— Но как быть тогда с программой? — сокрушался генерал-лейтенант Смушкевич, хватаясь за голову, занятый перебазированием военно-воздушных сил на новые рубежи.

На него и взвалил проблему научно-технического обмена Шапошников, «трижды начальник», как именовали Бориса Михайловича в кулуарах академии имени Фрунзе.

В непринужденной манере Яков Владимирович поинтересовался мудреным решением у помощника Сталина Поскребышева, а потом у секретаря ЦК. От молчаливого поскребыша сталинского окружения хитрый последыш еврейской крови ничего не добился.

Зато «Андрей в кубе» с чисто русской прямолинейностью охотно ляпнул, не вникая глубоко в смысл сказанного:

— Да он просто сыграл вничью. Баш на баш. Не хотел, чтобы там разбилось больше четырех. Вероятно, после гибели лучших испытателей генсек потерял веру в Поликарпова. Мы не можем рисковать специалистами в угоду германскому рейху. Ничья — лучший выход из создавшегося положения, — раскрыл подоплеку своей формулы «баш на баш» «трижды Андрей».

Заваленный и без того массой неотложных дел, герой Испании и Халхин-Гола не стал ломать голову над проблемой и распорядился срочно готовить документы на не очень привязанных к месту авиаторов, способных, по его мнению, закрыть всевозможные бреши в программе, рассчитанной, по меньшей мере, на шестьдесят человек, и одновременно удовлетворить наказ вождя «послать фанатов».

Командировочные документы на три месяца спешно выписали на поликарповских «безработных», временно оказавшихся не у дел: Супруна, Викторова, Стефановского и затерявшегося на дорогах перемещения войск Федорова.

В Берлин четверка фанатично преданных авиации летчиков прибыла в начале июня. Ведущим специалистом группы стал Степан Павлович Супрун, побывавший на заводах Германии еще в тридцать девятом году и облетавший «Хейнкель-100», представленный тогда фирмой как новейший истребитель того времени.

Разумеется, все четверо прекрасно понимали, что теперь немцы новейших самолетов им не покажут. Но… чем черт не шутит. И на старуху бывает проруха. Руководителем делегации назначили генерала Петрова.

Нужно заметить, что военные летчики-испытатели, не обремененные воинскими уставами внутренней службы и казарменными условиями бытия, редко, только в особых случаях облачались в армейскую форму со знаками различий. Как правило, они предпочитали полувоенную форму без символов воинской субординации. Хромовые сапоги, галифе, гимнастерка без нашивок, кожаная куртка или «сталинский» френч, испанская пилотка под мягкий шлем или полувоенная фуражка «под наркома» — вот излюбленная униформа летчика-испытателя довоенного поколения. Немудрено, что полусекретная делегация авиаторов, за исключением руководителя группы, показалась чиновникам Германии, хотя и под своими настоящими именами, но весьма несерьезной и загадочной.

В первый же день знакомства с планом посещения заводов крупных производителей самолетов Степан заявил, что советских летчиков мало, а программа большая, поэтому отдых и адаптация к местному времени и теоретическое ознакомление с летательными аппаратами различного класса исключаются, а практические полеты необходимо уплотнить в два раза.

Чиновники Люфтваффе крайне удивились такому отказу от общепринятого правила акклиматизации перед опасной работой и долго шептались между собой, прежде чем сказать дорогим гостям что-то определенное.

Наконец престарелый пузатый генерал, видимо, пользующийся авторитетом среди своих спецов, осклабился приветливой улыбкой дьявола, готового сожрать любого гостя с потрохами, и злорадно процедил сквозь зубы, не стесняясь элегантной переводчицы:

— Черт подери этих русских! Может быть, они прямо сегодня хотят оседлать наших битюгов? — Он имел в виду тяжелые бомбардировщики, о которых зашла речь.

Опустив ругательство, посольская переводчица слово в слово передала издевательскую интонацию важного чиновника. Но в этот момент счел нужным персонально познакомиться с членами делегации державшийся особняком военный с припухшим глазом.

— Минуточку, господа! Прежде всего хотелось бы знать, с кем лично нам выпало счастье встретиться? — поинтересовался разноглазый. — Полковник Адольф Галланд, командир эскадры Люфтваффе. Честь имею, — отрекомендовался Третий (по мнению адмирала Канариса) Адольф германского рейха. Вторым главный контрразведчик вермахта считал богатого единомышленника фюрера, банкира и промышленника Адольфа Густлова.

Представились друг другу и остальные участники встречи. Федоров первым уловил иронию в сказанном о битюгах и не выдержал, влез поперед старших:

— Факт. Мы готовы сегодня же оседлать ваших коней. И в первую очередь — знаменитых скакунов Мессершмитта. Везите нас на конюшню, если не устали, гер полковник. Иван Евграфич. Честь имею, — цинично улыбнулся неизвестный агентуре Канариса какой-то, как послышалось немцам, граф Иван.

Ни один мускул не шевельнулся на скулах разноглазого, пока переводчица рейха излагала выпад русского «графа». Только правая бровь полковника полезла вверх по мере постепенного постижения сути перевода и застыла изогнутым крылом чайки над сверлящим оком стервятника, падкого до свежатинки.

Застыла и… едва родившийся спор сник под воздействием противостоящих друг другу энергетических полей.

— Зер гут! Вы готовы лететь в Аушбург? — глазом не моргнув воскликнул полковник, перехватывая инициативу переговоров у генерала с выдающимся животом, почтительно сомкнувшим рот. Господин Мессершмитт будет очень рад такому смелому испытателю.

— Яволь, гер полковник, — в тон своему сопернику вскинул голову и слегка кивнул в знак согласия нетерпеливый поклонник мессершмиттовских скакунов.

Тут же договорились, что Супрун отправится на заводы Хейнкеля, Стефановский посетит научно-исследовательский центр Люфтваффе, а Викторов ознакомится с производством штурмовиков Юнкерса. В случае организационных неурядиц и чрезвычайных происшествий держать связь с руководителем делегации «профессором» Петровым, обосновавшимся в советском посольстве в Берлине.

Ближе к вечеру Иван Евграфович в сопровождении переводчика из посольства и представителя Люфтваффе барона Галланда прилетел в город крупнейшего авиапромышленника, поставщика лучших истребителей германскому вермахту. С ходу направились в огромный ангар, где стояли уже апробированные в воздухе и готовые к продаже самолеты. Походили вокруг одного «мессера», постучали по дюрали костяшками пальцев и направились в кабинет главного механика для ознакомления с технической документацией. Просмотрев несколько листов с чертежами, Иван Евграфович заявил, что он плохо разбирается в немецком языке и хотел бы увидеть и пощупать кабину истребителя. Так ему, летчику, а не инженеру, сподручнее!

Немцы посовещались между собой и сказали, что для этого требуется разрешение главного инженера. Полковник Галланд вскользь заметил, что ему нужно засвидетельствовать свое почтение владельцу завода, чтобы утрясти некоторые формальности относительно пребывания гостя в частном владении.

— Рад буду поужинать с мистером Иваном в заводском кафе, — откланялся барон.

Прошло полчаса, прежде чем был разыскан главный инженер и получено согласие на изучение приборов внутри кабины самолета. Покрутив рычаги управления, пощупав руками каждый винтик и отжав несколько раз педали ногами, Иван осветился улыбкой. Механик во время этого ознакомления стоял внизу, изредка перебрасываясь с переводчиком двумя-тремя фразами.

— Аллее гут! Зер гут! — по-немецки зачирикал довольный практикант, открывая фонарь. — А можно попробовать мотор на холостом ходу? — уже по-русски обратился к механику молодой человек, явно исчерпавший запас знаний немецкого языка.

— Найн! Уммёглик! — Нет! Невозможно! — испуганно замахал руками механик. — Для этого нужно письменное разрешение главного инженера и вывести самолет на летное поле.

— Бюрократы! Мать вашу за ногу! — чисто по-русски выразил сожаление несостоявшийся испытатель мотора, покидая кабину.