Когда я шел к столу, чтобы положить письма под пресс-папье, Кэролайн сказала:

– Я отправляла ему ежедневно по два подробных письма, в общей сложности написала их больше пятидесяти, но он о них даже не упомянул в тех трех, которые я получила от него. Я стараюсь быть объективной в своей оценке, но он сам называл себя эгоистом, и, как мне кажется, так оно и было.

– Не было, а есть, – угрюмо пробормотал Обри, поворачиваясь к Вулфу. – Разве это письмо не доказывает, что он псих?

– Да, он, э-э, колоритная фигура, – согласился Вулф и, обращаясь к Кэролайн, спросил: – Что же он сделал до отъезда из Нью-Йорка на случай своей возможной гибели? Он ведь писал нам, что вы будете сильно потрясены.

Она покачала головой:

– Не знаю, до сих пор не знаю. Естественно, я подумала, что он изменил свое завещание и исключил меня из него. После того, как мне сообщили о его смерти, я показала это письмо поверенному Сидни, Джиму Биибу, и рассказала о моих предположениях. Он согласился, что из письма можно сделать такой вывод. Но, сказал, что насколько ему известно, Сидни оставил завещание без изменений. Очевидно, он просто подшучивал надо мной.

– Не слишком умно, – заметил Вулф. – Не так-то легко лишить жену наследства. Однако, поскольку он не пытался… Что вам известно по поводу сообщения о его смерти?

– Очень немногое из газетной заметки, – ответила Кэролайн, – но Джим Бииб кое-что добавил. Сидни посчитали мертвым и оставили при отступлении на поле, но в действительности он был просто тяжело контужен. Ну и попал в плен. В течение двух лет находился в лагере для военнопленных, потом ему удалось бежать. Он переправился через реку Ялу в Манчжурию. К этому времени он уже умел говорить по-корейски, у него вообще поразительные способности к языкам, приобрел друзей в деревне, носил их одежду, ну и все такое. Вроде бы, но тут я не уверена, даже перенял все их обычаи.

– Что за осел! – не выдержал Вулф.

– Нет, он не осел, – не согласилась Кэролайн, – просто привык… быть колоритной фигурой, как вы выразились. Так или иначе, но через несколько месяцев после окончания военных действии и подписания мирного договора Сидни решил, что он сыт по горло всей этой экзотикой и вернулся назад через Ялу в Южную Корею, явился на военный пост, откуда его отправили домой. Теперь он здесь.

Она протянула вперед руки:

– Пожалуйста, мистер Вулф! Умоляю вас, помогите нам!

Конечно, ей было невдомек, что последний ход был неудачным. Реакция Вулфа на эмоциональную просьбу со стороны мужчин редко бывает положительной, а со стороны женщин – никогда. Он перевел глаза от клиентки на меня.

– Арчи, вообще-то ты работаешь у меня, так что я могу давать тебе разные поручения. Но вот это – не мое! Может быть, ты сам захочешь им заняться?

Он был предельно вежлив. На самом деле думал он приблизительно следующее: «На пять тысяч долларов можно многое сделать. Например, выплатить всем жалованье. В том числе и тебе. Будь любезен, заработай их для меня». Не желая ему уступать в вежливости, я ответил:

– С удовольствием разыщу этого Сидни и доставлю сюда, но разговаривать с ним будете вы.

– Нет!

Он покачал головой:

– Это предложение мне вообще кажется донкихотством. Я плохой адвокат. Так что предоставляю тебе действовать с начала и до конца.

– Тронут до глубины души! – ответил я. – Но что мне остается делать. Если я скажу «нет», вы будете укорять меня этим многие годы. Поэтому я, идя навстречу вашим пожеланиям, говорю «да». Я принимаю это поручение!

– Очень хорошо. Мы обсудим подробности после обеда, а утром ты сможешь…

Молодые люди запротестовали. Нет, они не могли ждать до завтрашнего дня, они должны получить ответ сегодня же. Зачем откладывать? Почему не сейчас?

Я не могу так же равнодушно реагировать на подобные просьбы, как Вулф. Поэтому успокоил их, выразив свое согласие.

– Ну, хорошо, – пробормотал Вулф, что было с его стороны весьма благородно, – но мы должны иметь при себе ваши предложения в письменной форме в двух экземплярах, подписанные мистером Обри и э-э… вами, мадам. Бумаги вы должны подписать своим именем, Кэролайн Карноу. Арчи, внизу слева напечатай слово «принял» и поставь двоеточие. При данных обстоятельствах лишь совершенно безмозглый глупец не согласился бы с условиями, предлагаемыми этой парой. Но, очевидно, заявить ему об этом в лоб было бы неблагоразумно. Твоя записная книжка, Арчи?

Я перегнулся и достал ее из ящика стола.

Я уверенно, но не агрессивно постучал кончиками пальцев в дверь комнаты 2318 на 23-м этаже отеля «Черчилль».

Наши клиенты решили разбить лагерь в кабинете Вулфа в ожидании известий от меня, но я настоял на том, чтобы они все время были у меня под рукой. Поэтому они устроились внизу в Тьюлип-баре и пребывали, по всей вероятности, в трезвом состоянии.

Люди, попавшие в беду, либо мало едят, либо много пьют, реже – и то, и другое.

Не получив ответа, я снова постучал, посильнее и продолжительнее.

По дороге, в такси, я выудил дополнительные сведения о Сидни Карноу, правда, трехлетней давности. На деньги он смотрел несколько свысока, но не проявлял склонности сорить ими налево и направо. Насколько было известно Кэролайн, он вообще ими не бросался. Что касается ее скромных просьб, тут он не скаредничал и иногда даже предвосхищал ее желания.

Это мне ничего не давало, но некоторые ее другие высказывания я посчитал полезными. Слово «эгоист» мне не понравилось, а вот «гордец» я одобрил. Если он на самом деле был гордым, а не прикрывал этим что-то иное, чем нельзя было похвастать перед людьми, это прекрасно. Ни один гордый мужчина не сядет завтракать с женщиной, которая готова заплатить миллион долларов за право провести время не в его обществе.

Именно этой линии и следует придерживаться, решил я. Вряд ли стоит придумывать фразы, с которыми я собираюсь обратиться к Карноу. Это пустая затея, пока я не составлю о нем определенного мнения. Но, очевидно, наше свидание откладывалось, поскольку на мой стук в дверь никто не отвечал. Не желая выслушивать по телефону безапелляционный отказ, я тоже решил избегать предварительных звонков.

Я хотел уже спуститься бар, чтобы предупредить своих клиентов, что им необходимо потерпеть еще минут десять, или часиков десять. И самое лучшее заказать для себя пару сэндвичей и стакан молока, после чего я предпринял бы новую попытку.

Но прежде чем уйти, моя рука машинально потянулась к дверной ручке, я нажал на нее и толкнул дверь. Она отворилась. Я тихо постоял с секунду, затем приоткрыл дверь пошире, просунул внутрь голову и громко позвал:

– Мистер Карноу!

Никакого ответа.

Тогда я распахнул дверь и переступил через порог. В помещении было темно, если не считать света, падающего из двери. Возможно, я попятился бы назад и скромно удалился, если бы не мой превосходный нос. Он подсказал, что в комнате слегка попахивает знакомым мне ароматом. Я пару раз втянул в себя воздух и убедился, что не фантазирую. Тогда я нащупал на стене выключатель, включил электричество и двинулся дальше.

Близ двери на полу лежал лицом вверх человек.

Я машинально сделал шаг вперед, но тут же вернулся закрыть дверь в холл и только после этого снова подошел к лежащему.

Судя по описанию Кэролайн, это и был Сидни Карноу. Он был в рубашке, без галстука и с расстегнутым воротничком. Наклонившись, я сунул руку ему под рубашку и тут же отдернул, но все же, со свойственным мне упорством, решил установить факт смерти.

Вырвал несколько волокон шерсти из ковра и поднес к его ноздрям – они не пошевельнулись; зажал ресницы правого глаза между большим и указательным пальцами и слегка потянул вниз – веко осталось на месте, не желая возвращаться в прежнее положение. Я поднял его руку, сильно нажал на ногти и тут же отпустил – ногти остались белыми.

В действительности все это было излишним. Даже наощупь, определив температуру тела, можно было прийти к определенным выводам.