Литмир - Электронная Библиотека
A
A

За эти годы у него ни разу не возникло желание жениться. Какими бы привлекательными ни выглядели другие девушки, ни одна из них не казалась Иеремии такой же доброй и такой же веселой, как Дженни. Он годами помнил ее смех и восхищенный вздох, когда они увидели, как быстро возводится новый дом. Иеремии хотелось поскорее закончить стройку и подарить ей дом на память об их любви, но после того, как Дженни умерла, Терстон абсолютно охладел к нему. Иеремия не обращал внимания на облупившуюся краску, на протекшие потолки в нежилых комнатах. Посуда, которой он пользовался, постепенно покрылась несмываемым слоем грязи. Ходили слухи, что гостиная, в которой он спал, выглядела как хлев. Так продолжалось до тех пор, пока в доме не появилась Ханна. С ее приходом здесь все изменилось и он стал выглядеть так, как подобает человеческому жилью.

– Взгляни на этот дом, парень! – таковы были первые слова Ханны, когда он привез ее сюда прямо с рудника, еще сам точно не зная, что с ней делать.

Но Ханне была позарез нужна работа. После смерти мужа ей нечего было делать, а Иеремии без нее не обойтись. По крайней мере так говорила сама Ханна.

– Ты что, свинья?

Он рассмеялся, увидев ее сердитое лицо. Двадцать лет ни одна женщина не разговаривала с ним таким тоном. Стоило дожить до двадцати шести лет, чтобы завести себе приемную мать... На следующий день она начала работать у него в доме. Вернувшись вечером, Иеремия нашел комнаты, где он жил, безупречно чистыми. Нигде не было ни пятнышка. Он чуть не вышел из себя и в стремлении придать комнате обжитой вид разбросал по комнате бумаги, стряхнул на ковер пепел от сигары и разбил бокал с вином. Утром, к немалому огорчению Ханны, все в доме выглядело по-старому.

– Мальчишка! Я прикую тебя к умывальнику, если ты не будешь вести себя как положено. И выброси наконец эту чертову сигару, ты засыпал пеплом всю анфиладу!

Ханна вырвала сигару у него изо рта и бросила ее в бокал с остатками вчерашнего вина, заставив Иеремию задохнуться от изумления. Впрочем, они с Ханной друг друга стоили. Она никогда не сидела без работы, едва успевая убирать за ним пепел и грязь и наводить порядок в доме. Впервые за много лет она почувствовала себя кому-то нужной и любимой, и к Рождеству они с Иеремией стали неразлучными друзьями. Она приходила к нему домой ежедневно, отказываясь взять хоть один выходной...

– Ты что, рехнулся? Знаешь, что будет, если я не появлюсь здесь пару дней? Нет, сэр, вам не выставить меня из этого дома не то что на целый день, а даже на час, понятно?

Ханна держала Иеремию в строгости, однако его всегда ждали горячий ужин и чистая постель, а в доме царил порядок. Ханна заботливо следила даже за теми комнатами, в которых он никогда не появлялся, а если Иеремия приглашал к себе дюжину людей с приисков, чтобы обсудить с ними очередной план расширения владений или просто выпить вина с собственных виноградников, Ханна никогда не жаловалась, как бы они ни напивались и ни буянили. Иногда Иеремия нещадно высмеивал ее слепую преданность, но все же она оставалась единственной женщиной в доме. У Ханны хватало ума не задавать лишних вопросов. Однако когда Иеремии исполнилось тридцать лет, она начала мучить его, уговаривая заняться поисками жены.

– Я уже слишком стар, Ханна. Все равно никто не умеет готовить лучше, чем ты.

В ответ она обычно коротко бросала свое неизменное «осел упрямый!». Ханна намекала, что Иеремии нужна жена, женщина, которую он будет любить и которая родит ему сыновей, но он больше не желал и думать об этом. Похоже, он боялся, что стоит ему полюбить кого-нибудь, и этот человек умрет, как умерла Дженни. Он не хотел забивать себе голову, не хотел строить никаких надежд. Боль от раны, нанесенной ему смертью Дженни, с годами утихла. Все было кончено, и его вполне устраивало теперешнее положение.

– А что будет, когда ты умрешь, Иеремия? – Старуха не отрываясь смотрела на него. – Что тогда? Кому ты все это оставишь?

– Тебе, Ханна, кому же еще? – поддразнивал ее Иеремия, и она укоризненно качала головой.

– Тебе нужна жена... и дети...

Однако он не соглашался. Ему хватало и того, что у него было. Он чувствовал себя полностью удовлетворенным. Терстон владел самыми крупными копями в штате, землей, которую он любил, виноградниками, доставлявшими ему удовольствие, у него была женщина, с которой он спал каждую субботу, и Ханна, содержащая в чистоте его дом. Ему нравились работавшие с ним люди, у него были друзья в Сан-Франциско, с которыми он время от времени встречался. Когда он чувствовал, что ему необходимо встряхнуться, то уезжал на Восток, а то и в Европу. Больше он абсолютно ни в чем не нуждался и тем более в жене.

Иеремию вполне устраивала Мэри-Эллен, с которой он встречался по крайней мере раз в неделю. Вспомнив о ней, Иеремия улыбнулся. Завтра он поедет к ней прямо с рудника... как всегда... Он уйдет из конторы в полдень, но сначала собственноручно запрет сейф, так как по субботам в конторе редко кто оставался. Он поедет верхом в Калистогу и войдет в крошечный домик. Когда-то он старался остаться незамеченным, но их связь давным-давно перестала быть тайной, а сама Мэри-Эллен не обращала внимания на то, что о ней говорят. Какое им дело до сплетен? Он давно сказал ей об этом, когда все немного запуталось, но не слишком... Он удобно устроится возле камина и будет любоваться ее медными волосами, или они усядутся на качели во дворе, поглядывая на скрывающий их от посторонних взглядов старый вяз, а потом он обнимет ее и...

– Иеремия! – В его мечты ворвался голос Ханны.

Солнце спряталось за холмом, и в воздухе почувствовалась прохлада.

– Проклятый мальчишка! Ты что, не слышишь, что я тебя зову?

Иеремия улыбнулся. Ханна обращалась с ним так, как будто ему было пять лет, а не сорок три.

– Прости... я кое о чем задумался... Кое о ком... – Иеремия поднял взгляд на мудрое лицо старой Ханны, и в его глазах загорелся огонек.

– Вся беда в том, что ты ни о чем не думаешь... не слушаешь... не хочешь слышать...

– Может, я оглох? Тебе это не приходило в голову? Ведь я почти старик.

– Может, и так.

Насмешливый огонек в глазах Иеремии погас, едва он увидел пламя, горевшее в зрачках Ханны. Он любил эту старуху, несмотря на ее далеко не ангельский характер. Она долгие годы задавала ему жару, и Иеремия терпел это. Сварливость придавала Ханне известное обаяние и добавляла соли в их добродушные перебранки. Однако сейчас ее лицо было серьезным. Ханна смотрела на него сверху вниз, стоя на высоком крыльце.

– На приисках Харта беда. Не слыхал?

Иеремия нахмурился. Между бровями залегла морщинка.

– Нет. Что случилось? Пожар?

Этого здесь боялись больше всего. Вырвавшемуся на свободу огню ничего не стоило охватить целый рудник и унести жизни многих людей. Иеремия боялся даже подумать о пожаре, но Ханна отрицательно покачала головой.

– Пока неизвестно. Похоже на грипп, хотя кто его знает. Распространяется, как лесной пожар. – Ей не хотелось говорить об этом Иеремии, не хотелось будить воспоминания о Дженни, какими бы далекими они ни казались.

Голос Ханны зазвучал тихо, когда она наконец продолжила:

– Сегодня у Джона Харта умерла жена... вместе с дочерью... Говорят, его сын тоже плох и может не дожить до утра...

На лице Иеремии появилось выражение боли. Отвернувшись, он закурил сигару и некоторое время молча вглядывался в вечернюю темноту, а потом опять посмотрел на Ханну.

– Рудник пришлось закрыть.

Рудники Харта по своим размерам уступали в долине только приискам самого Иеремии.

– Мне очень жаль его жену и дочку, – хрипло произнес Иеремия.

– На этой неделе у него умерло семеро. Говорят, еще тридцать очень плохи.

Это напоминало эпидемию, унесшую жизнь Дженни. Тогда тоже никто ничего не мог поделать. Совсем ничего. Когда Дженни умерла, Иеремия был рядом с ее отцом. Они молча сидели в гостиной, а душа девушки отлетела, и им оставалось только безнадежно смотреть друг на друга. Вспомнив об этом, Иеремия почувствовал, как на его сердце лег камень. Он не мог представить себе, какое горе должен пережить человек, теряющий ребенка.

2
{"b":"25980","o":1}