– И в конечном итоге больная осталась без помощи, – сердито оборвал толстушку Игорь Михайлович. – Я этого так не оставлю! Доложу вашему начальству о проявлении головотяпства.

– Ой, – испугалась девушка, – я ни при чем, наши, когда поняли, что Федосеева надолго одна осталась, так перепугались! Мне велели ехать, вскрывать с полицией дверь.

– А полиция зачем? – удивилась Зина.

– Ну… – забормотала девица, – э… э… так… просто… положено… ребята, идите во двор.

Парни в спецовках испарились из прихожей.

– Раз она живая, я тоже пошел, – ответил мужчина в форме.

– Так вы решили, что в квартире труп! – осенило Зинаиду. – Не дождетесь! Валите отсюда, пока не получили как следует.

Соцработник ойкнула и исчезла. Игорь Михайлович поднял руки.

– Я не с ними. Меня отправили на несколько месяцев в командировку, вернувшись, стал про вас расспрашивать, коллеги ничего не знают. Отругал коллектив за проявление к коллеге невнимания и…

– Я уволилась, – напомнила Зинаида.

Главбух снял свои ужасные очки.

– И что? Неужели нельзя поинтересоваться здоровьем человека, с которым бок о бок работали? Спросить, как дела. Начал сам вам звонить, никто не отвечает, ну и пришел посмотреть, что у вас происходит.

– Трубка разбилась, – смутилась Зина, – вот на улицу хотела выбраться, думала корм кошкам приобрести, может, до торгового центра дошагаю, надо бы новый телефон купить.

– Какие красавицы, – восхитился вдруг бывший начальник.

Зинаида обернулась и увидела Матильду с Гретой.

– Кис-кис, – заулыбался главбух.

«А он симпатичный и совсем не старый, лет сорок», – подумала Зина.

Кошки приблизились к главному бухгалтеру и начали тереться о его ноги, Игорь присел и погладил их.

– Любите животных? – поразилась Федосеева.

– Очень, – признался главный бухгалтер, – у меня живет Барсик, порода московский дворянин, во дворе подобранный. Не будет наглостью с моей стороны пригласить вас в кафе попить чаю?

– Сто лет не выходила из квартиры, – пробормотала Зина, – сейчас оденусь, вам придется немного подождать.

Спустя два месяца Федосеевой успешно сделали операцию, а через год Игорь и Зина сыграли свадьбу, объединили две свои небольшие квартиры в одну просторную и живут в ней счастливо вместе с Матильдой, Гретой и Барсиком. Вскоре после бракосочетания Зинаида прошла обследование в хорошем медицинском центре и врач спокойно сказал:

– У вас нет проблем, анализы в норме.

– Уверены в своем диагнозе? – спросил Игорь Михайлович. – Вы видели результат прошлой томографии? Читали заключение районного специалиста?

Доктор пожал плечами.

– Ну, там все было не так уж плохо, лекарства назначали правильно, операцию сделали хорошо. Но, главное, вы не упали духом, боролись, не жаловались…

Зина начала краснеть.

– …Не повторяли: «За что это мне?» – продолжал доктор. – Задали иной, правильный вопрос: «Зачем это мне?» Вы не сомневались – из любой ситуации всегда есть выход, просто человек его не всегда ищет или не хочет искать. И уж совсем беда, когда больной сам хоронит себя, твердит: «Я умру». Поговорит он так пару месяцев и уедет на кладбище. А другой, даже находясь в более тяжелом состоянии, ведет себя достойно, говорит: «У меня много дел, мне есть ради чего оставаться на земле» и выживает вопреки диагнозу. Никогда нельзя сдаваться.

Когда муж с женой вышли на улицу, Зина взяла Игоря под руку и тихо сказала:

– Я такую чушь несла на работе. Доктор меня совсем не знает. Я вела себя отвратительно.

Игорь обнял супругу.

– Ты молодец, ты справилась.

– Меня спасли Матильда с Гретой, – призналась Зина, – встала, чтобы их покормить, и поняла, что могу ходить.

– Спасибо кискам, – улыбнулся Игорь, – но ты поднялась, а могла остаться лежать.

– Ну да, – после небольшой паузы согласилась Зина, – я встала и теперь буду говорить каждому, кто считает себя безнадежно больным: «Борись и никогда не сдавайся!»

Все было просто ужасно.

Жизнь крошилась, как лежалое песочное печенье, – разваливалась на куски, распадалась на крошки.

Все знают, как это бывает. Куча мудрейших пословиц на тему: пришла беда – отворяй ворота, беда одна не приходит, до кучи, одно к одному. Словом, все навалилось разом, накрыв меня колючим и душным одеялом тоски, уныния и мыслей о несправедливости бытия вообще и моей жизни в частности.

Казалось, что периодические взбрыки и капризы судьбы, именуемые «превратностями», давно закалили, приучили и научили – сопротивляться, противостоять и, наконец, примиряться.

И все же…

Тогда весь этот опыт, все эти горькие знания, вся жалкая мудрость, подобранная на уже довольно долгом жизненном пути, уверенность в том, что все преходяще (да знаем, знаем!) – все это никак не работало.

Ни минуты!

Да и, честно говоря, утешать себя не хотелось. Сопротивляемость жизненным трудностям была вдруг утеряна – как природный иммунитет после тяжелой болезни, что ли.

Бывает и так.

Хотелось одного – закрыть дверь, лечь на кровать, не включая света, и… послать все к черту. У меня на себя сил не осталось.

А тут еще вы!

Не первый, конечно, кризис, но точно – самый тяжелый.

Теперь по порядку: про «все и сразу». Из потерь сердечных – единственный сын покинул отчий дом.

Нет, все нормально. Я же не идиотка. Надо бы радоваться – вырвался из цепких объятий сумасшедшей материнской любви, хватило сил. Вырвался, снял квартиру и зажил своей жизнью. Радуйся, что при всей твоей гиперопеке, при раздутых до невообразимых размеров материнских кошмарах и страхах (время такое) неожиданно для тебя самой вырос мужик. Аккуратно и почти нежно развел твои цепкие руки и упорхнул в свою жизнь.

Это нормально.

Значит, у тебя получилось не сделать урода, плюшевую игрушку из любимого и единственного мальчика.

А радоваться не получалось. То есть головой – да, конечно. А вот на сердце… Печаль.

Еще долго я пыталась въехать в его жизнь на тяжелой технике – сумки, банки, контейнеры. Грязное белье и чистое.

Поставил на место – вежливо, но не без раздражения: «Мама, не надо! Я попробую сам». Хорошо, что сообразительная – поняла. Правда, долго ревела: «Я! Ему! Совсем не нужна!»

Рисовалась немножко – чтобы муж пожалел.

Потом привыкла.

Пунктом вторым был отъезд любимой подруги – тоже из области сердечных ран. Конечно же, все разговоры сводились тогда к одному – время, слава те господи, другое! Уезжаем не навсегда, границы открыты, бери билет и через восемь часов ты у меня. Ну, или я у тебя. Да, еще телефон, Интернет и вообще…

Вообще… Да бред, конечно.

Раньше ты была на расстоянии трех километров. На расстоянии телефонной трубки без кода и карточки – только протяни руку. А сейчас – сейчас у меня ночь, а у тебя утро! Раньше я звонила тебе по вечерам, когда всех разметаешь по своим углам, и – вот, вот…

– Ну, родная! Поехали?

А сейчас…

Сейчас я буду смотреть на часы, высчитывать время в твоем дурацком Нью-Йорке и думать: могу ли позвонить? У тебя же ассимиляция. И столько проблем.

И постесняюсь, наверное, тебя грузить.

И на билет нужны деньги, а до этого – нужна виза, а дают ее твои новые соотечественники совсем неохотно.

Раньше я звонила тебе и говорила: а пойдем туда? Ну, или – туда? Посидим, выпьем кофе. Потом пройдемся по центру – по нашему центру, его немножко осталось. По Кировской, от Главпочтамта до «Дома фарфора». Или – от «Маяковки» до «Белорусской».