Слушаюсь! — снова пискнул Анатолий Васильевич и, круто повернувшись, сед, глядя в угол. — «Пусть что хотят, то и делают…» — с тоской подумал он.

Две дивизии, пятая и седьмая, переходят в полное распоряжение генерала Купцианова, — жестко повторил маршал.

Ну и что ж? — вскрикнул Анатолий Васильевич. — Пусть берет… если… если ему не стыдно. Полтора года стоял на одном месте, армии не создал, только… — Он хотел было сказать: «Ванну возил с собой», — но сдержался, чуть подождал и снова пискнул: — Пусть возьмет! А я? Я останусь с обозниками. Пусть и пушки возьмет и танки. Зачем мне они? А меня уж отпустите! — неожиданно ввернул он. — Да, да, отпустите, товарищ маршал! Мне пятьдесят четыре. Стар. Стар, стар, стар! Что уж и говорить!

Не юродствуйте, генерал! — резко оборвал его маршал, уже не в силах прикрыть улыбкой жесткие черточки в уголках рта. — Не юродствуйте, а подчиняйтесь!

Прикажите! Напишите приказ! А это что? Слова. И я имею право возражать, пока нет письменного приказа. Ведь дело-то идет не о батальоне, а о целой армии.

В комнате наступила напряженная тишина.

Слыша эту напряженную тишину и чувствуя, что сейчас может произойти что-то непоправимое, Нина Васильевна, шепнув Николаю Кораблеву: «Побудьте минуточку тут», — вышла из спаленки и, всем кланяясь, проговорила:

Здравствуйте, генералы и маршалы!

Рокоссовский поцеловал руку Нине Васильевне и, улыбаясь, сказал:

Генералов тут пять, а маршал один.

У маршала кулак разжался, на губах появилась улыбка, он шагнул к Нине Васильевне и, тоже целуя ей руку, проговорил:

Один! Но скоро из присутствующих генералов один тоже станет маршалом.

Все поняли, что эти слова он произнес в адрес Рокоссовского.

И в комнате как-то посветлело. А Нина Васильевна, видя, что буря миновала, откланявшись, сказала:

Простите, нарушила вашу беседу, — и вышла на кухню.

Всем стало жаль, что она покинула комнату. Снова наступила минутная тишина. Все сели на старые места. Маршал некоторое время смотрел в лицо Анатолия Васильевича, стараясь заглянуть ему в глаза, но тот намеренно отводил их, боясь, что маршал увидит в них страшную обиду. Наконец маршал сказал строгим, но уже не таким, как перед этим, голосом:

А ваше предложение, генерал?

А вы не нуждаетесь в нем.

Не задирайте.

В самом деле, Анатолий Васильевич, каково ваше мнение? — мягко проговорил Рокоссовский. — Скажите, Анатолий Васильевич. Вы же хорошо знаете, мы к вам всегда прислушиваемся, маршал — особенно.

Мое мнение? Мое мнение… — Анатолий Васильевич вскочил и закружился по комнате, затем остановился, показывая на Купцианова. — Я понимаю: ему надо помочь. Силенок не накопил за полтора года. Согласен, готов помочь.

Ну вот… Ну вот, — подхватил маршал, предполагая, что Анатолий Васильевич сдал. — Ну вот. Так и надо рассуждать генералу.

Анатолий Васильевич вполне понял его и быстро заговорил:

Да, да, советский генерал так и должен рассуждать… Помочь надо соседу, — он снова показал на Купцианова. — Помочь! Что ж, я готов, — и, подойдя к карте: — Помогу. Готов помочь. Только он со своей армией пойдет так: форсирует реку, прорвет линию обороны вот здесь, а мы со своей армией вот тут — через болота, чуть правее. Да. Да. По болотам. В случае если соседу будет туго, пускай крикнет — помогу. Сразу же помогу. Да. А так что же? — и вдруг у этого закаленного в боях генерала губы задрожали, как у несправедливо обиженного ребенка. — Да разве вы не понимаете, товарищ маршал, какую обиду наносите всей армии своим приказом? Полтора года готовились к самостоятельной операции… и перед боем разрушена вся честь армии… Силы отданы соседу… На затычку.

Маршал и Рокоссовский переглянулись. Купцианов сжался на стуле и стал каким-то маленьким. Маршал встал, пробежался по комнате, обходя стол, стулья, Анатолия Васильевича, и, остановившись перед картой, неожиданно сказал:

Будет так.

В комнате все уставились на него: никто не знал, как истолковать слова: «Будет так». А в это время еще вошла Нина Васильевна, неся чай, вино и закуску. Остановившись у стола, она, мягко улыбаясь, обращаясь к маршалу, проговорила:

Я ведь не военная, совсем не военная… И вы, товарищ маршал, извините меня, если я нарушаю вашу беседу. Но я обязана покормить вас, — и, подойдя к маршалу, она взяла его под руку, повела к столу и усадила рядом с собой.

Сдаюсь! Сдаюсь! — намеренно громко прокричал маршал, поднимая руки вверх, и тут же серьезно обратился к Анатолию Васильевичу: — Хорошая у вас спутница. Нет, честное слово… И не поймите меня плохо.

А я и не могу плохо-то понять, — Анатолий Васильевич на миг весь засветился и добавил: — Вот и Николай Степанович мне такое же говорил. Гость у нас тут — директор моторного завода с Урала, — и снова помрачнел.

А-а-а… А где же он? — маршал посмотрел вокруг. — Прячете хороших гостей?

В пятой дивизии, — Анатолий Васильевич хотел было сказать, что Николай Кораблев гостил в пятой дивизии, а сейчас находится за перегородкой, но маршал перебил его:

Вы бы… Вы смотрите… На фронте ведь пуля не жалеет и гения… Смотрите… Может, лучше его отправить на это время подальше в тыл? A-а? Отправьте-ка его из дивизии!

За столом все переглянулись, а Анатолий Васильевич, как на спасительницу, посмотрел на Нину Васильевну и сказал:

Нинок, выручай!

Экая беда! — воскликнула, смеясь, Нина Васильевна и обратилась к маршалу: — Вы ведь неожиданно вошли к нам… Куда же его девать, гостя? Ну, я и спрятала его в спальне, — и Нина Васильевна вывела из-за перегородки смущенного Николая Кораблева.

Маршал пошел ему навстречу, поздоровался за руку, сказал:

Урал, Урал! Красивый Урал! Он Петра Великого спас и нас выручает, — и тут же, словно забыв об этом, подбежал к карте, долго смотрел на нее, бубня какой-то марш, пристукивая в такт правой ногой так, как будто в комнате, кроме него, маршала, никого и не было. — Так, так, так, — в мотив марша бубнил он, рассматривая карту, думая: «Да… честь армии — великое дело. Обида? Законная обида… и не только генерала. Полтора года готовились… и на затычку. А есть ли в этом необходимость — на затычку? Сейчас дать армии самостоятельную операцию — значит удвоить и утроить ее силы. Передать из армии две дивизии Купцианову — значит фактически свести армию на нет. Обида породит бессилие. Да и предложение генерала разумно — через болото», — и маршал, резко повернувшись ко всем, сказал:

Будет так. Генерал Горбунов со своей армией идет правее по болотам. Армия Купцианова — левее, как и раньше было разработано. Ну! — он посмотрел на всех, особенно внимательно на Николая Кораблева, и тихо произнес: — Завтра утром обрушиваемся на врага, — и быстро пошел к двери, как бы говоря: «Все решено. Нам пора!»

А чай? Чай-то, Георгий Константинович, — прокричала Нина Васильевна, назвав маршала по имени и отчеству.

Прошу прощения, — круто повернувшись на пороге, ответил маршал. — Но не теперь… потом.

Они сидели на пенечках у опушки леса, оба раздутые плащ-палатками. Михеев безотчетно выковыривал палочкой корешки полынка, а Николай Кораблев смотрел вправо, за реку Зушу, где горела деревенька. Оттуда неслись ружейные выстрелы, иногда слышалось далекое «ура-а-а!». Вон загорелась новая хатка. Огонь жадно обнял ее всю и тут же перекинулся на соседнюю… А вот это — что-то сказочное: летят трассирующие пули, будто фантастические фиолетовые птицы. В зареве же пожара высоко кружится одинокий журавль. Около него плещутся не то чайки, не то голуби.

Все это было необычайно красиво. Но вот со стороны врага заработал миномет. Огненные шары начали рваться то тут, то там. Михеев перестал выковыривать корешки и встревоженно глянул в сторону пожара.

Ох, ты! Как бы там наших ребятишек не поцарапал!

И с Николая Кораблева зачарованность моментально спала, в сознание вошло понятие: «Война!»