Инспектор проводил меня к машине: сержант уехал гораздо раньше меня с патрулем, направляющимся в Щецин.

— Я останусь тут, — сказал инспектор. — Боюсь, что еще есть возможность… Что кто-нибудь захочет его добить.

— Такая возможность, действительно, есть.

— Тогда я прикажу отодвинуть кровать Шыдлы от стены и поставить на середину комнаты.

— Так будет лучше.

— Ну, всего хорошего, спасибо.

Я сел в машину. Когда проехал несколько километров, передали сообщение, что два поста перед Щецином заметили проезжавшую «симку» с заграничным номером, заканчивающимся на «11». И что по-прежнему необходимо соблюдать тишину в эфире…

Эта тишина была уже не нужна. Бронях сумел использовать ее до последней секунды. Он добрался до Щецина и растворился в городе.

Я прервал тишину, вызвал управление. Доложил, что «Болек» уже находится в Щецине. Всем патрульным машинам нужно передать новый приказ: тишина в эфире отменяется…

В варшавском управлении милиции поручик Витек отчитывается перед майором Птаком.

— По делу Броняка нет пока ничего нового, — докладывает он. — Вообще ничего. Разрешите высказать свои соображения?

— Пожалуйста.

— По-моему, Броняка уже нет в Щецине. Мы каждый день самым тщательным образом проверяем все рапорты и сообщения. Ежедневно контролируется прописка в гостиницах, подозрительные проверяются особо. Так что исключено, чтобы Бронях мог укрыться в Щецине, именно там, где…

— Где что? — перебивает его майор. — Бронях ведь не знает, что Шыдло жив и дал показания.

— Но он уверен, что мы нашли труп Шыдлы там, где он его оставил — у закусочной. Возможно, что он о чем-то и догадывается, раз не прописывается на имя владельца паспорта, Томаша Карделя. Я не знаю, чего еще ждет капитан Вуйчик. Они с сержантом уже неделю мотаются по Щецину…

— К деятельности капитана мы не можем предъявить никаких претензий. Шеф прослушал пленку с признаниями Шыдлы, доставленную курьером. Это действительно очень интересная история.

— Да, — соглашается поручик, — я и не подозревал, что дело будет таким опасным и запутанным.

— Добро, — говорит майор. — Нам всегда приходится сталкиваться с делами, которых мы не ожидаем.

— Через полчаса у меня разговор со Щецином, — вспоминает Витек. — Будут какие-нибудь поручения для капитана Вуйчика?

— Пусть вместе с Клосом возвращается в Варшаву, в Щецине справятся как-нибудь без них.

— Но капитан очень заинтересован в том, чтобы самому взять Броняка.

— Мы хорошо обеспечили наблюдение на всех пограничных пунктах. Теперь вся хитрость только в том, чтобы Броняк не ускользнул из Польши. А за это я спокоен. Для капитана у меня есть другое, не менее сложное дело в Катовицах.

— Что же мне передать капитану?

— Я уже сказал. Чтобы возвращался. Десятый день идет, как он сидит в Щецине, хотя до отпуска ему еще целых восемь месяцев. Хорошенького понемножку, особенно для офицера милиции.

Туман и дождь. Дождь и туман. А ко всему еще и воздух, пропитанный тем же дождем и туманом. Дышать таким воздухом просто невозможно.

Каждый день я по несколько раз врывался в щецинское управление милиции, чтобы узнать, не нащупал ли кто-нибудь хоть самый слабый след Броняка. Сам я искал его днем и ночью, отводя на сон по нескольку часов в сутки. По городу я обычно ходил один. Каждое утро мы с сержантом Клосом делили между собой районы и места, которые нужно обыскать сегодня, и расходились в разные стороны, договорившись встретиться вечером.

Несколько ошибочных сообщений, тут же мною проверенных, — вот и весь наш улов по делу Броняка и украденной «симки». Мы не нашли даже автомобиля. И это было самым удивительным — ведь речь шла вовсе не о пресловутой иголке в сене, а о четырехместной машине в городе, где мы знали уже все гаражи, двери и сараи. Неужели Броняк решился выехать из Щецина на автомобиле, который так упорно разыскивался? В это я поверить не мог.

И вот однажды я остановился около стоянки на аллее Войска Польского. На огражденной площадке стояло несколько десятков машин, три из них были накрыты чехлами. Я показал сторожу свое удостоверение и вошел на стоянку. Осмотрел несколько заграничных автомобилей, потом заглянул под чехлы тех трех, что стояли сбоку. Одна из машин была «симка» с иностранным номером, оканчивающимся двумя единицами. Это была машина, на которой приехал Броняк. На ее крыле виднелось пятнышко засохшей крови.

Я вернулся к сторожу, укрывшемуся от дождя в будочке. Это был старый инвалид войны с нездоровым цветом кожи и глубоко запавшими глазами. Он страшно обрадовался, что кому-то еще нужен и может помочь. Сторож с готовностью рассказал, что на «симке» приехал десять дней назад какой-то пан.

— Он спешил?

— Нет. Заплатил за две недели вперед и сказал, что должен уехать из Щецина на поезде. А за машиной вернется только через две недели.

Это было похоже на почерк Броняка: он стремился на случай обнаружения машины предоставить нам побольше фальшивой информации. Как обычно, позаботился и о свидетеле, который, сам того не ведая, должен был навести нас на ложный след. Сказал сторожу, что уезжает, а сам наверняка остался в Щецине. Если же он заплатил за две недели вперед, значит, он предполагает уехать только через эти полмесяца. Но ведь эти две недели ему нужно где-то пересидеть.

Мои предположения начинали подтверждаться.

Я показал сторожу фотографию Броняка, ту самую, на которой еще в Старогарде нарисовал карандашом усы.

— Это он?

Инвалид долго разглядывал снимок, поворачивая его то так, то эдак.

— Вроде бы он, — ответил наконец, — однако поклясться перед судом я бы не мог. Все-таки время прошло. Помню только, что у него был с собой такой хороший черный портфель, кожаный… Что я должен буду делать, если хозяин придет за «симкой»?

Я знал, что за «симкой» Броняк не придет. Но нужно было предвидеть все — возможное и невозможное. Поэтому я и сказал старику:

— Когда стемнеет, спустите переднее колесо. Если же хозяин придет, постарайтесь его задержать как можно дольше. И не говорите, что о нем спрашивали.

— И тут же сообщить в милицию?

— Позвоните прямо в управление.

— Хорошо, — серьезно сказал сторож. — На меня вы можете положиться.

В стекло мерно бьет осенний дождь, он грохочет в желобах, барабанит по железной крыше. Броняк стоит у окна и смотрит, как отдельные струйки воды сливаются в широкие потоки и сползают по краю оконной рамы.

В окне отражается его изменившееся лицо — аккуратно подстриженные настоящие усы, точно такие, как на фотографии, вклеенной в паспорт Шыдлы, и бачки, доходящие до середины щек. Волосы уже привыкли к новой прическе.

Входит Моника. Она замечает стоящего у окна Броняка и быстрым взглядом окидывает захламленную комнату с кувшином и тазом на мраморной доске старого комода.

— Сделала что-нибудь? — не оборачиваясь, спрашивает Броняк.

— Я делаю все, что ты говоришь, — отвечает Моника. Она снимает мокрый плащ и стряхивает с него воду в углу.

— Меня сейчас поймала хозяйка.

— Чего она хотела?

— Говорит, что ты здесь уже второй день, просила паспорт, чтобы тебя прописать.

Броняк поворачивается к Монике, подозрительно смотрит на нее.

— А ты что?

— Сказала, что сейчас принесу. Но попросила ее не беспокоиться, так как мы вечером собрались уезжать. Тогда хозяйка спросила, заплатим ли мы за сегодняшний ночлег. У нее сутки начинаются с восьми утра. Может дашь ей хорошие чаевые?

— Человек, который дает хорошие чаевые, всегда обращает на себя внимание. Заплатишь ей за ночлег, но сдачу получишь всю до гроша. Номер достала?

— Да, но только в «Континентале», хоть ты этого и не хотел. В «Грифе» нет мест.

— А та гостиница, у Портовых Ворот?

— «Поморская». Я там никого не знаю, да она и небезопасна. Пришлось брать в «Континентале». Ты же не будешь второй раз ночевать в комнате для приезжих вместе с голытьбой. Это наша последняя ночь перед твоим отъездом.