— На земле тебя не уложишь.

И простой ответ Эркина.

— Ты приёмов этих не знаешь, вот и всё.

— А что, — Андрей заправил выбившуюся рубашку, — это все… умеют?

— Рабы-то? Кто как, — пожал плечами Эркин. — Да и не всерьёз дрались, — поглядел на небо, вокруг. — На ночёвку здесь оставим, что ли? Они уже ложатся.

— Нет, — мотнул головой Андрей. — Погоним.

— Давай, — согласился Эркин и засвистел, пошёл к бычкам, несильными точными пинками, поднимая лежащих. — Андрей, за Подлюгой следи!

— А то! — Андрей увернулся от рогов Одноглазого. — Я т-тебя, тварина! Фредди! Резеду лови! Наши на свист идут.

— Поймал! — взмыл в седло Фредди. — Пошли, ну, пошёл! — он хлестнул смотанным лассо Шефа.

Сбив стадо тесным гуртом, они погнали его к месту ночёвки. Бычки упрямились, пробовали крутиться на одном месте. И ругань становилась всё злее, а удары сильнее.

— Подлюга, тварь беломордая! — орал Эркин. — Назад!

Подлюга развернул было в его сторону рога, но получил такой удар ремнём по морде, что счёл за лучшее отступить и вернуться в стадо. Подскакавший Фредди огрел его по крупу.

Уже в полной темноте они загнали и успокоили взбудораженных поздним перегоном бычков.

— Андрей! — Эркин чуть не сорвал голос и откашлялся. — Мотай на стоянку, жрать хочется, — сказал он, перемешивая русские и английские слова.

— А ты? — обернулся Андрей.

— Посвищу им. Мотай.

— Ага! — и Андрей ускакал в темноту.

Эркин повернулся к Фредди.

— Сейчас круга три дадим, поголосим малость, и успокоятся.

— Почему вы… так говорите? — Фредди натужно выговорил: — Stoyanka.

— Лагерем звать? — усмехнулся Эркин.

Фредди задохнулся, как от удара под-дых, беззвучно открывая и закрывая рот. Эркин покосился на него и задумчиво продолжил:

— Страшное это слово. Я когда в имении был, надзиратель заметил, что боимся мы, и начал… дразнить нас. Пош-шёл в лагерь! — прохрипел Эркин, изображая пьяного, и уже своим голосом. — Мы от страха дёргаемся, а ему смешно.

— Вы… знали о лагерях? — глухо спросил Фредди.

— Про лагерников знали. Что попал к ним в камеру, живым не выйдешь. А они… надзиратели к ним в камеры только вдвоём и с автоматами заходили. А они белые, отбиваться нельзя. Ну и всё… И слухи всякие ходили…

— Stoyanka, — медленно повторил Фредди. — Что это означает?

— Нуу, — Эркин замялся, подбирая слова, — ну, место, где ночуем, куда возвращаемся, но не дом, а…

— Ладно, — кивнул Фредди. — Понял, — и по-английски, — это стоянка. Поём?

— Давай.

Они разъехались, пробуя голоса. И круг за кругом. Низкий гудящий голос Фредди и глубокий чистый Эркина сходились и расходились, не мешая друг другу, хотя каждый пел своё.

— Ну, всё. Улеглись, — Эркин негромко посвистел, и его Принц сам повернул от стада, увлекая за собой Резеду.

Андрей встретил их пытливо настороженным взглядом, но ограничился коротким:

— Попрело всё.

— Сойдёт, — Эркин разулся и, тяжело вздохнув, сел к костру. — Да, где же метки у них? Мы которую неделю с ними, а не видели.

— В ушах, — коротко ответил Фредди, усаживаясь напротив, и, увидев их изумлённые лица, захохотал.

— Ах, чтоб их поперёк, — Андрей озадаченно выругался. — В уши мы не заглядывали. Зачем так?

— А чтоб не переклеймили, — отсмеялся Фредди. — На бедре, когда шерсть отрастёт, можно поверх новое клеймо наложить и всё, иди доказывай, чей он. А в ухе не зарастает. И новое положат если где, то всё равно подмена видна.

— Хитро придумано, — покрутил головой Андрей, раскладывая варево.

— Джонатан где-то вычитал об этом, ну и решил попробовать.

— Ага, то-то мы ещё гадали, чего он к ним в уши лазил, когда приезжал, — засмеялся Эркин.

— Смотрел, как держится, — пояснил Фредди, принимаясь за еду.

— Мг, — Андрей уже набил полный рот.

На этом дискуссия временно прекратилась, рты у всех заняты.

Андрей дожевал и заглянул в котелок.

— Кому ещё?

— Себе, — откликнулся Фредди, отставляя миску.

Эркин молча мотнул головой.

— Как хотите, — пожал плечами Андрей, берясь за котелок.

Эркин стал разливать кофе.

— Сахар не клал?

— Ты ж его спрятал, — огрызнулся Андрей.

— Лень вьюк поворотить? — Эркин встал и пошёл к вьюкам.

— Там кисет полотняный, захвати, — сказал ему вслед Фредди.

— Чего? — обернулся Эркин. — Что там?

— Кисет. Мешочек такой с завязками. Белый.

— А! Я думал, это твоё, не переложил.

— Ну, так что? Забыл, где оставил?

Эркин повозился у вьюков и вернулся к костру. Ловко бросил на колени Фредди белый туго набитый мешочек и положил у костра их, уже затёртый мешочек для сахара.

— Спря-атал! — передразнил он Андрея. — В другой вьюк положил, и всё.

Андрей доскрёб котелок, отставил его и собрал миски.

— Давай.

— Погодите, — Фредди распустил завязки, взял сковородку из-под лепёшек и вытряхнул на неё содержимое мешочка.

Увидев конфеты, Андрей захохотал.

— Что? — еле выговорил он сквозь смех, — опять премия?!

Рассмеялся и Эркин.

— Вот не ждал. Думал, до дома конфет не увижу.

Фредди довольно ухмыльнулся. Точно попал. Лишь бы теперь не спросили, пайковые ли они. Врать не хочется, а признаваться, что купил их в городе на свои, не стоит. Верченые оба, ещё неизвестно, как поймут. Подумают о прикормке… и пойдут опять по тому же кругу.

Тогда, почти все такие конфеты — Алиса их называла сосалками — Эркин Алисе и отдал. И первую же конфету он сунул в рот, не думая и не разглядывая. И тут же вздрогнул, застыл от забытого, казалось, напрочь ощущения.

— Ты чего? — Андрей посмотрел на него поверх кружки. Щека с конфетой у него смешно оттопыривалась. — Заглотал сразу, что ли? Их сосать надо.

Эркин кивнул.

— Знаю.

И всё время, пока пили кофе, его лицо сохраняло прежнее, немного растерянное выражение. От второй кружки он отказался, пошёл к вьюкам и вернулся уже со свёртком, где хранил нитки, шило и иголки для кожи — шорный припас.

— Давай лассо.

Фредди допил кофе и отставил кружку.

— Я не безрукий, давай сюда.

— Держи, — Эркин перебросил ему через огонь свёрток и сел свободнее, расслабив мышцы. Андрей покосился на него, на Фредди, налил себе ещё и явно задумался над выбором между сахаром и конфетой.

— Бери, не думай, — усмехнулся Эркин. — Я не буду больше.

— Не понравилось? — вскинул на него глаза Фредди.

— Нет, почему. Вкусно. А так…

— Вспомнил чего? — Андрей положил в кружку сахар и размешивал его черенком ложки.

— А хотя бы, — Эркин откинул со лба прядь и посмотрел на Фредди, быстро сшивавшего внахлёст концы ремня. — Умеешь.

— Я на коня сел, — Фредди усмехнулся, — до рождения ещё. И всю эту круговерть со скотом знаю, как вам и не снилось.

— До рождения это как? — заинтересовался Андрей.

— А просто. У меня отец ковбой. Да больше года на одном месте не держался. Ну, и ездил. А мы все за ним. Мать меня и родила чуть ли не в седле, — Фредди попробовал шов на разрыв и взялся за следующий конец.

— На Подлюгу ты ловко сел, — улыбнулся Эркин. — Я так не умею. И нас посшибал здорово.

— Тормоз дело нехитрое. — Фредди посмотрел на Эркина и снова вернулся к работе. — У тебя получится. Эндрю легковат ещё. Силу наберёт и тоже сможет.

— И с рабами дела не имел, значит? — не выдержал всё-таки Андрей.

Эркин досадливо крякнул, но Фредди спокойно ответил, обрезая залохматившийся край.

— Своих у нас отродясь не было. Да и вообще… Я не из Алабамы, там у нас, в Аризоне, прерии. Сухие. Стада большие и перегоны длинные. Рабов из ранчеро никто почти не держал, невыгодно. Если только там по дому десяток, не больше. А со стадами ковбои на контрактах. Ну вот. А отец… ковбой лихой, от бога, но то запьёт, то не тому морду набьёт, то всё сразу. И на новое место. А это, само малое, ползаработка хозяину оставил. Неустойка. И мы за ним. Нас, пискунов, девятеро было. Я один остался. Отец сорок лет до солнца вставал, после солнца ложился, а нажил… В чём принесли его тогда из салуна, в том и похоронили. Сменки не было, — Фредди оторвался от шитья, твёрдо взглянул на парней. — Белая рвань. Слышали такое? — они кивнули. — Вот я белая рвань и есть. С десяти лет у стада крутился. Работал как мужик, а получал как пацан.