– Да сохранится большой мир в малом, да исполнят великие боги волю смертной, да сохранится день мертвого в амулете сем до последнего моего земного выдоха… – Произнося завершающие обряд слова, Митаюки круговыми движениями, от краев к центру, стерла свой рисунок, закопав угли в песок, пока наконец в центре не остался только зеленый нефритовый крестик. Последним движением чародейка закопала и его, немного выждала, затем быстро выдернула, продела в отверстие заготовленный ремешок и повесила на шею. Забрала змеиную тушку. Вернувшись к слугам, к костру, разрыла угли, кинула ее в золу, снова прикопала.

– Тебе помочь, госпожа? – почтительно спросила Сай-Мени.

Митаюки предупреждающе вскинула палец.

Проведение колдовских обрядов требует соблюдения ритуала до мелочей. И если она обещала духам съесть змеиную тушку так, как им надлежало истреблять ее врагов, значит, тушку следовало обглодать до косточек, обсосать и разбросать объедки в разные стороны. И до тех пор не произносить ни звука. Ибо каждое слово, произнесенное до конца обряда, становится его частью.

В Доме Девичества старые ведьмы любили рассказывать историю старого Сытхе-эр, который во время молитвы о ниспослании удачи почесал спину и сказал: «Как поясница болит, зуб двунога мне в ребра…» – и уже через мгновение ему между лопаток вонзилось копье с костяным наконечником, неудачно оброненное сидящим в кроне над святилищем дозорным.

Юная чародейка умела ждать. И потому дала змейке время запечься, потом не спеша, очень тщательно, обглодала мясо с тела, больше напоминающего крысиный хвост, и только после этого произнесла:

– Надеюсь, вы догадались приготовить обед? Я ужасно проголодалась!

Путешествовать на лодках через густые жаркие джунгли Ямала – самый простой способ передвижения, если не считать полета на драконах. Ни тебе болот, ни тебе оврагов, ни тебе буреломов – греби да греби по водной глади.

Чем ближе к колдовскому солнцу приближались путники, тем сильнее оно припекало и тем гуще и сочнее становилась зелень, тем более буйно кипела жизнь. Уже после первого дня пути сосны и березы, утки и зайцы, можжевельник и малина остались далеко позади, уступив место пальмам и мангровым зарослям, цветным зубастым попугаям и летучим прыгающим ящерицам, орхидеям и лианам. С каждым гребком становилось все жарче, и воины быстро скинули одежду, оставшись в одних набедренных повязках.

Понятно, что на суше заросли стояли такой плотной стеной, что прорваться через них могли только трехроги или спинокрылы. Да и те – с разбегу. Без разбега они себе дорогу просто проедали. Но остающиеся позади драконов просеки под жарким солнцем и на влажной земле зарастали в считаные дни. Сперва – травой, через месяц-другой – кустарником. А если за это время не показывался очередной брюхатый пожиратель зелени, – то вскорости на месте просеки стоял уже густой прочный лес.

Даже вокруг крупных городов более-менее сохранялись только те тропинки, по которым ежедневно пробегали десятки ног. Стоило случиться празднику или горю, которое удерживало горожан в своих домах хотя бы неделю – и все! Тропинки и дороги исчезали, словно их никогда и не было.

И только реки всегда оставались на своих местах, неизменно гладкие, широкие, чистые…

Плыви себе да плыви.

Первый день пути не доставил отряду Митаюки-нэ особых хлопот. Лодки мчались легко и стремительно, словно и не боролись со встречным течением. На ночлег путники остановились уже в сумерках, пометив протоку, на которую свернули, привязанной на ветку длинной полоской сыромятной кожи.

Это было условие Матвея Серьги, отпустившего свою жену вперед всего с сотней воинов: разведать и разметить дорогу. И не ввязываться ни в какие схватки!

Разумеется, чародейка собиралась выполнить оба требования… Как получится…

Бывший шаман повернул к берегу, сделал на стоящем наособицу дереве две длинные широкие засечки.

– Выше ручьи будут узкие, легко перепутать, – пояснил Нахнат-хайд. – Не понятно, где главное русло, где притоки. Тут надобно чаще помечать.

Митаюки согласно кивнула. Чаще так чаще. Главное, чтобы бывший шаман сам не заблудился.

Из-за жары мужчина скинул куртку и штаны, оставшись только в сапогах, повязке и нательном крестике, и теперь его татуировки проступили во всем своем многообразии: клык дракона на правом плече, хвост дракона на левом – это татуировки боевые, усиливающие удары в схватке. Всевидящее небесное око под обеими ключицами – защита от сглаза и обмана. Паутина Хонт-Торума на правой стороне груди, с заходом на шею – тонкие нити, сплетающиеся местами в руны и паучок с поджатыми лапами означали почитание бога войны и постоянную готовность к схватке. Спину почти целиком закрывала ступня Нум-Торума – знак почитания верховного бога небес. На сердце расцвел семилистник – символ великой искренней любви. С оскалом в центре – преданной любви.

Похоже, цветок был самым первым тату шамана, поскольку почти все остальные рисунки являлись боевыми заклинаниями, и только два знака плодородия внизу живота и поклонный стебель правого колена были рисунками молитвенными, обращением к богине Мыхими за защитой от болезни и прославлением ее милости. Остальные татуировки на ногах добавляли им прыткости и силы. Поясницу мужчины огибала извивистая змея переменчивой Этпос-ойки, богини луны, умеющей обманывать и отводить глаза, на щиколотках плясали веселые пупи, помогающие скрадывать шаги.

Для воина, даже вождя, рисунков было слишком много. Ведь татуировки сами по себе – ничто. Чтобы давать им силу, сир-тя должен обладать колдовскими способностями. Однако для колдуна направленность татуировок была уж очень воинственна.

Похоже, когда-то в молодости Нахнат-хайд разочаровался в жизни и возжелал найти смерть в честной битве. Но оказался сильнее противников.

На второй день лодки шли дальше вверх, используя весла уже в качестве шестов. В протоке, выбранной бывшим шаманом, глубина редко где была по пояс, а по большей части не доходила и до колена. Здесь главной сложностью стали поваленные поперек русла деревья. Одинокий струг такая проблема могла бы и остановить. Однако в отряде чародейки хватало свободных рук, чтобы отправлять вперед дровосеков, споро разрубающих трухлявые стволы и отбрасывающих их в стороны.

Еще несколько широких притоков, отмеченных кожаными лентами – и могучий в низовьях Ямтанг сузился до нескольких шагов, а глубина его стала таковой, что лодки то и дело чиркали днищем по песку.

Воины спрыгнули в воду и теперь вели свои челны, придерживая их за борта – в то время как уже почти половина маленького войска стучала впереди топорами. Здесь джунгли не просто перекрывали русло в отдельных местах – здесь они росли практически прямо в ручье.

Ближе к вечеру лес победил. Путники вытащили лодки на берег и перевернули кверху днищами, оставив отдыхать до своего возвращения, закинули поклажу на плечи и зашагали по воде пешком. Колдовское солнце начало тускнеть на ночь как раз в тот момент, когда Нахнат-хайд вывел порядком запыхавшуюся Митаюки-нэ к округлому прудику в размах рук шириной. На дне лужицы бурлили, вскидывая горстями мелкий серый песок, несколько крохотных вулканчиков.

– Исток Ямтанга, великая госпожа, – указал на родник бывший шаман. – Отсель до истока Варанхая копье добросить можно. Вот токмо узкий он зело за родником. До того места, где лодку на воду спустить можно, полдня налегке шагать.

– Белокожие дикари хитры, – отмахнулась девушка. – Они что-нибудь придумают. Нам же главное – здешние племена к покорности привести.

– Племена многочисленны, госпожа, – предупредил Нахнат-хайд.

– Ну и что? – пожала плечами чародейка. – Мы несем истинную веру, слово Господа нашего Иисуса. Разве способно оружие устоять против христианского учения?

– Не способно, госпожа, – размашисто перекрестился бывший шаман и поклонился чародейке.