И опять недолгой была передышка. Разгромлен Врангель, заключен мир с Польшей, на крейсерах Антанты бежали остатки армии «черного барона».

Но на Кубани еще хозяйничают кулацкие банды, «зеленые» прячутся в плавнях, по ночам вырезают председателей комбедов, шляются в предгорьях Кавказа шайки беглых карателей. В декабре 9-я стрелковая получила приказ отправиться на Кубань и сосредоточиться в районе Краснодара.

На эшелонах вокруг Азовского моря, через Донбасс и Ростов? Но в стране разруха, железные дороги почти парализованы, сколько времени отнимет такой окружной путь!

Вновь Н. В. Куйбышев находит свое, на первый взгляд бесшабашно-смелое, на деле же глубоко продуманное решение. Дивизия не пойдет в обход Азовского моря, она будет переправляться цо льду Керченского пролива.

— В декабре, когда лед только-только сковал бурные воды? Это же невозможно, сумасшедший риск! Вы погубите, утопите дивизию!.. — пытались отговорить Куйбышева скептики. Но командюж Фрунзе поверил начальнику 9-й стрелковой, командиру, которого узнал еще под Орлом. Разговор был недолог.

— А не промахнешься, Николай Владимирович? Решать, конечно, тебе, но помни: случится что — головой отвечать будешь. Ведь дивизия-то какая, каждый боец — золото.

— Потому и решаюсь, Михаил Васильевич, что знаю дивизию. С кем другим, может, и не рискнул бы, а с этими, уверен, пройду, — отвечал Куйбышев. А потом, как обычно, обстоятельно, выдерживая паузу перед каждой фразой, добавил: — Мы же не очертя голову кинемся. Лед еще тонкий, знаю. Поэтому, думаю, кавалерию и пушки пока здесь оставить. Перейдут позже, когда мороз покрепче прихватит. К тому же рыбаков соберем местных, да и с моряками посоветуемся. Бойцов пустим с интервалами, каждому доску в руки на случай чего. Вот так.

Фрунзе поднялся, быстрыми, легкими шагами прошелся по комнате, повернулся к Куйбышеву.

— Действуйте.

…Толпились на берегу недоумевающие жители, пожимали плечами, шушукались. За ночь саперы подвезли к самой кромке штабеля досок и теперь быстро, деловито начали выкладывать по льду легкий настил. Через час на берег приехал начдив в сопровождении старшого рыбацкой артели, пышноусого, кряжистого как дуб, дочерна обветренного рыбака Данильченка. Тот долго всматривался из-под нависших бровей в бледно-голубую даль, местами прорезанную — черными полукружиями промоин, качал головой.

— А може, не трэба с водой шутковаты?

— Надо, Андрей Спиридонович, очень надо, — уважительно, но твердо отвечал Куйбышев.

— Ну, колы надо, тоди пийдимо, — согласился старшой и первым ступил на сияющую под солнцем ледяную гладь. Рядом с ним, как всегда неторопливо, шагал начдив, за ним последовали двое в бушлатах — моряки Азовской флотилии и начальник инженерного батальона Волонцевич. А на следующий день адъютант 78-го полка с развернутым боевым знаменем в руках первым открыл движение по ледяному переходу. 15 декабря, выиграв самое малое две недели, дивизия уже была на Таманском полуострове.

Через месяц, когда революционный комитет Грузии провозгласил создание Советской республики и крестьяне Борчалинского уезда первыми начали вооруженное восстание против меньшевистского правительства Ноя Жордания, 9-я стрелковая выступила в поход на помощь братскому народу. Штурм Пойлинского моста через реку Куру, тяжелые бои на Сурамском перевале и, наконец, Батум.

…Тихо плещется о набережную Черное море, словно что-то нашептывает стоящему у парапета коренастому плотному командиру. В третий раз за последние полтора года видит Николай Владимирович его буйную синеву, третий орден Красного Знамени заслужил он, приведя свою дивизию сюда, в Батум, почти на границу Турции. В летописи гражданской войны была перевернута последняя страница, касавшаяся 9-й стрелковой.

Но не окончилась военная жизнь для ее командира. В 1921-м — Куйбышев командир и комиссар 2-го Кавказского корпуса, в 1922-м — комендант и комиссар крепости Кронштадт, в 1925-м — помощник командующего Туркестанским военным округом, в 1926-м — военно-политический советник национального правительства на юге красного Китая, в 1928-м — командующий Сибирским военным округом, в 1937-м — Закавказским. Работал Куйбышев и в Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП (б).

И повсюду, всегда и везде части, которыми командовал Н. В. Куйбышев, не знали поражения в боях, были первыми в воинской учебе в мирное время.

Таким был комиссар, начдив, командарм Н. В. Куйбышев, талантливый военачальник, прямой, честный и скромный человек…

…Древние оружейники, непревзойденные мастера булата, долго и тщательно отделывали каждый клинок. Пучок проволоки скручивали, нагревали, проковывали, закаляли, шлифовали, покрывали причудливым узором. А под конец, если булат удавался, на нем чеканили короткий и мудрый девиз.

На одном из таких старинных клинков, подаренных мне в годы гражданской войны дагестанским джигитом, затейливой вязью было выведено: «За правое дело — верен до смерти».

И сейчас, задумываясь над судьбой Николая Владимировича Куйбышева, человека, которого мне посчастливилось знать долгие годы, я думаю, что эта надпись могла бы послужить эпиграфом к описанию всей его недолгой и гордой жизни.

Он не был подпольщиком, не сражался на баррикадах, не спешил объявить о своей преданности новой власти. Но, поверив делу Ленина, до последних дней, через все испытания пронес эту светлую веру. Он не знал страха ни перед кем, что бы ни случилось, он не мог изменить своей партийной совести.

Многое изменилось в нашей стране, когда с высокой трибуны XX съезда партии священную незыблемость ленинских принципов партийной жизни именем партии провозгласил бывший комиссар 2-го батальона 74-го стрелкового полка 9-й дивизии Н. С. Хрущев.

И то, что после стольких лет забвения имя командира этой дивизии вновь заняло свое место среди других имен прославленных героев гражданской войны, — еще одно доказательство победы дела Ленина, дела, за которое боролся и погиб коммунист Николай Куйбышев,

И. ШЕВЧЕНКО

Городской театр в Бердичеве, казалось, шатался от криков, возгласов, улюлюканья. Зал битком набит вооруженными солдатами. Мелькают кое-где фигуры штатских и офицеров. Над собравшимися в клубах дыма потонула люстра. Все устали, охрипли. Изредка в наполненный шумом и гамом зал пробивается отдаленная орудийная канонада.

У трибуны — какой-то щуплый человечек в очках и штатском плаще; он размахивает листком бумаги и кричит:

— Вот телеграмма из ставки! Прапорщик Крыленко убил генерала Духонина!

На скамьях эсеров поднимается исступленный шум. Раздаются крики:

— Большевики — предатели революции!

Неистовствует оратор у трибуны,

— Большевики хотят задушить революцию!

Из-за стола президиума выходит небольшого роста, плотно сбитый человек. Под распахнутой шинелью с погонами подпрапорщика — видавшая виды солдатская гимнастерка, на груди позвякивают четыре георгиевских креста — полный бант. Прищуренные умные глаза невозмутимо и решительно смотрят в зал. Он подходит к трибуне и спокойно отодвигает оратора в очках. Потом неожиданно показывает рукой на потолок. Зал недоуменно стихает.

— Слышите? — спокойно говорит подпрапорщик. — Слышите орудия? Это наступают немцы. Не просто войну продолжают. Наступают на революцию. Мир может быть добыт только в борьбе со всеми врагами пролетариата. Мы — за мир с Германией. Но сейчас немцы — враги революции. Мы должны решить: за революцию мы или против. За революцию — значит драться, драться за мир.

Наши враги — это контрреволюционное офицерство. Наши враги — это эсеры, уже скатившиеся на дорогу контрреволюции, отказывающиеся, признать советскую власть. Наши враги — это мародеры, шкурники и трусы, для которых личное дороже интересов Родины. Наши враги — это немцы, наступающие на нашу страну, предложившую мир.