Те, кого он послал, нашли глубоко под Кратером куски металла, принесенного Силой. Мечи из этого металла, сделанные древними в тайных мастерских Башни, не нуждались в чистке, почти не тупились, и, более того, никто и никогда не видел такой меч сломанным.

Согласно хроникам, весь добытый в Кратере небесный металл был перенесен в Башню, а причастные к находке благодаря стараниям Алепа навеки погребены в одном из вырытых ими же подземных коридоров.

Оставалось неизвестным с тех пор, сколько мечей было сделано из Небесного металла, где они спрятаны и кто владеет ими теперь, а главное – иссяк ли запас неземного материала.

Ведь такой меч, в совокупности с магией, мог стать страшным оружием, и за тайну мечей Алепа многие в Кобаре не задумываясь отдали бы руку.

Из хроник Сенор узнал еще что-то.

Когда-то земли Кобара простирались гораздо дальше, чем сейчас. Почти незаметно, поколение за поколением, Хаос завоевывал пространство этого мира, а защитники города отступали, строя новые укрепления и Преграды по мере того как старые бесследно поглощала Тень. За долгую историю они отразили нашествия целых легионов Хаоса, но всегда ценой небольшой части своих владений. Они постепенно проигрывали нескончаемую тысячелетнюю войну и, может быть, сами даже не замечали этого.

Прочитав об истории города, Сенор долго сидел, уставившись в пустоту. Нетрудно было вообразить себе не столь отдаленное время, когда Тень поглотит и без того небольшой клочок земли, принадлежащий Кобару, и город исчезнет навеки.

До этого Сенор жил так, словно Кобар вечен и неизменен, но теперь его представлениям был нанесен сокрушительный удар. Он вдруг обнаружил, что живет в умирающем мире. Это меняло многое и заставляло по-другому смотреть на некоторые вещи.

И ведь он, к тому же, не помнил ничего о своем прошлом.

Гугенубер, один из Великих Магов Кобара, извлек из складок своей бесформенной рясы искусственный глаз. Это был сгусток вещества неопределенного цвета, но Сенора куда больше заинтересовала рука, которая его держала.

Кисть Гугенубера имела шесть похожих на когти пальцев с фиолетовыми ногтями. Сенора поразила эта шестипалая рука, словно в чем-то, до сих пор привычном, обнаружилась вдруг абсолютно чуждая сущность.

Маг сделал почти незаметное движение, и один из больших черных шаров, разбросанных на полу, сдвинулся с места и подкатился к нему. Затем шар медленно поднялся в воздух и завис на уровне человеческой груди. Гугенубер поднес глаз к черному шару. В какой-то неуловимый момент глаз проник сквозь матовую поверхность, оказался внутри шара и медленно поплыл к центру.

Последовало безмолвное приглашение смотреть. Сенор не нуждался в этом – он и без того наблюдал за происходящим с любопытством приговоренного.

Поблескивая, будто экзотическая драгоценность, глаз мертвой женщины доплыл до середины шара и остановился.

На темной сферической поверхности возникло какое-то изображение. Вначале это были искаженные и мелькавшие с невероятной быстротой обрывки видений, похожих на сны. Затем сквозь смутные тени Сенор начал различать смену дня и ночи, улицы Нижнего города, внутренности какого-то жилища. Несколько раз мелькнула высокая и тощая фигура в серой рясе с низко надвинутым на лицо капюшоном; но чаще всего остального он видел какого-то ребенка – то голого, то одетого, – лежащего в колыбели, или ползающего по каменному полу.

Вдруг до Сенора дошло, что это не сны. Он видел все это глазом другого существа – сжатые во времени обрывки чужой жизни. В поле зрения попадали чужие руки, которые были руками женщины, умершей три дня назад, и даже размытое изображение ее собственного носа. Однажды – наверное, в зеркале, – Сенор увидел ее лицо и отшатнулся.

Это было дико, но он видел все своими глазами.

Гугенубер пробудил к жизни то, что странный предмет из Тени накапливал и хранил в течение многих лет, пока был частью тела умершей женщины.

Ребенок и высокий человек в сером, безусловно, интересовали Гугенубера больше всего остального, может быть, даже больше сверхъестественных свойств самого глаза. Сенор мог поклясться, что присутствует при продолжении какой-то старой интриги, нити которой были сплетены много лет назад.

Гугенубер поднес руку к мелькавшей на поверхности шара серой фигуре, и Человек Безымянного Пальца «услышал» в своем мозгу имя: Хозяин Башни Зонтаг. Сенор жадно набросился на эту приманку, но наткнулся на глухую стену безмолвия. Он получил имя, намек, увидел то, чего не видел из живых никто, кроме Великого Мага Гугенубера, – и этого было достаточно.

Но оставалась неразрешенной тайна его собственного рождения. Раньше, чем темная рука Хозяина Башни коснулась изображения ребенка, Сенор уже знал, что с этой секунды для него теперь не было возврата.

Он начинал игру незначительной фигурой на стороне Гугенубера, но даже в этом позволил себе усомниться. Использовать его в своих интересах мог кто угодно, и пока он ничего не знал о происходящем за спиной. Извлечь пользу для себя? Ему оставалось надеяться на это. И еще на то, что когда-нибудь удастся узнать, есть ли у него союзник среди странных сил, которые правили Кобаром, надежно отгородившись от мира плотной завесой тайн.

…Сенор долго смотрел на тени, бегущие по поверхности магического шара, а потом перевел взгляд на собственное перевернутое отражение в зрачке голубого глаза Хозяина Башни. Он не понимал, что заставило Гугенубера преподнести ему этот подарок. Если, конечно, это был подарок, а не ядовитая приманка. Но и в лучшем случае темными оставались помыслы и пути стоявшего перед ним существа.

Сенор уже почти не сомневался в том, что виденный им ребенок – он сам, и тогда умершая три дня назад женщина могла быть его матерью, по каким-то причинам вынужденной расстаться с ним, когда он пребывал в нежном возрасте. Но что это были за причины? И почему сам Сенор ничего не помнил о своем детстве? От этих вопросов голова шла кругом…

Он стал думать о том, мог ли Хозяин Башни Зонтаг иметь отношение к его рождению, но потом счел это слишком маловероятным и поспешно прогнал эти мысли прочь. Опасные мысли, а Гугенубер близко. Так близко, что кажется, будто липкие щупальца проникают сквозь череп…

И вместо бесплодных догадок Сенор вспомнил, как поздним вечером третьего дня у самых дверей своего дома услышал тихий стон. Держа руку на рукояти меча, он двинулся вдоль стены и, завернув за угол, увидел женщину, лежавшую на животе в неглубокой канаве. Ее сознание было мутным, как горизонт в дождливый день, и к Сенору пришли лишь отражения угасания и боли.

Плотоядные побеги изгороди уже протянулись к ней и кое-где оплели открытые части рук и ног, вцепившись в кожу листьями-когтями.

Но не это являлось причиной ее страданий. Женщина лежала в черной луже, и почти наверняка это была кровь…

Сенор слишком хорошо знал мир Кобара, чтобы сразу броситься к умирающей, – за свою недолгую жизнь он видел и куда более изощренные ловушки. Глаза его медленно ощупывали взглядом изгородь, крышу дома, улицу и саму жертву; ноздри трепетали, пытаясь уловить чужой запах; сознание «перебирало» все расположенные поблизости темные закоулки в поисках враждебных отражений.

Не заметив ничего подозрительного, он подошел к женщине и освободил ее от кровожадных побегов ограды. Затем перевернул умирающую на спину.

В том, что ей оставалось жить несколько минут, не было никаких сомнений. Глубокая рана, нанесенная скорее всего мечом, зияла под ее разорванной одеждой, и несчастная потеряла уже слишком много крови.

Женщина была немолода, и, видимо, не только близкая смерть наложила на ее лицо свой мрачный отпечаток. На первый взгляд она не относилась к городской знати – Сенор определил это по ее простому платью и отсутствию дорогих украшений. Правда, против такого вывода свидетельствовали ее руки: огрубевшие и потемневшие, они тем не менее сохранили хорошую породистую форму, а пальцы, испачканные в крови, были ровными, длинными и тонкими.