К какой категории принадлежит Полин?

Когда ей было двадцать лет, она не могла вылечиться от этой странной болезни, которую мы называем детством: она не переставала оборачиваться к своему прошлому, и все воспоминания, которые она там находила, имели печальный привкус. Она вновь и вновь видела свои каникулы в Бретани на берегу моря, доброжелательное лицо бабушки, прогулки на велосипеде с отцом, маленький дом, где она росла… У нее складывалось впечатление, что больше ничего и никогда не будет таким же приятным. Вокруг нее люди улыбались: «Тебе всего двадцать лет, ты же не собираешься ностальгировать…»

С годами она прекратила смотреть назад, так и не научившись жить в настоящем. Когда она закрывает глаза, чтобы попытаться представить себе то, что ее ожидает, то чувствует, как пробегает дрожь страха. Чего же она боится? Будущее у нее всегда появляется в виде враждебной равнины. По логике, тридцать лет – должен бы быть возраст наслаждения. Я говорю «по логике», понимая, что нет никакой логики и что каждое существо, как сорная трава, растет как может, и очень часто совершенно беспорядочно. Таким образом, Полин напрямую перешла от анахронической ностальгии (в двадцать лет) к преждевременной тревоге (в тридцать): и она иногда задает себе вопрос, почему она так глупо перепрыгнула единственный этап, который заслуживает того, чтобы быть прожитым, то есть этап наслаждения?

Полин работает в крупной косметической компании. Продукция, которой она занимается, оставляет ее равнодушной – это в основном косметические товары для мужчин, – но она серьезна, и шеф предсказывает ей отличную карьеру. Восхождения по служебной лестнице и уважения на работе ей достаточно – у нее нет амбиций, как у Николя, сделать то, что отличало бы ее от других. Для счастья ей всего лишь надо быть уверенной в своем будущем: в этом смысле компания ей вполне подходит. Полин может без особого труда представить, как через несколько лет будет руководить одним из подразделений этой фирмы или, почему бы и нет, одним из ее филиалов. У нее уже есть три человека в подчинении, и ей пообещали взять до конца года еще и четвертого.

В тот день после работы у нее была назначена встреча с Николя перед кинотеатром, где показывали ретроспективу фильмов Бергмана (Швеция): Николя, обожавший кино, хотел, чтобы она обязательно посмотрела «Сцены из супружеской жизни».

Полин подходит к площади, издалека видит Николя и направляется к нему. Но он ее пока еще не замечает – витает в своих мыслях, взгляд его куда-то устремлен, и Полин спрашивает себя, что происходит. Этот сумрачный вид ему совсем не подходит. Он что, получил дурное известие? Она останавливается и наблюдает издалека, будто видит его впервые. Этот мужчина – действительно ли это тот, в кого она влюблена? Почему он вдруг кажется ей столь непохожим на того, кого она знает? Когда он ее замечает, то тут же овладевает собой, и его лицо начинает излучать свет.

Вечером Полин снова возвращается к этой сцене и не знает, какой сделать вывод. С их первой встречи она всегда поражалась энтузиазму Николя, а теперь вот спрашивает себя: может, это сумрачное настроение, которое она увидела мельком, в то время как он не знал, что за ним наблюдают, в конечном счете определяющее для него? А этот его постоянный энтузиазм – не использует ли Николя его лишь как красивую маску, за которой он скрывает свою истинную природу?

В действительности именно это усилие, сделанное над самим собой, именно эта внезапная способность к радости и определяет его глубинную суть, так как в отличие от Полин Николя относится не к категории тревожащихся, а к категории бонвиванов. Но это не значит, что он не ощущает никакой тревоги. Он боится болезни, боится, что его осудят, боится упустить свою жизнь, боится не суметь рассказать анекдот, боится опоздать, боится стать уродливым, боится не суметь дать удачный ответ, боится силы других, боится потерять волосы, боится стать бедным, боится перестать быть любимым… Список этот длинный, и все это, без сомнения, мучило его, когда он стоял на площади перед кинотеатром, ожидая Полин. Но – о чудо природы – эти тревоги никогда не мешали ему, по примеру Бетховена, быть упрямо обращенным к радости. И поэтому Полин чувствует себя рядом с ним так хорошо.

У Бетховена (Австрия) очень много произведений. Он работал всю жизнь как сумасшедший, несмотря на испытания, из которых наиболее жестокое – глухота. В 1796 году он осознал проблему, а полностью глухим стал в 1820-м. Я всегда восхищался им – его работой, но также и мощью его воли. Вы – музыкант, и врач объявляет, что вы станете глухим. Каковы ваши действия?

Вы опускаете руки.

А вот он сказал себе: «O’кей, я не смогу теперь жить как исполнитель, я не смогу больше давать концерты, моя жизнь, без сомнения, теперь пропала, но зато я могу окунуться в сочинительство, и я создам нечто значительное!»

Поэтому я люблю Девятую симфонию. Это произведение просто погружает вас в радость. Еще сочиняя эту музыку, Бетховен написал в одном из своих дневников: «Мы, существа, ограниченные неким бесконечным разумом, рождены только для радости и для страдания. И можно сказать, что самые великие из нас – те, кто в страданиях черпает радость».

Черпать радость в страданиях?

Без сомнения, именно эта фраза лучше всего характеризует жизнь Бетховена. Этот человек одинок, он бедный и глухой. Но он воодушевлен мощной жизненной силой. За несколько лет до смерти он сочинил свою последнюю симфонию, самую большую, самую сложную. Она заканчивается пением, в котором говорится: «Хорошо, тот, у кого имелись все причины для того, чтобы быть несчастным, говорит вам, а посему слушайте меня: живите в радости!»

Вначале у Полин и Николя не было проблем с тем, чтобы жить в радости. Они решили устроиться в маленькой квартирке недалеко от Монпарнаса. У Полин уже было много мебели; вклад Николя оказался скромнее, но символичнее – он купил кровать, которая оказалась очень полезной в первые месяцы. Входная дверь была слишком узка, и пришлось вызывать кран, чтобы поднять ее через окно. Полин и Николя наблюдали за этим с улыбкой. В этой картине – кровать, взлетевшая в воздух, – было что-то одновременно красивое и комическое.

В мае они решили поехать в Позитано (Италия). И там, в комнате отеля на побережье, Николя впервые овладел Полин сзади. До того, несмотря на влечение, которое он испытывал к этому маленькому розоватому кружочку, он к этому и не приближался. Без сомнения, из-за скрипок Бетховена. В наготе Полин было что-то торжественное, и это его пугало. Но в этом гостиничном номере все выглядело по-другому: она повернулась и, вместо того чтобы встать на кровати в классическую позу, уткнула лицо в подушки, подняв свой чудесный зад к небу. Маленькое отверстие сверкало, как черная звезда. Он вошел в нее привычным способом. Его две руки лежали на ее круглых ягодицах, а потом один из его пальцев рискнул приблизиться к ее анальному отверстию. Он бесшумно поплевал на руку, нанес слюну на нежную и робкую плоть, а потом гладил ее до тех пор, пока не смог ввести туда палец. Он мог чувствовать через бархатистую перегородку движение своего собственного члена, и это создало впечатление, что он действительно владеет ею. Когда все у нее достаточно расширилось, он тихо вышел из нее и вошел в нее сзади. Она поменяла дыхание, поменяла темп. Это не было больше симфонией – скорее пьеса «К Элизе». Несколько медленных нот. И очень трудных. А потом мелодия взлетела. Она повела головой. Ее спина изогнулась. Голубая светящаяся струйка расплавленного свинца наполнила ее бассейн.

Потом они долго лежали рядом, ничего не говоря. Полин прижалась к нему, и Николя не знал, что и подумать о том, что произошло. Получила ли она удовольствие? Ему показалось, что да, но он не был в этом уверен. Да и было ли это возможно?