Чтобы согреться, они пробовали бороться и прыгать, но первое же резкое движение вызывало сильнейшую одышку и она очень долго не проходила. Даже небольшое усилие, необходимое, чтобы сесть в седло, и то вызывало одышку. Юрий пытался определить высоту: если плоскогорья Памира выше тибетских, а они ехали на километр-полтора выше, значит – они находятся на высоте от пяти до шести километров, то есть на высоте Эльбруса.

Днем мела пурга. На привале яки разгребали снег и выгрызали сухую траву и мерзлый мох высокогорных тундр. Юрий и Муса грызли мелко наструганное вареное мясо, теперь еще и подмороженное. Продукты были на исходе.

Путники устали. Им все время хотелось спать. Дежурили по очереди, спали урывками и, чтобы не замерзнуть, часто будили друг друга.

Юрий плохо спал еще и от возбуждения, вызванного необычной обстановкой, разреженным воздухом и постоянным холодом. О том, что Памир лежит на широте Италии и что здесь холоднее, чем на полюсе, геолог знал, но впервые ощущал сильный и, главное, постоянный холод и переносил его тяжело. Когда же приходила его очередь спать, он проводил в странном состоянии какой-то полудремы безмерно длинные и морозные ночные часы. Сон для Юрия превращался в простое пережидание ночи.

Небо то и дело перечеркивали падающие во множестве звезды. Черные силуэты яков резко выделялись на белом снегу. Яки громко лязгали зубами и то дружелюбно сопели, то хрюкали. Наконец и они замирали, как черные молчаливые и неподвижные изваяния. С ледников доносился непрерывный треск и грохот. А вокруг высились белые горы.

Наступил рассвет. В этот четвертый день пути случилось многое. Среди массы огромных острых каменных глыб, загромождавших склон, потерялись следы басмачей. Яки, как козы, прыгали с камня на камень. Муса сорвался с яка и сильно ушибся. Юрий вытер кровь с его лица и забинтовал руку. Юрий искал следы басмачей на склоне, а Муса, у которого кружилась голова, – у реки. Муса нашел следы. Они вели в реку, но на противоположном берегу следов не было видно. Муса уверял, что басмачи погибли в реке, а если и не погибли, то обязательно погибнут в этих горах, и под влиянием минутной слабости даже предложил Юрию вернуться домой. Но Юрий окинул его таким взглядом, что Муса больше не повторял своего предложения. Юрий вызвался подняться повыше и поискать следы басмачей с подветренной стороны «жандармов», как называются отвесные каменные глыбы, преграждающие путь наверх. Может быть, у их основания басмачи прошли дальше, а следы у потока замела пурга. Муса остался внизу и обещал искать следы басмачей на берегу. Он шел, сильно хромая, и стонал от боли.

Все склоны горы были крутые, и этот оказался таким же. Юрий оставил винтовку и курджум внизу, сел на яка и направил его вверх. Мощный бык двинулся на гору, сопя и выпуская клубы пара. Кое-где он подгибал колени, чтобы не запрокинуться назад, и Юрий ложился грудью на луку седла и спускал руки вниз, пытаясь помочь яку. Як Тамерлан то и дело останавливался, тяжело поводил боками, поворачивал голову налево и смотрел своим темным злым глазом на него, как бы негодуя, что на такой крутизне тот все еще сидит на нем. Юрий чувствовал себя неловко перед Тамерланом. За время пути бык тоже измучился и похудел. Юрий, памятуя советы и наставления Мусы о том, что всадник при езде в горах не должен слезать с седла, а если конь устанет, то надо дать ему отдохнуть, не торопил яка, и тот отдыхал. Так, шаг за шагом, як поднял его высоко на гору. Но следов басмачей нигде не было видно. Муса и его пестрый як виднелись далеко внизу.

Тамерлан нашел проход среди «жандармов» и вывез Юрия еще выше, к подножию каменного выступа, опоясавшего склон и нависшего над ущельем.

Юрий решил осмотреть выступ. Тамерлан, опустив голову, раскрыв рот и высунув язык, как это он делал, когда шел в снежную трясину и пробивал тоннель в снегу, наконец пробился сквозь сугроб, засыпавший щель в выступе, и поднялся наверх. Но и здесь Юрий не увидел следов басмачей.

Тогда он направил яка вдоль выступа. Выступ был шириной в два метра. Это был тонкий слой базальта, выдвинувшийся наружу. Он не был ровным, правый край его поднимался кверху, образуя гребень настолько острый, что снег не задерживался на нем. Левее, между гребнем и склоном, был снег, куда Юрий и направил яка. Тамерлан недовольно засопел. Не слушая веревки, он вскарабкался на узкий гребень и, балансируя, пошел вдоль него.

Гребень перешел в отдельные каменные глыбы, свисавшие над ущельем, и Тамерлан двинулся по обнаженным острым верхушкам. Юрий боялся шелохнуться, чтобы не нарушить равновесие. Тамерлан с легкостью козы перепрыгивал зияющие расселины. Юрий увидел реку на глубине около тысячи метров и больше не смотрел вниз. Молодой геолог опять вспомнил прочитанные дневники памирских путешественников, пестревшие словами: «сорвался», «разбился насмерть», «упал в пропасть», «раздавлен лавиной», «унесен течением», «исчез в ледниковой трещине», и ощутил все муки канатоходца, который не просто идет по канату, а движется на яке, ибо верхние острые края каменных, а кое-где и обледенелых глыб, свисавших над бездной, были не лучше каната, протянутого над землей.

Отвесный «жандарм» преградил дальнейший путь. Юрию удалось заставить упрямого яка спрыгнуть с голого острого гребня влево, в снег, и полезть на гору в обход «жандарма». И Тамерлан полез. Наконец як упал на передние колени, чтобы не запрокинуться, и так посмотрел на Юрия, что тот поспешно слез. Склон был крутой и скользкий. Тамерлан поднялся на ноги и стал боком к вершине, под нависающим камнем. Вверху, метрах в двухстах, виднелась площадка. «С нее и осмотрю окрестности», – решил Юрий и, оставив яка, полез наверх. Но скоро он начал задыхаться. Виски сдавило. Заболела голова. Юрий не шел, а лез на четвереньках, проклиная басмачей, лез, боясь остановиться, страшась посмотреть вниз. Огромным усилием воли он заставил себя вползти на площадку. Посмотрел вниз и вдруг испугался.

Он не смог бы объяснить, почему на него вдруг напал такой страх. Ничего подобного с ним до сих пор не было. Он так боялся упасть вниз, что в исступлении обхватил руками большой валун и прижался к нему. Страх сковал его. Страх обессиливал. Болела и кружилась голова. Из носа капала кровь и мгновенно замерзала на камне… И вдруг Юрий заплакал. Он понимал свое жалкое состояние, негодовал на себя, но не мог преодолеть охватившую его слабость. Потянулись тягуче-томительные, мучительные минуты. Надо было что-то делать. Юрий отпустил выступ, за который он держался правой рукой, и вытер кровь, заливавшую губы. Он поймал себя на том, что левая рука сильнее вцепилась в камень.

– Какая ерунда! – громко сказал Юрий и не узнал своего охрипшего голоса. – Ерунда! – произнес он громко, и звук собственного голоса несколько отрезвил его.

Ему хотелось говорить, кричать, как иногда кричит летчик для облегчения, делая фигуры высшего пилотажа. Юрий закричал, а потом начал громко читать запомнившиеся строки:

Звук собственного громкого голоса успокаивал. Юрий начал пытливо осматривать окрестности. Увидел кииков, архаров. И далеко внизу, по ту сторону каменного коридора, в котором шумела река, он увидел басмачей и обрадовался. Он даже попытался махнуть рукой Мусе, чтобы привлечь его внимание. Он отнял правую руку от камня и опять испугался. Юрий выругался. Непонятный страх не оставлял его, и, спускаясь ползком, судорожно цепляясь за камни, юноша чуть не плакал от страха.