Что же последовало далее?

А далее нападавшие потребовали от туристов сбросить ватные куртки и разуться, опять-таки с угрозами и бранью (всем, кто не ориентируется в туристском снаряжении той поры, подскажем, что «ватная куртка» (ватник) и «штормовая» (штормовка) — это разные детали одежды. Брезентовая штормовка надевалась поверх ватника для предотвращения намокания последнего в лучае таяния снега у костра. Поэтому сначала члены группы были вынуждены снять штормовые куртки с капюшонами, и лишь после этого должна была последовать команда снять ватники). Но эти команды выполнялись уже без избиений, поскольку физическое насилие требовалось нападавшим лишь для подчинения группы, и злоупотребять побоями они не желали. Эти люди прекрасно понимали, что лишние побои — это лишние следы, по крайней мере потенциально. Да и чего там греха таить, члены группы Игоря Дятлова в какой-то момент оказались психологически подавлены происходившим и не были способны к активному сопротивлению. Все, кроме одного.

Рустем Слободин был не только хорошим спортсменом. Он был еще и рисковым парнем. Летом 1958 г. Рустем вместе с отцом совершил пешеходный переход из города Фрунзе (нынешний Бишкек) в Андижан. Этот 300-километровй поход проходил по горной малонаселенной местности (западный Тянь-Шань), причем эпитет «малонаселенный» в данном случае является синонимом слова «опасный». Чем менее населена местность, тем опаснее случайные встречи, особенно когда этническим русским путешественникам доводится встречаться с киргизами, уйгурами, узбеками, дунганами и представителями иных, весьма непохожих на них своею ментальностью, народов. Про интернационализм и братство трудящихся вспоминать во время таких встреч, конечно, можно, но нож и топор желательно всегда держать под рукою — эти доводы оказываются весомее упомянутых «интернационализма» и «братства». Автор прекрасно осведомлен о специфических проявлениях «братства народов» в условиях СССР, поскольку имел счастье обучаться три года в одном классе с казахскими детьми, которые искренне ненавидели русских только за то, что у тех не было блох. Было это лет на 20 позже похода Слободиных по западному Тянь-Шаню, но даже в конце «золотых» 1970-х казахские дети и подростки производили впечатление настоящих дикарей. Автор наблюдал неоднократно сцены, способные потрясти воображение любого цивилизованного человека, но доверить их описание бумаге невозможно, не опасаясь обвинения в разжигании расовой ненависти и национализма. Поэтому автор лишь ограничится замечанием, что Рустема Слободина и диких жителей Тянь-Шаня летом 1958 г. разделяли не просто ментальность или воспитание — между ними лежала настоящая цивилизационная пропасть. Русских не то чтобы ненавидели — эпитет этот слишком одномерен и не передает всей специфики межнациональных отношений, — русским просто завидовали из-за их белой кожи, запаха мыла и отсутствия блох. Русских, разумеется, не убивали за каждым углом, но вот в дикой местности без лишних глаз ждать от случайного встречного можно было всякого…

Как известно, Николай Миклухо-Маклай бодро сплавал к полинезийским каннибалам и вернулся обратно целым и относительно невредимым. Дружбу дикарей он завоевал стеклянными бусами и умением курить трубку, выпуская дым из ноздрей. Если бы Миклухо-Маклай отправился летом 1958 г. на Тянь-Шань, то от тамошних аборигенов он бы такими фокусами не отделался. Более того, с немалыми основаниями можно предположить, что он вообще не возвратился бы из такой поездки. Ибо Тянь-Шань был тогда местом более опасным, чем Полинезия. Тем не менее отец и сын Слободины успешно прошли пешеходным маршрутом в Андижан, где работал старший брат Рустема. Этот переход очень красноречиво свидетельствует о характере обоих путешественников — они верили в свои силы, они во всем полагались друг на друга и были готовы за себя постоять. На самом деле этот поход — лучшая характеристка Рустему как туристу, как товарищу и как мужчине.

И когда на склоне Холат-Сяхыл группа Игоря Дятлова оказалась под прицелом пистолетов (или автоматов) незнакомцев, думается, именно Рустем Слободин дерзнул противостоять силой непонятно откуда появившейся угрозе. Случилось это уже после того, как Золотарев и Тибо-Бриньоль отбежали в сторону и растворились в темноте — мы можем с уверенностью это предполагать, поскольку оставшиеся члены группы к этому времени уже сбросили с себя куртки и начали снимать обувь. Сделал это и Слободин, внешне демонстрируя полное подчинение. Но когда дошло до снятия обуви, Рустем, используя возможность нагнуться, не привлекая внимание, видимо, поднял финский нож Колеватова, прежде уже брошенный в снег, возможно, прямо ему под ноги и, выхватив клинок из ножен, попытался атаковать ближайшего противника. Мы не знаем, хотел ли он убить этого человека или только разоружить, приставив «финку» к горлу, но эта яростная атака вызвала не менее яростный отпор. Слободин был избит по-настоящему, уже не для острастки, не для запугивания, а с целью изувечить; он получил несколько тяжелейших ударов в голову, способных повергнуть в нокаут любого, ему подбили низкими подсечками левую ногу (на нижней трети левой голени остались две хорошо узнаваемые ссадины) и завалили в снег. Мы видим у него и трещину в черепе (с левой стороны), и двусторонние кровоизлияния в височные мышцы, и ссадины и царапины на лбу, и ссадину на левой скуле, и на верхнем веке правого глаза. Надо ли упоминать про кровотечение из носа? У Рустема текла кровь из носа… Все телесные повреждения — это чисто боксерские и борцовские травмы; после любых соревнований по контактным видам единоборств зайдите-ка в раздевалку к спортсменам да перепишите травмы! Вы увидите совпадение «один в один» с тем, как был травмирован Рустем. А если к этому добавить его сбитые кулаки (если точнее, «осаднения пястно-фалангиальных суставов обеих рук») да содранную кожу и синяки на нижней части правого предплечья (как у Юрия Дорошенко!), то вопрос «подтвержден ли факт драки наверху у палатки?» перестает быть вопросом и превращается в однозначное утверждение.

Драка с участием Рустема Слободина действительно была. Есть тому довольно неожиданное, хотя и косвенное, подтверждение — раздельное нахождение финского ножа Колеватова и ножен от него. Нож, как известно, поисковики отыскали еще в марте 1959 г. в палатке, а вот текстолитовые ножны от него — только в мае, после того как сошел снег в районе установки палатки. Разговоры про «таинственные» ножны, якобы неизвестной принадлежности, лишены смысла, ибо ножны эти Римма Колеватова в присутствии Юрия Юдина официально опознала как принадлежавшие брату; ей они и были возвращены следствием.

В этой истории интересно прежде всего то, что ножны оказались без ремня, другими словами, хозяину пришлось сначала расстегнуть поясной ремень, чтобы снять ножны, а потом обратно его застегнуть. Манипуляция сама по себе довольно странная, поскольку подвешенный к ремню нож в ножнах не доставляет владельцу никаких неудобств, к нему быстро привыкаешь и перестаешь его замечать, с ним даже спать можно без особых проблем. Но Колеватов почему-то решил избавиться от ножен. Ладно, пусть так. Но помимо этого нож извлекли из ножен вне палатки. Если бы Колеватов на самом деле спасал друзей из-под снежного завала и резал палатку своей «финкой» изнутри, картина должна была наблюдаться прямо противоположная — брошенные ножны находятся в палатке, а сам нож — вне ее. Но этого нет! Мы видим, что нечто побудило Александра Колеватова снять с ремня нож с ножнами и бросить их в снег, словно они стали ему не нужны, — а ведь это действие совершенно абсурдно в случае любого некриминального сценария развития событий. Зачем избавляться от ножа, который и так с тобою и не только не мешает владельцу, но напротив, резко повышает его шансы на выживание в неопределенной обстановке? Логика в снятии ножен с ремня и выбрасывании ножа может быть только в случае принудительного разоружения, т. е. выполнения команды под угрозой расправы. Причем угрозы явственной, неоспоримой и неодолимой в тех условиях. По крайней мере, Колеватов именно так эту угрозу и расценивал.