Принцесса с недовольным видом потягивала напиток. Ее планы на ночь определенно пошли прахом. Внезапно в двери ввалился Эхан.

— Ради Доми, Сарин! Сначала вы ругаетесь с королем, потом спасаете его, а теперь лишаете трона. Определитесь!

Принцесса подтянула колени к груди и со стоном уткнулась в них лбом.

— Неужели нет шанса замять дело?

— Нет, — ответил Ройэл. — Дереитский жрец постарался на славу: о преступлении короля знает уже полгорода.

— Теперь власть точно перейдет к Телри, — горестно покачал головой Эхан.

— Где Иондел? — внезапно встревожилась Сарин.

— Провожает короля в тюрьму.

— А Шуден?

— Кажется, развозит по домам перепуганных дам, — ответил Люкел.

— Хорошо. — Сарин подняла голову и смахнула со лба волосы. — Придется начинать без них. Господа, боюсь, что мне удалось положить конец краткому моменту мира и спокойствия в Арелоне. Нам предстоит продумать дальнейшие действия и, самое главное, по возможности сократить нанесенный королевству ущерб.

Что-то изменилось. Хратен заморгал, избавляясь от последних отстатков страшного сна наяву. Он не знал, сколько прошло времени: его окружала неприницаемая тьма, которую нарушала только пара одиноких факелов на элант-рийской стене. Даже луна не показывалась на черных небесах.

Джьерн все чаще впадал в полубессознательное состояние, его разум засыпал, отключался, пока тело стояло на коленях в извечной позе кающегося грешника. Он провел в молитве трое суток.

Хратена мучила жажда. И голод. Он умел подавлять требования тела; он постился и раньше. Но сейчас эти лишения ощущались по-другому. Голод терзал его сильнее обычного, как будто тело готовилось к переменам. Жрец понимал, что отчасти причина его страданий кроется в самом городе: в Элантрисе каждый грязный, потрескавшийся камень излучал отчаяние и тревожное ожидание.

Внезапно небо озарилось ровным сиянием. Хратен благоговейно поднял усталые, слезящиеся глаза: из темноты медленно выплывала луна. Сперва показался тоненький изогнутый ломтик серебристого света и постепенно стал разрастаться до полного круга. Хратен не знал, что сегодня лунное затмение, он перестал следить за астрономическими явлениями после отъезда из Дюладела. Старая языческая вера дьюлов придавала особое значение небесным явлениям, и для мистерий часто выбирались подобные ночи.

Сейчас, стоя на коленях на элантрийской площади, джьерн наконец осознал, что заставило последователей Джескера благоговейно поклоняться силам природы. Бледнолицая богиня небес завораживала своей красотой, окутывала зрителей тайной затмения. Казалось, что она действительно пропадала на время, улетала в неведомые края, а не погружалась в тень другой планеты, как утверждали ученые Свордана. Хратена тронуло ее волшебство.

Почти. Он понял, почему примитивные народы поклонялись луне, но не разделял их восторга. И все же его заинтересовало — это и есть благоговение, с которым он должен взирать на своего бога? Может, его вера подкосилась, потому что мысль о Джаддете не вызывала у него смешанного чувства любопытства и восхищения, подобного тому, с каким поклонники Джескера относились к луне?

Верховный жрец никогда не был склонен к неизъяснимому почитанию, он всегда выбирал понимание. Хотя он завидовал людям, которые возносили хвалу божеству, не понимая ни слова из его учения, Хратен не умел отделять веру от фактов. Джаддет наделял людей способностями по своему разумению, и джьерну достался холодный интеллект. Его не устраивала бездумная преданность.

Жреца не обрадовало подобное объяснение, но оно было единственным, и в нем он находил силу и утешение. Страсть и фанатизм не для него; Хратен следовал учению Джаддета, потому что понимал и принимал его. И этого было достаточно.

Джьерн облизнул пересохшие губы. Он не знал, сколько еще придется провести в Элантрисе: изгнание могло растянуться на несколько дней. Ему не хотелось поддаваться слабостям тела, но все же необходимо подкрепить силы. Он потянулся к корзинке с подношениями. Продукты начали портиться, их уже успела затянуть вездесущая патина грязи, но Хратен, проглотив первый кусок, не мог остановиться. Он съел все: вялые овощи, черствый, покрытый плесенью хлеб, мясо, даже зерно, немного смягченное многодневным вымачиванием в элантрийской слизи. И в один глоток запил пиршество маленькой фляжкой вина.

Жрец отбросил корзинку в сторону. По крайней мере, теперь не придется волноваться о стервятниках, жаждущих стащить его запасы. Хотя после первого нападения его никто не беспокоил. Джьерн поблагодарил Джаддета за небольшую милость; он так ослаб, что вряд ли сумел бы отразить еще одну атаку.

Луна показалась почти целиком. Хратен с обновленной решимостью встал на колени, облизнул уже не такие пересохшие губы и вернулся к молитве. Может, ему не хватало слепой веры, но упорства джьерну не занимать. Он продолжит свой путь преданного слуги Джаддета, отдавая все силы на укрепление империи.

Кроме этого, он не мог ничего предложить своему народу.

Надежды Раодена не оправдались. Некоторые из людей Шаор пришли к нему той ночью с просьбой позволить приготовить пищу, и в их глазах даже появились проблески разума. Но большая часть банды не появилась.

Они пришли позже, по иной причине.

Принц наблюдал, как несколько громил грузили огромный камень на сани Мареша. Приходилось признать, что их разум погиб безвозвратно, потонул в животном безумии, в котором они существовали с момента прихода в Элантрис. Некоторым частично полегчало, но остальным уже не помочь. Они так и не сумели установить связь между огнем и пищей; они стискивали в горстях зерно и завывали от ярости и недоумения, не понимая, почему не могут его съесть.

Нет, ему не удалось приманить их огнем. Они пришли потому, что Раоден сбросил их богиню с пьедестала.

Ему удалось войти на территорию Шаор и выйти оттуда невредимым. Он обладал властью над пищей: делал ее вкусной для одних и несъедобной для других. Его воины раз за разом побеждали в боях. В примитивных умах громил твердо жила единственная мысль: надо служить сильнейшему богу.

Они пришли наутро после попытки принца вернуть им разум. Он обходил укрепленную границу Нового Элантриса и заметил собирающихся на одной из главных улиц города безумцев. Раоден тут же поднял тревогу, думая, что они наконец решили попытать счастья и напасть всей шайкой.

Но бандиты пришли не сражаться. Они принесли принцу подарок: голову свергнутой богини. Вернее, ее волосы. Возглавлявший толпу громила бросил к его ногам золотистый парик, запятнанный у корней темной элантрийской кровью.

Как люди Раодена ни старались, они не нашли тела.

И там, перед лежащим в грязи золотым руном павшей богини, безумцы распластались на земле перед Раоденом. С тех пор они подчинялись ему беспрекословно. В награду он время от времени поощрял их послушание кормежкой, как смышленых домашних животных.

Ему претило обращаться с ними, как со зверьем. Принц не оставлял попыток излечить их, но уже через пару дней понял, что надеяться бессмысленно. Они добровольно уничтожили свое сознание, и, по вине ли магии Дор или свойств человеческой психики, оно погибло навсегда.

Безумцы неожиданно хорошо прижились в общине и показали себя послушными и понятливыми помощниками. Казалось, что боль их не беспокоит, и они охотно исполняли любую тяжелую, нудную работу. Если на постройках Раоден приказывал им толкать стену, пока та не упадет, он мог вернуться через несколько дней и обнаружить их на том же месте, терпеливо сражающихся с упрямым камнем. И все же принц им не доверял. Они убили Саолина и подняли руку на собственную богиню. Сейчас безумцы вели себя мирно и спокойно только потому, что таковым был приказ нового господина.

— Каяна, — заявил Галладон, подходя к другу.

— У них в голове немного осталось, — согласилась Карата.