– Большинство золотых жил в Икарии, – осторожно вставила Иана.

– Да. Старые императоры, да и новый, полагаю, тоже, этим успокаиваются. А ведь золото – просто символ. Им не выстрелишь, его не съешь. Представь, пушечная мануфактура может сделать сто пушек и ни одной больше, а золота добыли втрое больше. Значит, пушка будет стоить не тридцать, а девяносто гулдов! Долго объяснять, хотел сказать другое, почему я сам уподобился счетоводу. Когда наши герцоги, графы и маркизы вкладывают золото в заводы, они хоть в мизерной мере помнят о правилах чести. В том мире... Я сам не поверил! В том мире вообще все ради золота.

Не только война. Они готовы на любую подлость. Так нельзя. Дорогая, в бою между шпагой и счетной машинкой побеждает последняя. Я обязан убедить весь мир: этим оружием тоже нужно воевать достойно.

Иана поняла невысказанное. Муж против бесчестных счетоводов. Собирается сам стать счетоводом и показать образчик морали. Непонятно лишь, сам он до этого дошел, или его подтолкнула женщина с двуцветными волосами.

Алекс настолько отвергал саму возможность романа с иномирянкой, что не воспринимал всерьез беспокойство супруги.

– Хелена – всего-навсего студиозус экономического университета. Но училась в том мире! Она знает о хозяйствовании больше, чем все ученые мужи Ламбрии, вместе взятые. Так как мы теперь отлучены от библиотеки, – он чуть замешкался, сдержавшись от упрека, что нежелательный контакт Ианы с Хеленой вынудил монахов на жесткую меру. – Без библиотеки она – основной источник наших знаний. И записи.

– То есть постороннюю... женщину, – у Ианы чуть не сорвалось с губ другое слово, грубое, – ты берешь с собой. А меня бросаешь одну с ребенком.

Она сознательно проигнорировала уверения, что после перевала троица разделится. Это – только слова. Их цена, увы, известна.

– Хелена должна составить программу, как обогнать Ламбрию. А мы с Гораном со шпагами в руках пробьем дорогу этой программе. Что тебе не ясно?

Главное неясно. Если ты обещал, что мы всегда будем вместе, почему меня бросаешь? Ради призрачного блага империи? Пожалеешь...

– Как считаешь нужным, муж.

– Ты у меня самая... Вы обе у меня самые славные!

Он не уловил фальши в ее покорных словах. Ни в этот день, ни в последующие. И когда прощался, оставив почти весь золотой запас, хоть монахи с троих, даже и четверых, считая Айну, не взяли ни арги. Все время радовался – его жена понимает, как важно дело для настоящего мужчины. Большое дело, государственное.

Возможно, его просветил бы Горан, всегда настораживавшийся от излишней женской покладистости. Но у обремененного печальным опытом тея появился другой предмет для наблюдений. Он начал неровно дышать к Хелене.

Когда Алекс впервые поддел товарища, тот чуть не вызвал ученика на дуэль, потом намял бока на тренировке. Наконец, признался – да. Вдобавок, похоже, без взаимности. Девушка со странными волосами сочла Горана брутальным дикарем. Гораздо благосклоннее относилась к князю, но уважала его семейный очаг. Вдобавок – на полголовы выше, что смешило Алекса и жутко раздражало поклонника иномирянки.

В палатке на перевале они спали втроем – походные условия тут же отменили многие правила. Хорошо, что Иана не знает!

Перед отходом ко сну Алекс вытащил тонкую бечеву и привязал к ней блестящий камушек с дырочкой, девушке велел смотреть внимательно, а спутнику – не шевелиться и помалкивать. После нескольких манипуляций и достаточно простых фраз Хелена застыла. Рот с пухлыми губами приоткрылся, из уголка неприятно капнула слюна.

Горан возмущенно зашевелился, Алекс показал ему кулак.

Начались вопросы, намного превосходящие по сложности те, что ей гуру задавал в первый день иммиграции. На некоторые из них она отвечала довольно энергично. Но, увы, часть слов была на совершенно непонятном для теев языке. Другие – на ломаном наречии Икарии.

– Вы меня гипнотизировали? – раздраженно бросила женщина, даже не подозревавшая о сокровищах своей памяти.

Приведя ее в чувство, Алекс не стал скрывать, что старательно покопался в мозгах спутницы.

– Да. И задал много вопросов. Не волнуйтесь, ничего личного, слово чести. Горан подтвердит.

Тот энергично кивнул головой, преданно глядя на выведенную из прострации девушку.

– Горан, что ты понял из фразы про автоматику?

– Не много. Но принцип – ясен. Их мастеровые сверлят дырку в канале ствола, часть газов от взрыва пороха не на пулю давит, а заставляет работать какой-то хитрый механизм, передергивающий затвор вместо стрелка. Здорово! У нас никто не додумался.

– И Джива не сообразил ее расспросить под гипнозом.

– А ты?

– Запросто. Внушению меня обучили еще в прошлый раз, с его помощью заставил Марка летать. Потом монахи натаскали Хелену икарийским словам, она слушала их под гипнозом и отвечала. Я и решил – вдруг она еще что-то вспомнит, даже какие-то вскользь услышанные фразы, – Алекс ободряюще улыбнулся девушке. – Вы – просто кладезь мудрости.

– Я не устаю радоваться.

Мужчины положили ее посредине. Наутро Алекс обнаружил, что женская рука плотно его обвила во сне. Горан тоже это заметил.

В Тибирии Алексу пришлось нелегко из-за крыла и всеобщего предубеждения к тейскому сословию. Отяготив карму очередным убийством, он нанял повозку и спрятал крыло в ней, чем избежал дальнейших стычек до перевала, где решился на самый простой способ путешествия. Прихватив небольшое количество продуктов, летел до сумерек, заночевал в горах под открытым небом. С первыми лучами солнца продолжил путь, избежав встречи и с дорожными грабителями, и с их коллегами-пограничниками.

В первой же таверне его ждал сюрприз.

Внутри все выглядело как обычно – в низком обширном помещении легкая мгла от дыма с кухни, подсвеченная масляными лампадками. Жирный запах жареного мяса для черни и кисловатый от постных блюд для благородного сословия. Пара скучающих девок, обделенных вниманием клиентов, пара солдат, кидающих кости – у кого выпадет две короны, тот и заработает аргу на оплату свидания. Мелкие торгаши в компании дюжих охранников, одинокий тей в коричневом плаще Южной Сканды, между ними лениво двигалась толстая баба с широким задом, привычным к щипкам и шлепкам.

А потом набилось много посетителей. Алекс занял торец длинного стола, за него уселась компания простолюдинов, вежливо спросивших позволения. И когда зал заполнился, сверху спустился бард с мандолой.

После нескольких дежурно-героическнх декламаций под перебор струн у музыканта потребовали главную песнь года – «Балладу о доблестном рыцаре Алексайоне Алайне». Персонаж сего произведения едва не подавился куском оленины, услышав название.

Дворяне не смущаются и не краснеют. «Доблестный рыцарь» в тот вечер превратился в исключение. Он узнал собственную историю в сильно приукрашенном виде, дополненную десятком выдуманных подвигов. Пассаж о романе с Ианой вышиб слезу не только у шлюшек, но и суровых солдат, хоть они явно не в первый раз слушали сей опус. Концовка патетическая – новый император не смирился с гордым нравом рыцаря и изгнал его, мечтая о погибели соперника, но не в силах уничтожить народного любимца. Когда-нибудь Икарии станет совсем худо, благородный Алексайон вернется и наваляет врагам по первое число.

Упомянутого благородного больше всего задели последние строки, мораль для подрастающего поколения, призванного брать пример не с императорского семейства и герцогов, а с нашего рыцаря.

Если мяса с ножа ты не ел ни куска, Если руки сложа, наблюдал свысока, А в борьбу не вступил с подлецом, палачом, Значит, в жизни ты был ни при чем, ни при чем. (* В.Высоцкий. «О борьбе»).

Алекс уронил голову.

Его никто не изгонял! Сам бросил империю, с легким сердцем и радостными воспоминаниями о первой брачной ночи. Уход от борьбы с Ванджелисами, подлецами и убийцами – укор ему самому.

Ни одна из песен, сочиненных в эпоху правления Эдранов и вброшенная в народ, не прижилась, не превратилась в передаваемую из уст в уста. Безвестный автор прославил Алекса стократ больше, чем это сделала воинская репутация!