Жестом налево, в сторону Советов, стало удаление с политической арены Савинкова и Филоненко — двух ключевых фигур, которые являлись соединяющим звеном в сделке между Керенским и Корниловым. Им не помогла и бурная антикорниловская активность, которую они было развили, убедившись в поражении Ставки: оба в своих воззваниях клеймили Корнилова как мятежника, стремящегося свергнуть Временное правительство и .«восстановить старый строй».

31 августа Филоненко был снят с поста «комиссар-верха», а Савинков уволен в отставку с постов генерал-губернатора и управляющего военным министерством.

ЦК партии эсеров потребовал от него объяснений по поводу причастности к «корниловскому делу». Когда в ответ Савинков заявил, что у пего есть основания политически не доверять некоторым членам ЦК, он был исключен из эсеровской партии.

Карьера же Филоненко после корниловщины практически кончилась. Еще раз имя его мелькнуло в послеоктябрьские дни, когда он оказался замешанным в попытке организации антисоветских мятежей некоторых полков, расквартированных в Петрограде. Вскоре через! Архангельск он бежал за границу. Через 29 лет Филоненко появился снова, но уже как адвокат в парижском, суде, рассматривавшем дело об исчезновении главы белогвардейско-монархического «Российского общевоинского союза» генерала Е. Миллера. Обвиняемой была известная певица Н. Плевицкая, жена бывшего командира Корниловского полка генерала Скоблина. В дальнейшем Филоненко, по имеющимся сведениям, эмигрировал в США.

Демонстративно «левым жестом», предназначенным засвидетельствовать отмежевание Керенского от корниловщины, стало объявление России республикой, несмотря на то что это являлось прерогативой Учредительного собрания. В начале сентября из тюрьмы под залог были выпущены Троцкий и другие большевики, арестованные в июле. Но Ленин и Зиновьев по-прежнему должны были оставаться в подполье...

Жестом вправо стало назначение начальником штаба Ставки (после смещения Корнилова, Лукомского и др. со своих постов за участие в мятеже) генерала М. Алексеева. Выражаясь его же словами, он должен был помочь Керенскому уйти от «цепких лап Советов», так же как благодаря Советам он, Керенский, только что ушел от «цепких лап» генерала Корнилова.

Мы уже писали, что в критический момент корниловского путча, когда исход его был еще неясен, в кадетских кругах возникла идея вообще заменить Керенского Алексеевым. Считали, что это будет способствовать быстрейшей ликвидации конфликта. Посредником стал И. Милюков. Он сам направился к Алексееву уговаривать его возглавить правительство. Алексеев, по всем данным бывший в курсе подготовки корниловского выступления, согласился. Ои руководствовался не только стремлением во что бы то ни стало уладить конфликт между правительством и Ставкой, но, пожалуй, глав-

_ное _ максимально оградить Ставку от неизбежных потрясений, связанных с провалом мятежа.

Однако из этого замысла ничего не вышло. Керенский, поняв, что самое страшное для него уже позади, не намеревался расстаться с властью Однако Алексеев был нужен ему как человек, в котором явные и скрытые корниловцы (как, впрочем, и весь правый лагерь) видели своего рода заложника — свидетельство «истинно государственных», а не просоветских намерений правительства. И Керенский предложил Алексееву заместить Корнилова на посту Верховного главнокомандующего. Алексеев решительно отказался, но согласился стать начальником штаба Ставки при Верховном главнокомандующем... Керенском (приказ по армии и флоту о назначении Керенского Главковерхом был объявлен 30 августа) и с условием «преемственного и безболезненного» перехода Ставки в новые руки.

Позднее, в Добровольческой армии, а затем и в эмиграции, согласие Алексеева на предложение Керенского вызывало к нему недоброжелательное отношение в среде «твердых корниловцев». Дочь Алексеева В. Борель в письме к Деникину (апрель 1923 г.) решительно возражала против самой мысли о том, что «папа бьтл против генерала Корнилова». По его собственным рассказам дочери, он (Алексеев) был «посвящен в дела предполагавшегося выступления» и являлся «хотя и пассивным, но все же участником». Он говорил также, что, если бы стал главой правительства, оставил бы Корнилова па посту Верховного. Принимая же должность начальника штаба, он руководствовался лишь одним желанием: «спасение Корнилова и всех иже с ним».

Корнилов и Лукомский сообщали из Ставки, что готовы принять Алексеева как «полномочного руководителя армий», но требовали, чтобы никаких войск из других пунктов к Могилеву «не подводилось» и в Могилев «не вводилось». Лукомский уверял, что Корнилов не собирается превращать Могилев в крепость и отсиживаться в ней. А ведь еще несколько дней назад в своих воззваниях и обращениях Корнилов клятвенно заверял, что предпочтет смерть устранению от должности Верховного главнокомандующего...

Настроение в Ставке в самом деле было пораженческим. Корнилов находился в подавленном состоянии, спрашивал у адъютанта Хана Хаджиева, что же будет дальше? Тот отвечал: «Все к лучшему, ваше превосхо-

дительство. Кисмет (судьба), от нее не уйдешь». Жена, дочь и маленький сын Корнилова плакали. Сохранилась, однако, надежда на генерала Алексеева и Чрезвычайную комиссию, председатель и члены которой (это не являлось тайной для генералов в Ставке) в душе сочувствовали корниловцам, а полковник Раупах через Главный комитет офицерского «союза» был напрямую вовлечен в корниловский заговор...

Ранним утром 31 августа Алексеев должен был выехать в Могилев в сопровождении назначенного ему в помощники «по гражданской части» близкого друга Керенского В. Вырубова. Тем временем за спиной Алексеева Керенский осуществлял перестраховочный маневр. Через комиссара Западного фронта В. Жданова он отдал приказ сформировать в Орше отряд для блокирования возможного наступления корниловских войск, а в случае необходимости и для движения его на Могилев. 29— 30 августа этот отряд уже был сформирован членом временного ревкома Западного фронта полковником. А. Коротковым. Всего он насчитывал 3 тыс. штыков, 800 сабель, 2 полевые батареи, 30 пулеметов. В ночь па 1 сентября Коротков получил от Керенского новый приказ: двинуть подчиненный ему отряд на Могилев и арестовать там Корнилова, Лукомского, других генералов и офицеров, обвиненных в заговоре и мятеже,

Это было нарушением договоренности Керенского с Алексеевым и Алексеева с Корниловым, в соответствии с которой никакие войска не должны были подводиться к Могилеву или вводиться в него, т. е. договоренности о мирной «ликвидации» корниловской Ставки. Керенский не доверял Алексееву? Нет, дело было в другом. Формированием отряда Короткова и его движением на Могилев Керенский, вероятно, рассчитывал рассеять недовольство революционных кругов, подозревавших его в том, что назначением Алексеева он пытается «замять» корниловское дело, спустить его на тормозах.

Выполняя приказ Керенского, Коротков двинул авангард отряда к Ставке; авангард занял станцию Лот-ва, в 20 км от Могилева.

Помимо Короткова, по словам Алексеева, объявился еще один претендент на то, чтобы «лично пожать лавры подавления восстания в Могилеве»,—командующий Московским военным округом генерал Верховский. В разговоре с Алексеевым по Юзу Верховский грозил немедленно

но двинуть на Ставку подчиненные ему войска. Алексееву потребовалось немало сил, чтобы «угомонить его».

Днем 1 сентября Алексеев прибыл в Оршу и, как отмечал впоследствии в своем отчете Коротков, «остался очень недоволен». Он тут же убыл в Могилев, откуда телеграфировал Короткову: «Дела в Могилеве окончены и не требуют присылки войск. Задержите части вашего отряда на местах...» О том же Алексеев телеграфировал и Керенскому.

Мавр сделал свое дело, мавр мог уйти. И когда Алексеев, официально став начальником штаба Ставки, 2 сентября приказал Короткову расформировать его отряд и дать полный отчет о своей деятельности, ни Вырубов, ни Керенский не препятствовали этому. Но, лишь связавшись с находившимся в Могилеве Шабловским и узнав, что Корнилов и другие генералы арестованы и «окараулнваются георгиевским батальоном», Коротков «сдал дела». 3 сентября отряд был расформирован, а сам Коротков, получив благодарность Керенского, выехал в Минск. «Коротковская эпопея» закончилась.