Это длилось очень долго. В какое-то мгновение мне начало казаться, что это было всегда. И что все, что происходило раньше, было чем-то незначительным и случайным, а вот эта темнота и есть самое главное, суть, существо меня. А потом я проснулся.

Я увидел доску, на которой лежал. Не постель, а доску. Повернул голову и с трудом рассмотрел сетку, как будто я смотрел на нее изнутри. Опустил взгляд на каменный пол вольера, разглядел миску с кормом, спрыгнул и начал есть. Точнее, не так, ел не я, а кто-то другой. Просто у меня перед глазами мелькала миска и какое-то отдаленное ощущение подсказывало мне вкус еды. Странный, но отчего-то приятный. Значит, я был в вольере, ел из миски, и мне это нравилось. Точнее, мне это совсем не нравилось.

– Вот видишь, – донесся с той стороны клетки слишком громкий, но знакомый голос. – А ты боялся за зверя.

– Он лежал пластом два дня, – прозвучал в ответ другой знакомый голос. – Раньше такого не случалось.

– Раньше и постояльца такого не было, – ответил первый голос. – Лео очень доволен. Сказал, что отличное тело. Этот художник явно раньше был военным. Пришлось схватиться там кое с кем, так впервые Лео обошелся без побитой физиономии. Он даже сказал, что подумывает оставить это тело себе.

– Он идиот? – обладатель второго голоса обозлился. – Зачем же он тогда пихал его рожу под все камеры? Этой же ночью камень к ногам и в море. А если Лео будет упрямиться, я его тушку туда отправлю, надоело уже выносить за ним!

Я подошел ближе к сетке. Почему-то я оказался низко, хотя стоял, а не лежал. Основание сетки, обвитой пожелтевшим вьюном, было точно на уровне моего взгляда. С другой стороны сетки на садовых качелях сидели Мата и Ангуза. Покачивались и разговаривали. Но сидели и покачивались очень высоко, а я был низко. Но не лежал, а стоял. Я посмотрел на свои ноги и увидел кошачьи лапы.

Тьма вновь затопила все вокруг.

«Ответишь ему таким же пристальным взглядом, и все. Зажмурится и замурчит».

«Жизнь слишком коротка».

«Главное не затягивать. К тому же твоя тушка, Лео, киснет. Думаешь, я всякий раз буду заставлять ее держать глаза открытыми? Ах, чего мне это стоит? С кем ты еще хотел разобраться? А ты не думал, что тебя уже могут искать? Ты забавляешься третий день! Хватит, Лео, остановись! Ангуза, держи его… Ну что ты будешь делать? Лео, ты допрыгаешься, я отнесу кота в комнату, и этот чертов художник окажется в твоем теле! Что значит, не забудьте его связать?»

«Ангуза! Он какой-то идиот! Что он делает теперь?»

«Рисует».

«Зачем?»

«Думает, что если художник чудно дерется и стреляет без промаха, то он должен писать великие картины».

«И как?»

«Мазня какая-то. Но я ж тебе говорила, этот Пессимус сам сказал, что он был плохим художником».

«У него были другие достоинства».

«О, ты тоже успела его раскупорить?»

«В прошлый раз ты говорила – распаковать».

«Ответишь ему таким же пристальным взглядом, и все».

Тихий звук подъехавшей машины. Еще более тихое хлопанье двери. Сухие, еле различимые выстрелы. Знакомые выстрелы. Как глухие щелчки. По два сдвоенных на жертву. Один человек. Второй человек. Третий человек. Затем одиночный более громкий и крик боли. Удар, и потом уже хныканье. Еще один, уже более сильный удар. Загорается свет, и я вижу влетевшего в комнату самого себя. Оборачиваюсь и понимаю, что я сижу на постели, тут же лежит «тушка Лео». Мое родное тело скулит на полу, зажимая простреленную руку. Вслед за ним в дверь заходит Пуэлла с двумя пистолетами в руках и шипит как змея:

– Ты думал от меня скрыться? Нет, вы только подумайте, он думал от меня скрыться! За каким демоном, ты бросился во все тяжкие? Сошел с ума! Я уж думала, нанял кого-то надеть свою маску, а оказывается, собственной персоной! Это кто еще? Кто это лежит связанный на постели?

– Я не Пессимус, – скулит мое тело. – Я другой. Это я лежу на постели.

– Интересно, – смеется Пуэлла.

Это плохо, когда она смеется. Очень плохо. Но он этого еще не понимает, хотя пора бы уже. Рука прострелена. И, кажется, начала уже болеть нога. Вот это плохо. А ведь были у него шансы, были.

– Очень интересно, – смеется Пуэлла. – Пессимус говорит мне, что он не Пессимус, а лежит на постели.

– Эй?

– Она бьет тушку Лео ногой. Тушка вздрагивает, подтягивает колени к животу и вдруг жалобно мяукает.

– Мяу? А вот так?

Она вскидывает пистолет с глушителем и всаживает тушке Лео пулю в лоб.

– Теперь где ты? Ты только что лежал на постели, теперь там лежит труп. Говори, где ты теперь?

– Здесь, – хрипит Лео моим голосом. – Но я не Пессимус. Пессимус – кот! Он кот. Пустышка!

– Не смешно!

Звучит громкий выстрел, и вторая рука Лео повисает плетью. Какого черта? Это же не его рука, а моя рука! Но Пессимус кот… А тело Хероса, которого кое-кто называла в постели Пессимусом, скулит и трясется у ног прекрасной Пуэллы, агента секретной службы Теллуса, дочери шефа Менториса. «Ответишь ему таким же пристальным взглядом, и все».

– Послушай, Херос, – она присела на край постели, резким ударом вставила дуло пистолета в мой бывший рот. – Я знаю, что ты всегда считал себя самым умным. Да, тебе везло. Ты выпутывался из ужасных ситуаций. Но это – моя операция. Я собиралась убить своего приемного отца. Не ты, а я. Поверь мне, у меня были для этого основания. Ты убил его, чтобы он до тебя не дотянулся, но ты выполнял мое решение. Он в самом деле хотел дотянуться до тебя, потому что я жаловалась ему на тебя, что ты лезешь ко мне под юбку, но не отцовская ревность двигала им. Просто ревность. И да, к тебе под одеяло залезла я сама. И это я сорвала шпингалет на окне, я подсказала тебе идею с подкормкой. И я зудела насчет этого шпингалета, изображая заботливую дочь. Наконец, я устроила ловушку в твоей квартирке, из которой ты сумел вывернуться. Теперь, когда ты знаешь все это, скажи, где деньги Менториса? Я никогда не поверю, что ты не озаботился в первую очередь его деньгами! Они пропали со всех счетов в тот же день. Я их все равно найду, не усложняй мне жизнь. Где они?

– Не знаю, – заскулил Лео.

– А вот так?

Она встала и наступила ему на гениталии, заставив не только завыть Лео, но и содрогнуться меня самого, все-таки это была важная часть меня.

– Не знаю, – завыл, захрипел Лео.

– Как знаешь, – нажала на спусковой крючок Пуэлла, завершив пробег моего замечательного материального я. Интересно, как она собирается моделировать место преступления? У тела Лео дырка в голове! Как он отстреливался? Ах вот как!

Пуэлла подняла пистолет с глушителем и выстрелила в плечо настоящему трупу Лео. Затем обжала его пальцами обычный пистолет. Бросила оружие на пол, вставила в ту же ладонь пистолет с глушителем. Похоже на правду, но только если не знать, каким агентом был Херос, которого одна обворожительная коллега называла в постели Пессимусом.

– Ну что, – Пуэлла посмотрела на меня. – Ты теперь Пессимус? Иди сюда, пустышка. Имей в виду, я строгая хозяйка. В глаза мне смотри!

Она схватила меня за шиворот и встряхнула.

«Только не это», – подумал я.

На пересечении Правды и Свободы… нынче заседание… На пересечении Правды и Свободы общее собрание… Раз-два-три-четыре, пятый это хвост, шесть-семь-восемь-девять…

Мотыль бежал, приговаривая про себя всякую ерунду. Это у него привычка такая – вроде бы и ум занят, но почему-то помогает следить и все сразу видеть.

Раз-два-три-четыре, следом раскоряка, глупая собака… Бублик сопит, громко клацает когтями.

– Мотыыыль… Скоро уже?

– А тебе чего, – но оборачиваясь, буркнул Мотыль. – Тебя вообще не звали.

– Мне надо…

Надо ему… Стыд один с этим Бубликом. Ведь уже пугнул его два квартала назад, шипел… а толку! Раскоряка только прижался было к мусорному ящику, а потом все равно нагнал.