Литмир - Электронная Библиотека

Нарты преследователей резко заносит в сторону. Собаки вцепляются в упавшего вожака.

Я слышу гортанный крик Дигирнеса, погоняющего упряжку. Вдруг крик обрывается… Нарты переворачиваются, и я чувствую, как лечу в сторону. Что-то тяжёлое ударяет меня по голове. Сразу исчезает всё. Наступает полная тишина.

Белая земля - pic_5.png

Глава вторая

1

Сначала послышались голоса. Мне показалось, что я в школе сдаю экзамен по-немецки и никак не могу понять вопрос нашего седого Фридриха Адольфовича. Потом из темноты проступили ноги. Много ног. В меховых сапогах и тяжёлых горных ботинках.

Очень болит висок. Я пытаюсь потрогать его, но кто-то грубо отталкивает руку и, приподняв мне голову, обматывает её чем-то холодным и плотным.

Ноги расступаются. Всё приобретает истинные размеры. Я просто лежу на снегу. Напротив на санях сидит человек в меховой куртке. У него худощавое гладковыбритое лицо. Глаза прикрыты тёмными очками. Он перелистывает книгу, в которой я узнаю судовой журнал «Олафа». Этот человек, видимо, старший. К нему обращаются «герр лейтенант».

Неподалёку темнеет какая-то бесформенная груда. Я скашиваю глаза. Широкая спина, седые спутанные волосы и босые, нелепо, острым углом подогнутые ноги. Странно видеть на снегу босые, не очень чистые ноги.

Двое немцев переворачивают тяжёлое тело. На секунду мелькают знакомый вислый нос и седая щетинка усов… Тело скатывается в неглубокую яму. Его забрасывают сверху снегом. Немцы торопятся. Из-под тонкого слоя снега остаётся торчать оттопыренный большой палец босой ноги.

— Wo sind die anderen?[3] — спрашивает человек, бинтовавший мне голову.

Вопрос понятен, но что я могу ответить?

— Haben Sie niht verstanden?[4]

Я молчу.

Человек повторяет вопрос по-английски. Он повышает голос, сердится. Мне всё равно. Я вижу только кончик большого пальца, торчащий из-под тонкого слоя снега.

Человек отталкивает меня. Я падаю навзничь. Человек заносит ногу в тяжёлом горном ботинке для удара.

Чей-то резкий голос останавливает его. Нога опускается. Надо мной склоняется лейтенант в тёмных очках. В руках у него судовой журнал, раскрытый на последней странице. Он пристально вглядывается в моё лицо. Я закрываю глаза. Мне всё равно. Лейтенант отдаёт какое-то распоряжение. Меня подымают за руки и за ноги. Должно быть, я сейчас тоже окажусь в неглубокой яме, как Дигирнес.

Нет, я падаю в сани, больно ударившись локтем о борт. Меня наскоро связывают. Рядом спорят лейтенант и высокий немец в лыжной вязаной шапочке — это тот самый Курт, с которым мы столкнулись возле сарайчика. Часто повторяется слово «der Schif» — «корабль». Наконец лейтенант резким приказанием прекращает спор.

Упряжки трогаются. Я лежу в последних санях. В них только я и лейтенант. Он управляет собаками. Мы едем обратно по проложенной в снегу колее.

За холмом передовые упряжки сворачивают на юго-запад. Очевидно, направляются к месту гибели нашего корабля. Курт что-то кричит лейтенанту. Тот, мельком взглянув на меня, пренебрежительно машет рукой и придвигает ближе лежащий в санях автомат.

Упряжки бегут по снежной равнине. Мы остаёмся вдвоём. Лейтенант сворачивает на юг. Мы направляемся к немецкой станции.

2

Подпрыгивали сани, убегала назад бесконечная белая равнина, а впереди маячила спина человека, управлявшего собаками. Эта спина вызывала у меня сначала смутное, потом всё более острое раздражение. Особенную ненависть испытывал я к подпрыгивавшим при каждом толчке прямым, будто прочерченным по линейке плечам лейтенанта.

Я попробовал пошевелить онемевшими руками. Смешно. Меня связали, как будто можно убежать куда-то с этого заброшенного в мёртвый океан клочка земли. Здесь для пленных не нужны колючая проволока и охрана. Впрочем, второпях меня не очень тщательно связали — постепенно удалось высвободить правую руку. Но верёвка на ногах только плотней врезалась в тело. Я не думал о побеге, но инстинктивно замирал, когда лейтенант бросал быстрый взгляд через плечо. Кажется, он ничего не заметил.

Резкий поворот едва не выбросил меня из саней. Лейтенант что-то кричал, размахивая шестом. Приподнявшись, я увидел серый комочек, несущийся вверх по откосу. Какой-то зверёк. Вероятно, песец. Захлёбываясь от охотничьего азарта, собаки мчались за ним, не обращая внимания на отчаянные крики лейтенанта. Наконец, с силой воткнув шест в снег перед санями, он остановил упряжку. Забыв обо мне, лейтенант бросился к собакам. В этот момент я понял, что мои ноги тоже свободны — при крутом повороте лопнула туго натянутая верёвка.

Впереди торчал воткнутый в снег шест. Лейтенант возился с упряжкой. Схватив вожака за шиворот, он пытался заставить собак вернуться на прежний путь. Его прямые плечи были наклонены параллельно земле.

Я привстал, выдернул шест и, размахнувшись, с силой опустил его. Очень хорошо помню, что метил попасть не в голову, а именно по этим острым прямым плечам. От удара лейтенант увернулся, но, споткнувшись, упал. Автомат отлетел в сторону. Я вывалился из саней и очутился возле него раньше противника.

— Лежать! — крикнул я по-русски, забывая, что лейтенант вряд ли может понять это приказание. — Ни с места!

Как ни странно, немец точно повиновался. Я навалился на него сзади, приставив к затылку дуло автомата. Лейтенант замер. Я заломил ему руки назад и скрутил верёвкой. Чуть отдышавшись, на всякий случай связал и ноги врага. Проверил узлы. Получилось неплохо, как будто я всю жизнь только и делал, что вязал людей.

Я обыскал немца. Под курткой у него оказался парабеллум в треугольной кобуре. В карманах пачка сигарет и бумажник.

В бумажнике лежали «солдатская книжка» на имя лейтенанта Иоганна Риттера, 1904 года рождения, тонкая пачка писем и фотография молодой женщины с двумя мальчиками: один — лет шести, другой — восьми. На письмах были штемпеля полугодовой давности. Парабеллум и сигареты я взял себе, а бумажник засунул обратно в карман лейтенанта. Потом, присев на край нарт, я закурил. Я не спешил.

3

Собственно, выбор был невелик. В нескольких километрах к югу лежала немецкая база. На севере дорог каждый лишний человек, и меня вряд ли просто уничтожили бы. Скорей всего использовали бы на каких-нибудь чёрных работах.

Чтобы добраться до союзников, надо было пройти триста километров по льдам на север. Но теперь мне предстояло проделать этот путь одному, без помощи надёжного и опытного друга.

Затянувшись в последний раз, я отбросил догоревшую до самых губ сигарету. Можно было не спешить — вряд ли кто-нибудь хватится нас раньше, чем немцы, отправившиеся к заливу, вернутся на базу. Я тщательно подсчитал свои «трофеи». В моём распоряжении были сани с упряжкой собак — разлегшись полукругом, они устало грызлись между собой. Автомат и к нему два запасных магазина. Парабеллум. Охотничий нож. В санях лежал спальный мешок на каком-то лёгком и, наверное, очень тёплом пуху. Мешок был большой, при желании в нём могли поместиться даже два человека. Судовой журнал «Олафа», карта, компас, секстант, хронометр и даже фляжка капитана Дигирнеса были целы. В рюкзаке лейтенанта оказались две банки консервов, несколько галет, котелок, спиртовка, пачка сухого спирта и баночка с кофе — судя по запаху, суррогатным. Кроме того, там лежали пакеты с каким-то белым порошком неизвестного назначения. В длинной надписи на них я смог разобрать только часто повторяющееся слово «химическое». В общем, припасов немного, но вполне достаточно одному человеку дня на четыре, если быть экономным. Я посмотрел на Риттера. Он перевалился на спину. Верёвки на его ногах сдвинулись: он тоже пытался освободиться. За тёмными стёклами очков не было видно глаз лейтенанта, но я чувствовал, что он неотступно следит за мной.

вернуться

3

— Где остальные?

вернуться

4

— Вы не понимаете?

6
{"b":"251562","o":1}