся, Джон, – сказал Винсент, Иными словами – иди себе восвояси.

Д'Урсо застегнул свой двубортный пиджак и направился к двери, стараясь не спешить, не создавая впечатления, будто он убегает. Будь у него с собою пушка, Бог свидетель, он бы сделал это прямо сейчас. У Луккарелли ведь получилось, думал он снова и снова. Луккарелли сделал это и остался цел. Он сделал это двадцать лет назад, но ведь сделал же все-таки.

С серого неба падал холодный дождь. Д'Урсо спешил к машине, на ходу просчитывая все свои шансы. Сколько capi на самом деле преданы Антонелли? Если не считать Винсента, многие ли в самом деле дойдут до настоящей драки? Много, вот сколько. И все же Луккарелли сделал это с Кокосовым Джо, а тогда не так-то много ребят любили Луккарелли. Его стали уважать после того, как он сделал это. Убей босса – и ты создашь себе положение. Вот как делаются дела.

Он забрался в свой черный «Мерседес-420SEK» и увидел, как брат его жены, Бобби Франчоне, сидя за рулем, заряжает маленький автоматический пистолет, который Д'Урсо дал ему.

– Ты что, рехнулся? Кой хрен ты тут делаешь? Спрячь эту дерьмовую штуковину, пока копы не замели!

Бобби мотнул головой, откидывая с глаз тщательно завитую напомаженную прядь, ту самую прядь, которую он каждое утро с превеликим трудом начесывал именно на глаза.

– Скверная встреча, а?

Д'Урсо больше не мог сдерживаться. Он с такой силой двинул кулаком по сиденью, что вся машина закачалась. Капли дождя струились по ветровому стеклу, размывая очертания мира.

– Я держал два агентства по продаже автомобилей, строительную компанию, три ночных клуба на побережье и семь круглосуточных притонов, а он со мной обращается, будто я, прах его дери, никто. Богом клянусь, Бобби, он меня вынуждает. Я должен это сделать. Он обращается со мной несправедливо. Он стоит у меня на пути, Бобби. Другого выхода нет. Он должен уйти.

Бобби сунул пистолет в карман, поправил волосы перед передним зеркальцем и выдавил из себя поганенькую ухмылочку, которую перенял в тюрьме.

– Говорил я тебе, Джон: давно пора. Ты должен это сделать. – Он включил зажигание, и огромная машина тронулась с места.

Д'Урсо разглядывал профиль Бобби, руки его дрожали, сердце прыгало в груди.

Да... я должен это сделать.

Из заднего окна пустой квартиры Тоцци глядел на кучу строительного мусора во дворе. Зачуханного вида пес с длинной, свалявшейся шерстью задрал ногу над сломанной доской. Гнутые алюминиевые трубы сверкали на ярком октябрьском солнце. Желтые листья с хилого деревца, что пустило корни у покосившегося забора, падали прямо на помойку. Все дворы этого дома с обеих сторон выглядели столь же гнусно – результат недавнего ремонта. Тоцци перевел взгляд на собственное отражение в оконном стекле – темные, глубоко запавшие глаза, грустное лицо. Интересно, разгребут ли когда-нибудь этот хлам.

– Так какая, вы говорите, квартирная плата? – осведомился он, все еще не отрывая взгляда от окна.

– Восемь пятьдесят. Без отопления и горячей воды, – отвезла миссис Карлсон, агент по недвижимости. У нее был широкий зад, очки, как донышки бутылок из-под кока-колы, на губах – полустертая помада рубинового цвета, а еще – дурная привычка стоять у тебя за спиной, заламывая руки. Ни дать ни взять детектив Чарли Чен в женском прикиде.

– Ничего себе, – сказал он. – Адамс-стрит не самая шикарная часть Хобокена.

Она мило улыбнулась, показывая подпиленные зубы, явно игнорируя его замечание.

– Я вам не говорила, что в этом доме когда-то жил Фрэнк Синатра? Может быть, даже в этой самой квартире. Надо проверить.

За неделю Тоцци посетил семь квартир в Хобокене, и в пяти из них когда-то жил Фрэнк Синатра. Поистине вездесущ был старина Голубые Глазки.

– Хобокен пользуется очень большим спросом, – завела миссис Карлсон старую песню, которую Тоцци слышал от каждого агента по недвижимости, к какому ни обращался. – Все хотят жить здесь. Прекрасное сообщение с Манхэттеном, и в то же время совершенно особая атмосфера. Как маленький европейский городок – вам не кажется? Небольшие магазинчики, булочные, зеленные лавочки...

Тоцци спросил себя, во многих ли городках Европы можно встретить мясо-гриль, поджаренное на мескитовом дереве, порностудии за четверть миллиона долларов, рок-клуб, где Брюс Спрингстин снимает свои видеоклипы, и, штрафы за поджог, в несколько раз превышающие средние по стране. А в Хобокене есть это и многое другое.

Он вернулся в переднюю, где свеженатертый паркет блестел на солнце. В этой квартире не было той атмосферы Старого Света, какая ощущалась в других жилищах, которые он посещал. Но мраморные каминные доски и сундуки по углам стоят денег, а ему бы не хотелось сидеть на мели, особенно сейчас, пока еще не кончился испытательный срок. Иверсу и предлога никакого не понадобится, чтобы гадить ему всю дорогу, – теперь, после его маленькой эскапады. Конечно, вряд ли удастся втравить его во что-нибудь серьезное там, где он находится нынче, прикованный к столу в архиве, под началом недоумка Хайеса, всеобщего библиотекаря, который то ли слишком робок, то ли слишком туп, чтобы просто прийти и сказать, что ему надо, и поэтому каждый день грозит обернуться длинной и нудной игрой в вопросы и ответы.

«Отдохни, успокойся», – сказал ему Иверс. «Приди в чувство», – талдычил он со своей дерьмовой улыбочкой ласкового папаши.

Тоцци посмеялся бы, не будь сцена такой трогательной. Не так давно все, чем он владел в мире, помещалось в маленький чемоданчик: костюмы, несколько рубашек, джинсы, немного белья, носки, пара мокасин, пара высоких кроссовок, 9-миллиметровый автоматический пистолет, специальный 38-го калибра и еще один, 44-го, и к ним три коробки патронов. Вот и все. Гангстеры-боевики от мафии позаботились об остальном его бренном имуществе, разгромив квартиру его покойной тетушки, где он тогда скрывался. Одна мысль об этом повергала его в уныние. И все же лучше быть снова в стаде, чем одному и без крова.

Тоцци вновь оглядел квартиру. Чисто, новое оборудование, белые стены. Можно поставить мебель, создать домашний уют. И все же трудно примириться с мыслью, что все его вещи – только что из магазина. Может быть, поэтому он и выбрал Хобокен. Этот район напоминал ему место, где он вырос, Вейлсбург в Ньюарке.

– Мы тут составили маленькую брошюру, где указаны магазины, рестораны, службы быта, школы, места развлечений... – Миссис Карлсон открыла свой дипломат на перегородке, отделявшей кухню от гостиной, и принялась рыться в бумагах. Тоцци не обращал на нее никакого внимания. Он снова смотрел в окно, теперь уже в переднее, на крепко сбитую молоденькую мексиканочку в кожаной куртке с бахромой – девушка сидела на крыльце многоквартирного дома и играла с ребенком. Тоцци решил, что это ее малыш. Он как раз учился ходить – переваливался на нетвердых ножках по растрескавшемуся тротуару, ступая, как Франкенштейн, в неуклюжих белых башмачках на шнуровке. Такие башмачки надевали на малышей и в его время, только тогда они были красно-коричневые. Малыш ликовал – личико его озаряла широкая, слюнявая, беззубая улыбка. Девушка тоже смеялась. Вот она схватила ребенка на руки и крепко прижала к себе. Лицо ее дышало счастьем. Тоцци заулыбался тоже.