Истинное блаженство. Она застонала, повернула голову и укусила его в плечо. Кончиками пальцев Рип дотронулся до распаленной плоти. В глазах Эсме вспыхнули звезды, а мир пропал. Остался только Рип и гулкий стук разбушевавшегося ливня по крыше. Ее тело дрожало, дрожало… на грани.

Вдруг Рип убрал руку. Эсме моргнула.

«Нет».

– Сними их с меня.

Он помедлил, но стянул с нее панталоны. Рип еще раз глянул на Эсме черными глазами, затем подсунул обе руки под ее попку и склонился меж ног.

От влажного тепла его рта Эсме чуть не сорвалась на крик. Дернулась, впиваясь в мускулистые плечи Рипа. Коснулась металла его механической конечности. Закусила губу, пока Рип ласкал ее языком, безудержно и глубоко, посасывая клитор и с жесткой решимостью вновь доводя до края.

Эсме содрогнулась. Наслаждение накатило лавиной. Рип отодвинулся, прерывисто вздохнул и провел кончиками пальцев по ее бедру, такому чувствительному, что она не могла выносить прикосновения.

– О боже, боже! – шептала Эсме снова и снова.

Рип переместился выше, притянул ее в объятия. Она заплакала, понимая, что больше не будет прежней. Он стиснул ее, прижимая лицом к своей груди, будто желая спрятать от всего мира, и целуя волосы, хрипло зашептал:

– Тиш, милая. А то я еще решу, че где-то напартачил.

– Нет. – Эсме вцепилась в его рубашку и подняла голову. От слез ресницы слиплись. – Это было чудесно. Я просто… просто…

На его губах появилась медленная улыбка.

– Потрясена?

Эсме кивнула, поцеловала его в шею, и ощутила возбужденный член. Еще ничего не закончено. Она обхватила скрытую штанами плоть.

Рип резко втянул воздух и перевернул Эсме на спину, нависнув сверху. Опершись на локти, запустил пальцы в ее локоны, с нескрываемым желанием глядя на любовницу, и хрипло признался:

– Я тя хочу, я так тя хочу.

– Но? – прошептала она, чувствуя недосказанность.

Рип, вздрогнув, закрыл черные глаза.

– Я едва держусь, – признался он. – Не могу рисковать, Эсме. Не щас.

– Я тебе доверяю, – заверила она, лаская его лицо.

– Не могу, Эсме, не могу.

Боль от желания была почти невыносимой. На Эсме накатило разочарование, но она чувствовала напряжение, сковывающее его плечи, и принялась гладить спину Рипа, шепча:

– Джон, я буду ждать тебя вечно.

***

«Я буду ждать тебя».

Что-то шевельнулось в груди Рипа, словно сердце стиснули в кулаке. Надежда? Недоверие?

«Да кому нужно отродье вроде тебя?», – всплыл в памяти голос сутенера матери, Уайтли.

«Надо поверить, что я достоин, что Эсме в самом деле принадлежит мне». В противном случае ему светит в итоге смотреть на мир со дна бутылки, снова и снова прокручивая в голове те мерзкие слова.

Рип прижался к Эсме, поправил ее лиф и убедился, что ей тепло. Она была такой маленькой по сравнению с ним. Ее дыхание во сне стало размеренным. Рип слушал, как дождь тихо стучит по крыше, и чувствовал себя самым везучим мужчиной в мире.

Только одно портило его счастье.

Если он не сумеет себя сдерживать, значит никогда не исполнит заветного желания Эсме. Она сказала, что подождет, но как долго? Он не лгал, когда заявил, что ей лучше выйти за другого и стать матерью.

Эсме почти тридцать пять. Лучшие годы для деторождения позади. Что, если он не успеет подарить ей детей? Что, если ему понадобится слишком много времени, чтобы научиться управлять собой? Блейд признал, что только через несколько лет после заражения смог пить прямо из вены, не беря слишком много, – хотя у него не было никого, кто бы научил управлять жаждой.

Рип крепче обнял Эсме и поцеловал в волосы. Он поговорит с ней, но не сейчас. Через несколько дней Рождество, а она так ждала этого праздника. Когда все закончится, он предложит ей остановиться до того, как для обоих станет слишком поздно.

Даже если при этом убьет часть своей души.

До Рождества оставалось три дня. Затем два. Затем один. Мужчины большую часть времени рыскали по Нижнему городу и патрулировали трущобы. Энни поправлялась. Эсме вместе с остальными женщинами и детьми с головой ушла в подготовку Логова к первому Рождеству.

В центре города, там, где правил Эшелон, не было ни единого признака надвигающегося праздника. Зато весь Ист-Энд охватило веселое предвкушение.

Чуть ли не с каждой балки в Логове свисала омела; Эсме догадывалась, чьих это рук дело – Блейд то и дело со смехом срывал поцелуй с губ Онории. Господин даже раз или два ухитрился заманить под омелу Рипа с Эсме, и тем пришлось целомудренно чмокнуть друг друга. Ни один ни словом не обмолвился, что же произошло той ночью, к вящему раздражению Блейда.

– Эсме, я ж стараюсь сделать как лучшее, – упрекнул он.

– Я сама знаю, как мне лучше, – холодно отрезала она и поспешила прочь, сославшись на работу.

Услышав позади недовольный вздох Блейда, Эсме украдкой улыбнулась. Он терпеть не мог, когда от него что-то скрывали.

Каждую ночь она в одной ночной рубашке проскальзывала в комнату к Рипу и засыпала в его объятиях. И пусть он дарил ей столько наслаждения, сколько мог, все равно не позволял себя коснуться.

Улыбка слегка увяла. Эсме принялась фаршировать гуся, чтобы запечь утром.

«Все получится». Когда Рип больше не будет бояться, что причинит ей боль. И все равно оставалось ощущение, что он ей чего-то не договаривает.

***

Рождество пришло белоснежным вихрем. Накануне всю ночь шел снег. Эсме проснулась в объятиях Рипа, глядя, как за окном танцуют снежинки.

– Над кровать побольше раздобыть, – пробормотал он, уткнувшись в ее волосы.

– Не знаю, – ответила она, устраиваясь поуютнее. – Мне и эта нравится. – Подняв голову, Эсме поцеловала Рипа в губы. Он открыл глаза. – Счастливого Рождества.

Рип медленно улыбнулся. Сердце Эсме затрепетало.

– Так и есть, – протянул он. – Подарок хошь?

– Смотря какой, – озорно улыбнулась она.

Глаза Рипа потемнели.

– Ах ты плутовка.

Со смехом уложив ее на живот на матрас, Рип перегнулся через нее и вытащил что-то из-под кровати. Наслаждаясь весом его тела, Эсме едва не застонала.

– Держи, – протянул он ей яркий сверток. – Остальные подарки внизу под елкой, а этот я хотел те вручить, пока…

Пока никто не видит.

Эсме села. Одеяло сползло до талии. С сильно бьющимся сердцем она взяла коробочку. Украшение. Точно. И пусть Эсме запрещала себе на что-то надеяться, все равно невольно вспомнила его слова о браке.

– Что это?

– Открой.

Увидев радостную улыбку Рипа, Эсме вдруг поняла, что он никогда прежде ничего подобного не делал.

Развернув яркую бумагу, Эсме открыла бархатную коробочку и ахнула. Внутри вместе с черной бархоткой лежала маленькая серебряная буква «Э».

– Те нравится?

– О, Джон, – прошептала Эсме. – Он чудесный.

И погладила дрожащими пальцами кулон. Ей никогда такого не дарили.

Эсме поцеловала Рипа, ощущая покалывание щетины. Он лениво улыбнулся и обхватил ее лицо ладонями. Холодное прикосновение металлической конечности дарило удивительные ощущения. Поцелуй стал глубоким, жарким и страстным. Рип ласкал языком ее язык. Эсме тихо застонала, обмякнув от удовольствия.

Но все закончилось, даже не начавшись. Рип прервался и прижался лбом к ее лбу, пытаясь отдышаться. Эсме погладила его по груди.

– Позволь мне подарить тебе наслаждение, – прошептала она. – Я могла бы…

– Нет. – Он отстранился. Его лицо ничего не выражало, глаза сияли чернотой. Голодом.

Острая боль пронзила грудь Эсме. Жажда не должна была пробудиться так быстро. Рип уже себя контролирует. Разве что…

«Я и правда его Ахиллесова пята. И навсегда ей останусь».

– Я подожду, – прошептала Эсме, встав на колени, слабо улыбнулась и завязала бархотку на шее. – Спасибо за подарок.