Гейдж поднимает глаза на Лилу и ухмыляется. Интересно, давно ли они знакомы. — Я все сделал, как ты и хотела. Получилось быстро. Всего в одно местечко заглянуть пришлось — сразу его нашел.

Лицо Лилы в тени. Не поймешь, какое на нем выражение.

Выходит, с Чарли Уэстом проблем не было? — Спрашивает Захаров.

Лила начинает спускаться вниз.

Гейдж презрительно щелкает языком:

Я ему не дал шанса проблемы устраивать.

Лила ступает на черно-белый мраморный пол. Ее босые ноги движутся почти бесшумно.

А Касселю стоит все это слышать?

Меня вдруг осеняет мысль: а ведь когда-то я считал ее одной из избранных, наделенных магией. Я знал, что есть обычные люди и есть мастера, и мастера куда лучше, чем простые люди. Именно так полагали все жители Кэрни — или, по крайней мере, так мне говорили. Когда я был маленьким, кузен Лилы, лучший друг моего брата, не позволял мне даже приближаться к ней, потому что думал, будто я не мастер.

Но даже среди мастеров роли бывают разные. Лила унаследует власть Захарова и сможет заказывать убийства, не марая при этом руки. Ей не придется браться за пистолет — можно просто отдавать команды.

Пусть Гейдж сам расскажет,

говорит Захаров. — Мы же доверяем Касселю, да?

Лила поворачивает голову ко мне. Отблески пламени освещают овал ее лица, подчеркивают линию подбородка. — Конечно, доверяем.

Как-то раз Захаров спросил меня, не возражаю ли я против того, что мне придется выполнять приказы его дочери. Я тогда сказал, что нет. А теперь задумался, каково это на самом деле. Не пришлось бы пожалеть.

Гейдж откашливается. — Ну, я к нему прикоснулся, а тут какой-то ненормальный доброхот решил погнаться за мной и чуть руку мне не сломал. — Он смеется. — Схватил он, значит, доску, да и выбил у меня пистолет. Еще пара секунд, и он получил бы пулю.

Изо всех сил стараюсь не реагировать. Изображаю слабый интерес.

Судя по твоему описанию, он весьма походил на Касселя, да? — Спрашивает Захаров.

Гейдж кивает, устремив взгляд на меня. Глаза его смеются. — Точно. Черные волосы, смуглая кожа, высокий рост. Красивый. Спер мой пистолет.

Захаров подходит к Лиле и кладет руку на ее плечи. — Может, это был его брат? Они очень похожи.

Баррон вовсе не доброхот,

говорю я.

Гейдж качает головой:

Без фотки не скажу, но вряд ли.

Захаров кивает:

Рассказывай дальше.

Чтобы сбежать, пришлось перелезть через забор,

продолжает Гейдж. — Через пару кварталов меня схватили ребята в штатском. Запихнули в машину, я уж решил, мне каюк, но они сказали, что если скажу им, что произошло, они не станут расследовать убийство.

И ты рассказал? — Спрашивает Захаров — хотя я вижу, что он уже слышал эту историю и знает ответ.

Лила высвобождается из объятий отца и присаживается на край дивана.

Ну, сначала я отказывался, сказал, что я не стукач, но, как выяснилось, им плевать, кто заказал убийство — да и на само убийство плевать. Их интересовал только тот псих-доброхот. Отпустили меня, когда я рассказал о парне, с которым пообщался пару минут. И еще сказал, что он взял мой пистолет.

У меня как-то странно кружится голова. Будто я падаю с высоты.

Они хотели знать, знакомы ли мы с ним. Спрашивали, не предъявлял ли он удостоверение федерала. Я ответил, что ни то, ни другое. Когда они отпустили меня на все четыре стороны, я пошел к мистеру Захарову, потому что решил: может, он знает, в чем дело.

Как-то все это не похоже на моего брата,

говорю я, стараясь выглядеть как можно спокойнее.

Лишняя осторожность не помешает,

отвечает Захаров.

Пардон, больше ничем помочь не могу,

говорит Гейдж. — Если что понадобится, зовите.

Мне тоже пора,

я встаю. — Так мы закончили?

Захаров кивает.

Направляюсь к лифту. Подошвы ботинок отстукивают четкий ритм по каменным плитам пола. Вдруг я слышу, что за мной кто-то идет.

Погодь,

говорит Гейдж. — Спустимся вместе.

Оглядываюсь на Захарова и Лилу — они смотрят на нас. Лила слабо машет мне рукой.

Захожу в лифт и, когда двери смыкаются, закрываю глаза.

Убьешь меня? — Спрашиваю я, нарушив повисшее молчание. — Ненавижу ожидание.

Что? — Когда я открываю глаза, Гейдж хмурится. — Это ведь ты тот самый псих, что на меня напал.

Ты — мастер смерти,

вздыхаю я. — Зачем ты это сделал? Почему не выдал меня Захарову?

Очень надо. Ты же меня отпустил, вот я и вернул должок. — У него резкие, можно сказать точеные черты, но он довольно мускулист. Это сразу видно по его широким плечам. — Только пистолет отдай. Это ж «Беретта» 1943 года. Фамильная ценность. Принадлежал моей бабушке. А она получила его после войны от какого-то любовника-итальянца и подарила мне, когда родители выгнали меня из дома. Пока ехал в автобусе до Нью-Йорка, спал, спрятав его под куртку, которую использовал вместо подушки. Так было спокойнее.

Киваю:

Обязательно верну.

Отдай его Лиле, она передаст,

отвечает Гейдж. — Слушай, не знаю, чего от тебя хотели те агенты — меня это не касается. Мне не показалось, что ты один из них, а если б из-за меня у тебя возникли проблемы с Захаровым, Лила бы мне спасибо не сказала.

Хмурюсь:

О чем это ты?

Ты же самый младший из братьев Шарп, да? Кассель. Да Лила про тебя все уши прожужжала. — Он ухмыляется, подняв брови. — Вряд ли ты способен оценить, но меня не каждый догонит.

Смеюсь:

А ты давно знаком с Лилой?

Когда мне тринадцать стукнуло, делал одну работенку для ее отца. Ей тогда, кажись, лет двенадцать было. Мы с ней тут же поладили. Забирались в комнату ее матери, примеряли ее одежду, пели перед огромным зеркалом. Собирались даже группу организовать, под названием «Небо над Токио», но ни я, ни она ни на чем играть не умели, да и петь тоже.

До меня не сразу доходит, что Гейдж говорит о том, что еще ребенком убил кого-то по приказу Захарова. Я потрясен — но потом вспоминаю, что занимался тем же по заданию Антона.

Тут меня осеняет: а ведь скоро мне снова придется убить, на сей раз по просьбе Юликовой. Юликовой, которая знает, что я уже однажды ей солгал.

Двери лифта открываются, и у меня падает сердце. Кажется, что земля уходит из-под ног.

На следующее утро, сразу после утренних объявлений, меня вызывают в кабинет декана Уортона.

Стою перед его письменным столом полированного дерева, и стараюсь не вспоминать снимки, на которых я его видел: где обнаженная рука Мины лезет за ворот его накрахмаленной белой рубашки. Наверное, у всех есть слабости, но, пожалуй, я не могу быть настолько снисходительным к пожилому преподавателю Уоллингфорда.

Я никогда особо не интересовался Уортоном. Он декан, в возрасте близком к пенсионному, с клочками тщательно причесанных седых волос на голове. Ко мне он не слишком благоволит, но я же всегда давал ему кучу поводов для неприязни: мои букмекерские дела, снохождение, то, что моя мать — осужденная преступница.

Мне кажется, что теперь я смотрю на него свежим взглядом. Замечаю полускрытую документами сегодняшнюю газету, открытую на странице с кроссвордом, несколько пометок на полях, сделанных синей ручкой. Вижу под столом крышку от баночки с лекарством и одинокую желтую пилюлю. Но выразительнее всего — дрожь левой руки декана; возможно, это нервный тик, но все равно сразу становится ясно, что он с трудом сохраняет спокойствие.