— Выходи, — приказал он и посторонился, дав мне дорогу. — Шагай вперед, — скомандовал он, когда я выполнил предыдущий приказ. Краем глаза отметил, что, если не считать табельного ПМ, мирно дремавшего в кобуре, при нем не было другого оружия. Это, конечно, ничего не значило, наверное, человеку в моем положении свойственно цепляться за любую соломинку, представляя ее спасательным плотом.

— Ступай, — поторопил прапорщик.

Мы поднялись на второй этаж по заплеванной лестнице, освещавшейся лампой без плафона, чтобы очутиться в небольшом кабинете, из окон которого открывался вид на одну из деревенских улочек. Ее заливало Солнце.

— Стой, — распорядился прапорщик, и, когда я остановился, встал у меня за спиной.

У подоконника, в пол оборота к окну, сидел незнакомец в штатском. На вид он, пожалуй, был моим одногодком, если и старше, то всего на пару лет. В его лице, с прямым носом и подбородком, украшенным ямочкой, не было ничего отталкивающего, напротив, оно казалось привлекательным. Хоть я, конечно, не физиономист, да и сегодняшние маски — само совершенство.

На большом обшарпанном письменном столе, за которым расположился незнакомец, лежали оба изъятых у мня мобильных телефона, Nokia водителя скорой помощи и массивный, устаревший, Ханина. Компанию им составляли увесистая пачка стодолларовых купюр, перетянутая все той же белой резинкой, чистые листы писчей бумаги общепринятого формата А-4 и толстый обтрепанный ежедневник, развернутый примерно на середине и исчерканный вдоль и поперек.

После того, как мы явились, незнакомец еще изучал, с минуту, пальцы собранной в неплотный кулак левой кисти, наверное, чтобы я проникся, сколь ответственный наступает момент, и, лишь удостоверившись, с ногтями — полный ажур, позволил себе узреть меня и прапорщика.

— Задержанный доставлен, как вы велели, — отрапортовал прапорщик.

— Очень хорошо, — откликнулся незнакомец в штатском, оглядывая меня с головы до ног.

— Фамилия? — наконец молвил он.

— Моя? — глупо уточнил я.

По лицу незнакомца скользнула бледная тень улыбки.

— Моя — мне известна…

— Журавлев Сергей Николаевич…

— Иди ты… слыхал, Сережа? Твой полный тезка…

Прапорщик, у меня из-за спины, хмыкнул:

— Какая честь, надо же…

— Год рождения? — спросил незнакомец в штатском.

— Одна тысяча девятьсот семьдесят пятый.

— Где проживаете, Сергей Николаевич?

Я назвал наш киевский адрес согласно прописке, то есть, прошу извинить, административной регистрации. Прописки-то отменили, не в лоб, так по лбу. Удивился попутно, как странно, отчужденно, прозвучали эти привычные, казалось бы, словосочетания: проспект Советской индустрии, дом 18-А, квартира 29. Возникло тягостное ощущение: если я, когда там и жил, то очень давно, и больше это место ко мне отношения не имеет.

— Где работаете?

Я сказал. Сделав в ежедневнике пару пометок, незнакомец поднял на меня глаза.

— Ну а похищением людей — с каких пор занялись?

— С недавних…

Произнося последнюю фразу, подумал: сейчас прапор, маячивший у меня за спиной, проверит мои почки на прочность. Но, он даже не шелохнулся.

— И как оно, Журавлев, людей похищать?

— Людей — не очень, — ответил я, сделав ударение на первом слове.

— А нелюдей, значит, ничего? — прищурился штатский, прекрасно понял, куда я клоню. Я, в ответ, лишь пожал плечами. Как по мне, это тоже было занятие сомнительного достоинства, только разве мне приходилось выбирать?

— Как же вы одних от других отличаете? — продолжал допытываться штатский. Я счел за лучшее смолчать. Вопрос, который не разберешь в сотне — другой диссертаций (по крайней мере, Человечество пока не преуспело на этом поприще на протяжении пяти с чем-то тысячелетий своего относительно цивилизованного состояния), гораздо проще пропустить мимо ушей, как риторический. Я именно так и поступил.

— Так с какой целью, Сергей Николаевич, женщину похитили? — спросил штатский, покусывая кончик шариковой ручки, которая пока бездействовала.

Этот вопрос с еще большей степенью следовало бы отнести к разряду риторических. Но, не мог же я все время молчать? Сказал, чтобы спасти. Незнакомец в штатском усмехнулся.

— А вот Афян Артур Павлович показывает обратное. По его словам, вы, гражданин Журавлев, ворвались в больницу, угрожали медработникам пистолетом, заставили доктора связать медсестру, угнали карету скорой помощи. Более того, водителю — череп проломили, молитесь теперь, чтобы с того света выкарабкался. Куда путь держали — опять же, неизвестно. Спасти он, видите ли, ее хотел, спасатель, мля, чертов. Да с какой стати мне вам верить, если даже ваша личность пока — под большим вопросом. При себе ни единого документика не имеете…

— Документы были, — перебил я.

— Были, да сплыли, — парировал незнакомец в штатском.

— Вы можете позвонить…

— Я-то позвоню, — заверил штатский, вынимая погрызенную ручку изо рта, — я, к примеру, заявлю, что я — Дима Билан. И что с того?

У меня, с некоторым опозданием, мелькнуло, что, перечисляя свидетелей из местных, готовых дать против меня показания, незнакомец в штатском отчего-то позабыл назвать обоих бандитов. И того, кого звали Леней Огнеметом, и его достойного племянника Андрюшу. Отпустил их, как будто и не было таких, бритоголовых и здоровенных, по каким-то неведомым мне причинам. Подобная забывчивость представлялась несколько странной. Ведь обоим гангстерам от меня перепало, будь здоров, а они, в чем я нисколько не сомневался, были далеко не последними людьми в Калиновке, и наверняка жаждали сатисфакции. Мстительный нрав Леонида Львовича весьма убедительно описал мне доктор Афян, оснований не доверять Доку в данном случае у меня не было. Конечно, столь влиятельные бандиты, опять же, ссылаясь на характеристику, данную им Афяном, могли возжелать разобраться со мной по-свойски, при помощи утюга или паяльной лампы, тем более, если Органы были у них в кармане. Но, тогда оставалось загадкой, к чему эти двое, прапорщик и его напарник в штатском, ломают комедию? Почему не приканчивают меня? Зачем тянут резину? Обваренный Огнемет застрял в дорожной пробке? И что с того? К чему усложнять, куда б я делся из камеры со скрученными за спиной руками?

— Кто вас надоумил записать показания доктора Афяна на диктофон, Журавлев? — протянув руку, штатский слегка передвинул по столешнице золотистый «Nokia» водителя скорой.

Я подумал, он толком не знает, как с ним быть. С другой стороны, ему ведь ничего не стоило обнулить память аппарата, и все дела. Но, он почему-то он не спешил…

— Никто меня не надоумливал. Я сам…

— И как, думаете, этой записи кто-то поверит? В особенности, принимая во внимание, что вы держали человека на мушке?

Взвесив все «за» и «против», я медленно покачал головой. Пожалуй, глупо было, питать иллюзии на сей счет, и уж, тем более, заниматься самообманом. Незнакомец в штатском вздохнул, царапнул что-то в своем блокноте, неаккуратно, как курица лапой. Снова уставился на меня.

— Вот что, Журавлев. Вы утверждали, что на вас напали, когда вы с друзьями возвращались из Алушты в столицу?

Я на секунду растерялся, не помню, чтобы говорил ему нечто подобное. Потом сообразил, наверное, он сделал такие выводы, прослушивая аудиозапись нашего разговора с Доком. Кивнул.

— Кто может подтвердить ваши слова?

— Оля…

— Какая Оля? — в меру вяло поинтересовался незнакомец.

— Пугачева Ольга Владимировна. Та женщина, которую я из больницы вывез. Точнее, хотел вывезти. Мы с ней учились вместе в одной школе. Ее муж, Пугачев Игорь, тоже мог, но ваш капитан его застрелил. Позавчера…

— Какой капитан? — прищурился незнакомец в штатском.

— Милицейский… Капитан Репа Василий Михайлович…

При этих моих словах взгляд незнакомца метнулся чуть левее и выше. Я готов был поклясться, он смотрит в лицо прапорщику. Что-то такое просквозило в его глазах: непонимание, замешательство, растерянность... Не берусь судить. Впрочем, его чувства были вполне объяснимы и без моей склонности все усложнять. С чего им обоим было радоваться, скажите на милость? Ведь я уличил их товарища черт знает в чем. Вряд ли следовало ожидать от них восторга по данному поводу. Как знать, может, назвав оборотня в погонах по фамилии и имени, я подписал себе смертный приговор. Или просто ускорил неизбежную в любом случае экзекуцию, и тогда потекли мои последние часы. Сейчас время такое, никто не шевелится, но лишь до тех пор, пока не приспичит. А, как приспичит, все делается оперативно, без проволочек. К тому же, не было ни малейшего смысла выкручиваться. При обыске прапорщик изъял у меня среди прочего и служебное удостоверение капитана милиции, доказывать, теперь, что я подобрал его где-нибудь на обочине, представлялось глупым. Да и Афян, если мне не изменяла память, подробно описал, как сотрудничал с капитаном.