С давнего времени семейство господина К. и господина Н. жили в совершенном между собою согласии. Никто не мог представить, чтобы они когда-нибудь между собою поссорились; однако вчерашнего дня, к общему всех удивлению, это случилось. Г. К. явно жаловался на семейство Г. Н. будто бы оно при некоторых людях порочнейшим образом поносило честь дочери его, которая не давно вышла замуж; к чему не токмо он сам, но ниже одна душа из домашних его не подали ни малейшего поводу.

Услышав сие, некоторые из приятелей его начали ему доказывать, что честь благородного человека в сем случае весьма много терпит, и что он очень худо поступит, если таковую обиду оставит без отмщения.

Напротив того я старался всячески убедить его, чтобы он примирился с Г. Н. но как Г. К. живейшим образом чувствуя причиненную ему обиду, и расстраиваем будучи представлениями других, мало на предложение мое соглашался, то я начал советовать ему, чтобы он, по крайней мере, помедлил сердиться на Г. Н., доколе не расследует в точности всего дела: на сей конец я предложил ему, чтобы он, как должно благородному человеку, при удобном случае сделал за сие Г. Н. публичный выговор. Совет мой ему понравился, и он сего же дни выполнил его.

" Государь мой! — сказал он господину Н., - будучи в гостях у одного из здешних дворян, до сведения моего дошло, что вы и домашние ваши явным образом поносите честь дочери моей, которая не давно выдана замуж. Подтвердите теперь при многолюдном собрании то, что вы сказали при нескольких людях. Будьте уверены, я не взойду с вами в жаркой спор, чтобы доказать невинность дочери моей. Всем известная честность ее сильна опровергнуть всякое ваше злословие. Мне хочется только узнать, в самом ли деле вы виноваты; или может быть сия девица вздумала позабавиться на наш счет, поссорив нас между собою", — тут указал он на одну, находившуюся в сем собрании барышню, которая, не слыхавши разговора их, беспрестанно перебегала с места на место и шептала то с той, то с другой из подруг своих.

" Уверяю вас честью, — сказал Г. Н., - что мы не токмо не говорили ничего худого о вашей дочери, но даже и в помышлении того не имели. Мы сами хотели сказать вам то же самое, что сказали вы мне. Сия же самая девица за секрет рассказывала мне, что вы неоднократно называли меня бездельником, приписывая мне такие скаредные дела, каких я и не воображал никогда: это правда ли"?

При сих словах Г. К. с восхищением обнял друга своего и просил у него прошения в своей легковерности.

" Я прощаю вас! — сказал Г. Н., - но только с тем условием, чтобы и вы меня простили. Я не менее вас был легковерен".

Потом подошли они к отцу той барышни, которая сыграла с ними сию странную комедию, и начали просить его, чтобы он запретил дочери своей заводить такие сплетни. Чувствительный дворянин, услышав сию неприятную весть, переменился в лице и едва не заплакал с досады. В ту же минуту подозвал он дочь свою и сказал ей сердечным, но отеческим голосом: "Слышала ли ты, что говорят об тебе. Г. К. и Г. Н."?

" Ни полуслова не слыхала, папенька"! — говорила она.

От. Знаешь ли по крайней мере, сколько ты их оскорбила?

Дочь. Я совсем не знаю и того, чем могла оскорбить их.

От. Говорила ли ты Г. К. что Г. Н. говорил много худого на счет дочери его?

Дочь. По чести, ни полуслова!

От. Говорила ли Г. Н. что Г. К. называл его бездельником?

Дочь. Клянусь вам, папенька! Я знать ничего не знаю!

Госпожа К. видя, что одних словесных доказательств не довольно, чтобы уверить дворянина отца в подлом поступке дочери его, (ибо редкая дочь и редкого отца не уверит в невинности своей и самыми ничтожными доказательствами), встала с своего места, и вынув из кармана записочку, подала ему, сказав: "Прочитайте, и вы увидите, правду ли мы говорим".

— Несчастная! — вскричал растроганный отец на дочь свою, — ты имела бесстыдство не токмо говорить о Г. Н. но даже писать… Удались отсюда, чтобы присутствие твое не терзало сердца моего напоминанием о бесчестном поступке твоем. Не надейся и впредь быть когда либо допущенной в благородные собрания. Всеобщее презрение и ненависть будут всегдашними твоими собеседниками, доколе ты глубоким раскаянием и хорошим поведением не загладишь сделанного тобою простушка."

Сколь бесстыжа ни была барышня сия, однако слыша страшные угрозы отца, смутилась и начала плакать; но он, не смотря на ее слезы, повторил угрозы свои и велел лакею отвести ее домой.

Молодые подруги ее вывели из сего случая полезное для себя нравоучение.

" Ах! сколь пагубна для нашей сестры болтливость"! — шепнула одна другой на ухо.

" Ты, верно, тронулась тем, что девицу… за болтливость выгнали из собрания? ответствовала та, — в этом виноват больше отец ее. Да и она не права: не глупа ли она, что умевши поссорить двоих простаков, не успела сделать безделицы, а именно, схоронить концов. Я бы так сделала, чтобы сто человек перерезались и не узнали, кто их стравил".

Между тем один из гостей подошел ко мне и задал следующий вопрос: "У вас, милостивый государь в большом свете есть ли подобные сей девушки"?

— Нет, или по крайней мере очень мало, — ответствовал я.

— О! Так мы можем хвалиться перед вами! — вскричал он с восторгом.

— Очень можете, — отвечал я.

— Какая ж бы этому была причина? — сказал он, поморщившись с важностью.

— Причина та, отвечал я, — что у нас должность смутниц и переносчиц вестей отправляют большею частью пожилые женщины.

— Чем же занимаются девушки? — возразил он.

— Женихами, любовниками; а когда наскучит им чесать Амуру кудри, перебирают скляночки с духами и прочим.

Он пошел от меня, доволен будучи моим ответом; а я рад был тому, что дал ему надлежащее понятие о девицах большого света, об которых здесь, в мелких городах, по невежеству своему, не очень хорошо думают!

Дня с три тому назад ездил я с одним приятелем своим в село господина П., который принял нас и угостил очень хорошо. Угощение состояло большею частью в одних извинениях хозяина. Извините меня, твердил он беспрестанно, что я угощаю вас по-деревенски. В самом деле, все было деревенское; деревенской дом, деревенской хозяин, деревенская хозяйка, деревенские дети. Все они хороши; но дети, из коих одному десять, а другому одиннадцать лет, такие соколы, что едва ли не перещеголяли самого записного повесу — Митрофана Трифоновича. Это ни мало не удивительно, что они перещеголяли чучело — Митрофана: таких щеголей весьма много; но то странно, что при них живет издавна знакомый мне весьма исправный учитель. В продолжение стола дети делали различные шалости, и учитель, сидя подле них, не сказал им ни одного слова. Вот что меня удивило!

По окончании стола я подошел к учителю и по старинному моему с ним знакомству сказал ему: "Я удивляюсь, государь мой, что вы будучи человек всегда к должности своей рачительный, строгий и любящий благопристойность, позволяете воспитанникам своим делать такие шалости.

" Не удивляйтесь! — отвечал он, — родители их с нами же были, поступки их видели: но так же, как и я, не сказали им ни слова. Будьте уверены, что шалости их для них приятнее, нежели скромность и вежливость.

" Не ошибаетесь ли вы? — возразил я, — может быть, родители потому только ни во что не вмешиваются, что поручили воспитание детей своих совершенно вам?

Совсем напротив, — отвечал он, — они мне настрого запретили учить детей своих благопристойности в поведении.

" Едва ли можно найти таких родителей, которые бы детям своим желали прямо зла", — сказал я с некоторым неудовольствием.