Он приковал меня обратно на то же место и подхватил следующего пленника – это был Джолу. Его лицо распухло, на щеке темнел синяк.

– Что с тобой? – спросил я, и мой новый знакомый с бэтменским поясом положил руку мне на лоб и резко толкнул. Я ударился затылком о металлическую стену фургона, и она зазвенела, словно старинные часы, пробившие час.

– Не болтать, – велел он, пока я приходил в себя.

Терпеть их всех не могу. Я уже тогда решил, что они мне поплатятся за все эти издевательства.

Пленников одного за другим уводили в кабинку, потом возвращали, и, когда все перебывали там, охранник вернулся к своим приятелям выпить кофе. Они наливали себе из большого картонного контейнера с эмблемой «Старбакс» и болтали, видимо, о чем-то забавном – оттуда то и дело доносились взрывы хохота.

Потом задняя дверь фургона распахнулась, и потянуло свежим воздухом – не дымным, как раньше, а с терпким запахом озона. Пока дверь не захлопнулась, я успел разглядеть, что снаружи уже стемнело и идет дождь – извечная сан-францисская изморось пополам с туманом.

Человек, вошедший в грузовик, был в военном мундире. Американском. Он по-уставному отдал честь охранникам без знаков различия, они ответили ему тем же, и я понял, что мои похитители отнюдь не террористы. Меня взяли в плен Соединенные Штаты Америки.

В задней части фургона повесили небольшую шторку и стали допрашивать по одному. Приходили, отстегивали, отводили за шторку. Я мысленно отсчитывал секунды – раз гиппопотам, два гиппопотам, – и получалось, что беседы длились минут по семь. В голове гудело от обезвоживания и нехватки кофеина.

Меня допрашивали третьим. За мной пришла женщина с очень короткой стрижкой. Вид у нее был усталый, под глазами темнели круги, в уголках рта залегли суровые складки.

Она расстегнула мне наручники дистанционным пультом и поставила на ноги.

– Спасибо, – машинально поблагодарил я. Обругал себя за эту автоматическую вежливость, но поделать ничего не мог – с годами она въелась в меня до мозга костей.

В ее лице не дрогнул ни один мускул. Она провела меня перед собой в дальний конец грузовика, втолкнула за ширму. Там стоял единственный складной стул, и я плюхнулся на него. Со своих эргономичных кресел на меня взирали двое – стриженая дама и тот самый качок с бэтменским поясом.

Перед ними стоял столик, и на нем было разложено все содержимое моего бумажника и рюкзака.

– Здравствуй, Маркус, – начала стриженая. – У нас к тебе есть несколько вопросов.

– Я нахожусь под арестом? – поинтересовался я. Вопрос был не праздный. Если вы не под арестом, то существуют строгие правила насчет того, что позволено делать с вами полицейским и на что они не имеют права. Для начала им нельзя надолго задерживать вас, не предъявляя ордер на арест. Они обязаны предоставить вам право на телефонный звонок и на разговор с адвокатом. Ну с адвокатом-то я непременно поговорю, это уж точно.

– Что это значит? – Она показала мне мой телефон. На экране была картинка, которая обычно появляется, если вы пытаетесь разблокировать его, не введя правильного пароля. Признаюсь, картинка была грубоватая – анимированная рука, складывающая пальцы в универсальном жесте. Люблю делать свои гаджеты непохожими на других.

– Я нахожусь под арестом? – повторил я. Если я не арестован, то имею полное право не отвечать на их вопросы. А если спрашиваю, арестован ли я, они обязаны ответить. Таковы правила.

– Ты задержан Департаментом внутренней безопасности, – отчеканила стриженая.

– Я нахожусь под арестом?

– Маркус, с этой минуты тебе следует быть более сговорчивым. – Она не добавила «а не то», но это отчетливо подразумевалось.

– Я бы хотел поговорить с адвокатом, – заявил я. – Хотел бы знать, в чем меня обвиняют. Хотел бы увидеть ваши удостоверения личности.

Агенты переглянулись.

– Я считаю, ты должен в корне пересмотреть свой подход к этой ситуации, – сказала стриженая. – И сделать это сейчас же. Мы нашли у тебя множество подозрительных устройств. Захватили тебя и твоих подельников возле эпицентра самой жестокой террористической атаки за всю историю страны. Сложи эти два факта, Маркус, и поймешь, что твои дела плохи. Если не станешь сговорчивее, то очень сильно пожалеешь. Итак, продолжим. Что это означает?

– Вы считаете меня террористом? Мне всего семнадцать лет!

– Самый подходящий возраст. «Аль-Каида»[1] любит вербовать сторонников среди впечатлительных, идеалистически настроенных молодых людей. Знаешь, мы погуглили про тебя. Ты выкладываешь в общий доступ интернета очень много отвратительных вещей.

– Я бы хотел поговорить с адвокатом, – повторил я.

Стриженая посмотрела на меня как на букашку.

– Ты находишься под ложным впечатлением, что тебя арестовала полиция за некие правонарушения. Выбрось эти мысли из головы. Ты задержан правительством Соединенных Штатов как возможный участник боевых действий на стороне противника. Я на твоем месте очень серьезно задумалась бы о том, как убедить нас, что ты не сражаешься на стороне врага. Очень серьезно. Потому что вражеские боевики могут исчезать. Они проваливаются в очень, очень глубокие темные скважины, и в одну из таких скважин можешь провалиться и ты. И исчезнешь там. Навсегда. Ты слушаешь меня, молодой человек? Немедленно разблокируй телефон и расшифруй файлы в его памяти. И изволь объяснить: почему ты оказался на улице? Что тебе известно о нападении на город?

– Не собираюсь я ничего разблокировать для вас, – оскорбленно ответил я. В памяти моего телефона много такого, что я не хотел бы показывать никому. Фотографии, электронные письма, мелкие хаки и моды, которые я установил. – Это очень личное.

– У тебя есть что скрывать?

– Я имею право на личную свободу, – заявил я. – И хочу поговорить с адвокатом.

– Малыш, даю тебе последний шанс. Честным людям нечего скрывать.

– Я хочу поговорить с адвокатом.

Папе и маме такая беседа влетит в копеечку. Но из справочных систем на разных сайтах я прекрасно знал, как себя вести, если меня задержат. Что бы мне ни говорили и о чем бы ни спрашивали, надо снова и снова твердить о встрече с адвокатом. А в его отсутствие держать язык за зубами, иначе ничем хорошим это не кончится. Эти двое утверждают, что они не полицейские, но если это не арест, то что же тогда такое?

Потом, задним числом, я не раз пожалел, что не разблокировал тогда мобильник.

Меня снова заковали, надели мешок и вернули на место. Через очень долгое время грузовик снова тронулся в путь, под уклон. И тогда меня опять подняли на ноги. Я сразу упал. Ноги затекли и стали как ледышки – кроме коленей, я простоял на них много часов, и они, наоборот, распухли и болели.

Чьи-то руки подхватили меня за плечи и за ноги, поволокли, как мешок с картошкой. Вокруг раздавались невнятные голоса. Кто-то плакал, кто-то чертыхался.

Несли меня недолго, потом опустили и снова приковали к какой-то железяке. Колени по-прежнему нестерпимо болели, я завалился вперед и, свернувшись калачиком, бессильно повис на натянутых цепях наручников.

Потом мы снова тронулись в путь, и на сей раз, кажется, не в грузовике. Ощущения были другие. Пол подо мной мягко покачивался и вибрировал, где-то внизу работали мощные дизельные двигатели. Это корабль! Я похолодел. Меня увозят с берегов Америки черт знает куда! До этого мне тоже было страшно, но сейчас я просто онемел и оцепенел от неимоверного ужаса. Я понял, что, может быть, никогда больше не увижу свой город, дом, маму и папу, и стало так тошно, что чуть взаправду не вырвало. Мешок на голове словно стиснулся плотнее, не давая дышать, а от неестественной скрюченной позы было еще хуже.

Но, к счастью, путь по воде продлился не слишком долго. Мне тогда показалось, что прошел час, но теперь-то я знаю, что миновало всего минут пятнадцать, не больше. Двигатели сбавили обороты, судно подошло к причалу. По палубе застучали шаги, я услышал, как других пленников отстегивают и уводят или уносят. Когда пришли за мной, я попытался встать, но не смог, и меня опять понесли – грубо, бесцеремонно, будто ненужную вещь.