С этой рысью на объекте постоянно какие-то проблемы. Дикую дочь тайги директору института подарили два года назад на пятидесятилетие, когда Муся была еще маленьким котенком. «Котеночек» прожил в квартире Полянского три месяца. Больше его семья выдержать не смогла. Домашние Эдуарда Аристарховича стойко перенесли изодранное кожаное кресло от финского гарнитура, но когда Муся «обработала» кожаное пальто хозяйки дома, то та поставила мужу ультиматум.

И Муся переехала на объект. Живет здесь уже два года, и за это время стала главной головной болью охраны и личным врагом завхоза Приходько. Через месяц после переезда Муси на объекте не осталось ни одной кошки. Со сторожевыми собаками у Муси незримое постоянное противоборство, хотя «сферы влияния» они поделили четко: овчарки с опаской выходят на внутреннюю территорию объекта, а Муся не лезет в их зону – коридор между каменными заборами по периметру.

Паритет установился после одного инцидента. Однажды ночью Муся вылезла через открытую форточку в кабинете Эдуарда Аристарховича и с лоджии третьего (?!) этажа спрыгнула на землю. Овчарки, свободно бегавшие тогда по территории всего объекта, загнали рысь на высокую сосну. Но перед этим она успела-таки оставить глубокую рваную рану на шее одной из собак. Утром все сотрудники объекта полдня снимали Мусю с сосны. Сам Эдуард Аристархович на подъемнике для электромонтеров на глазах у всех подчиненных поднялся с миской молока на семиметровую высоту и снял ее оттуда. После этого на лоджии директора института установили решетку.

Эдуард Аристархович любит Мусю. Каждый день из дома он привозит ей куриные окорока, мясо, молоко. Больше всего она любила мороженое пломбир. Два раза в день он прогуливает ее на поводке по территории объекта. Охрана в это время была в готовности номер один. Самое удивительное, но рысь слушается Эдуарда Аристарховича беспрекословно и привязалась к нему как к родной матери.

– Вот понимаете, Евгений Петрович, что мне нравится в диких животных, – Полянский нежно потрепал Мусю за холку, – они естественны и органичны. Да, в них есть агрессия, но в них нет подлости. Да, они убивают, но не унижают. Из своего окружения они не берут ничего лишнего: ровно столько, сколько нужно, как сейчас говорят, для прожиточного минимума. Если бы мы жили по таким же правилам, то наверняка были бы счастливы…

– В этом есть логика…

– Это не логика, это закон жизни. Ведь почему человек несчастен? Потому что его желания не совпадают с его возможностями.

– Это теория Геббельса.

– Ну и что? Геббельс был довольно неглупый человек, пардон, фашист. Однако в чем была роковая ошибка Гитлера, вы знаете?

– Наверное, в том, что он хотел создать империю из свободных, высокоразвитых государств…

– Ну… в общем, да, но это область политики. Что же касается идеологии, то просчет идеологов Третьего рейха состоял в том, что они все свели к животным инстинктам: страх смерти, биологические инстинкты, стремление выжить любой ценой… Они не учли того, что человек, который был свободным, никогда не станет рабом, во всяком случае внутренне. Чтобы из свободного человека сделать животное, надо изменить его сознание.

– И как это сделать?

– Есть разные методы. Но самое эффективное – это воздействовать на подсознание, на подкорку. Преимущество этого метода в том, что, во-первых, в человеке остаются его знания, умения, профессиональные навыки. А во-вторых, он даже не подозревает, что им уже управляют, что в нем возбуждают природные инстинкты, а уже через них корректируют поведение человека в том направлении, в котором это нужно ОПЕРАТОРУ. Управлять умами людей, постоянно и тотально, – голубая мечта многих правителей. Раньше наиболее мощным инструментом для этого была церковь, сегодня – телевидение. Но, даже несмотря на огромные средства и усилия, которые тратились и тратятся на это, всегда находятся инакомыслящие, которые не укладываются в рамки господствующей идеологии. А наше изобретение – это революция в идеологической области: не нужны уже ни радио, ни телевидение, ни церковь… Однако мы ушли в сторону. Вы ведь пришли по нашему общему вопросу?

– Да, Эдуард Аристархович, нам нужно закончить операцию «Коттедж» в течение десяти дней.

– Что нужно от меня?

– Задействовать опять вашего спеца. Сначала мы пустим в дело нашего человека, а потом уже подключится ваш…

– Я понял. – Эдуард Аристархович почесал лежащую на спине рысь между передними лапами; та, играя, ударила его лапой по руке. – Здесь главное – добиться, чтобы мэр подписал постановление о сносе коттеджа…

– Я думаю, этого мы добьемся.

– Кстати, когда приезжает генерал Скобликов?

– На той неделе в четверг. – Евгений Петрович был слегка шокирован осведомленностью директора института, тем более что сам он об этом приезде узнал только что.

– Ну что ж, нам придется вместе серьезно поработать.

– Над чем?

– Вы еще не знаете?

– Нет, – чекист удивленно посмотрел на Эдуарда Аристарховича.

– Я тоже мало знаю. Ну… Скобликов приедет, все расскажет. – Эдуард Аристархович потянулся на диване, Муся среагировала мгновенно: спрыгнула с дивана, выгнула дугой спину, затем вытянула ее. – Кстати, как ваша дочь, выздоровела?

– Да, все в порядке, – от внимания Булдакова не ускользнуло, что Полянский не очень ловко перевел разговор на другую тему, – я сообщу вам, когда можно будет задействовать экстрасенса. – Булдаков поднялся с кресла.

– Я думаю, за неделю проблема будет решена.

– Надеюсь…

Евгений Петрович вышел из кабинета директора слегка озадаченный и раздосадованный. Оба, начальник отдела и Полянский, чего-то недоговаривают. Что-то здесь странное, размышлял Евгений Петрович, направляясь к своему кабинету.

Карманный вор Павел Касаткин, известный в криминальной Москве как Паша-Пианист, ехал в фирменном поезде «Красная стрела» из Петербурга в Москву. В Питере он был по своим личным делам. Скорбным делам: похоронил родную тетку, единственно близкого человека, кого он знал из всей родни.

Он стоял в узком коридоре купейного вагона, наблюдая, как в темноте проплывают мимо полустанки и железнодорожные переезды. Павел испытывал угрызения совести: тетка, бывший врач, давно была на пенсии, жила одиноко и бедно. Последний раз он видел ее пять лет назад. Она постоянно приглашала его к себе, поздравляла с праздниками, а к Новому году и к его дню рождения обязательно присылала скромные посылочки. Павел не раз ей выговаривал, чтобы она прекратила это делать, что у него все есть, но она неизменно отвечала: «Пашенька, но кто же тебе пришлет еще, кроме меня!» Он давно хотел к ней заехать, но не получалось: все какие-то дела.

И вот теперь он увидел ее последний раз, в гробу. Как бы заглаживая свою вину, Павел сделал довольно приличные похороны: с отпеванием, с оркестром, место на кладбище выбрал лучшее, отвалив кладбищенским шакалам пятьсот зеленых, заказал гранитную плиту с изображением тетки, справил поминки после похорон и девять дней. Но чувство вины не проходило. Вспомнилось детство…

Маленьким он с удовольствием гостил у тети Агнии. Она всегда старалась накормить его чем-нибудь вкусным. Больше всего ему нравилось ходить с ней по музеям, а потом, когда у них уже гудели ноги, заходить в кафе-мороженое и есть мороженое, которое Павел выбирал сам… Тетка хорошо знала Петербург, тогда еще Ленинград, много ему рассказывала о городе и его истории. Она приучила его к хорошим книгам, всегда говорила, что читать надо обязательно классику. Он тогда действительно много читал…

– Ну что, сосед, по пять капель?! – К Павлу подошел сосед по купе, мужчина с безобразно большим животом. Он держал в руках бутылку коньяка и две бутылки пива. Как только поезд тронулся и проводник проверил билеты, он сразу пошел в вагон-ресторан.

Павел не любил пить с незнакомыми людьми, за исключением случаев, когда это вызывалось «производственной необходимостью», но сейчас, когда на душе было погано, он согласился: «Хорошо, но только по пять капель». Попутчик быстро организовал стаканы, нехитрую закуску, ловко разлил в стаканы граммов по сто. Василий, так звали соседа, оказался не в меру болтливым. Сразу начал хвалиться своими коммерческими делами, со вздохом сожаления шепотом сообщил, что в Питере сорвалось дело как минимум на полмиллиона баксов. От второй порции и от пива Павел отказался, сказав, что рано утром у него работа и он должен быть как стеклышко. Под благовидным предлогом вышел из купе.