Про то, как на территорию не далее как вчера проник бравый студент Военной Академии, я говорить, разумеется, не стала. Рэн наверняка через забор сиганул, а забор в три моих роста и оплетен каким-то колючим растением вдобавок. Обратно мимо Двери может кто угодно топать, хоть сам Ворон – она только на входящих реагирует.

Парнишка приуныл и горестно вздохнул, отпустив мой помятый рукав.

– А тебе зачем? – любопытство уже прямо вопило во всю глотку.

– Героя увидеть, ну! – шмыгнул носом отважный вопрошатель. – Меня Тимми зовут.

– Меня – Маннэке.

– А туда совсем-совсем нельзя?

– Совсем. Тебе какого из героев-то? У нас их целых три, на выбор! – не удержалась и съехидничала я.

– Настоящего, – Тимми, видимо, увидел на моем лице выражение полного непонимания и уточнил: – Который в черном!

Великая Рея и Йер Многогрешный! По-моему, нашей Пристани уже никаких колдунов и Воронов не надо, нам и так весело, честное слово!

Ощущая некоторую слабость в коленках и не зная, плакать или смеяться, я на всякий случай прислонилась к забору.

– То есть тебе Зелль нужен, – при звуке этого имени глаза Тимми засияли, как у Норберта при виде шпаргалки к экзаменам. – Э-э... А почему именно он?

– Ага. Мы, как их увидели, сразу поняли, что – герои! Как есть, ну!

«Мы»? Я огляделась и заметила еще кучку ребят, возрастом едва ли не младше Тима, которые толпились поодаль, подталкивая друг друга локтями. В волосах у многих красовались перья – видимо, какой-то новый опознавательный знак у здешней мелкоты.

– И что? – я все еще не понимала. – Почему конкретно Зелль?

– Потому что он темный!

– Како-ой?

– И в черном! Такими и должны быть герои!

Я поняла, что челюсть у меня самовольно отваливается куда-то вниз, и постаралась захлопнуть рот. Получилось не сразу.

– Это же самое здоровское, ну! – с горящими глазами объяснил Тим. – Во всем черном, и плащ черный, и на вороном коне, и через Проклятую Пустошь...

– Какой еще конь? – простонала я. – Какая еще пустошь? Где ты видел здесь пустоши? Тем более с подобным названием? Ни одно существо в здравом уме не назовет так место!

– Зато красивее! – Тимми явно не собирался отступать. – И страшнее! И если болото – то должно быть Гиблое или Топкое, если берег – то Берег Костей, если лес, то... то... – мальчишка защелкал пальцами, стараясь подобрать прилагательное в тему.

– Черный. Чтобы с плащом и конем сочеталось.

– Точно, ну! К тому же когда герой такой мрачный и в темном – это значит, у него в прошлом была какая-то трагедия! А в детстве он был добрым и справедливым!

Я честно попыталась представить себе трагедию в детстве Зелля. Представились почему-то только злая Лиарра в костюме няни и деревянные лошадки (обязательно вороные!), прибитые к потолку. Пришлось прижать ладонь к губам, чтобы не расхохотаться.

– В общем, мы все за ним следим, – закончил Тим, не обращая внимания на мои гримасы. – Все мальчишки. Герой в черном – это здоровски, так и запомни, ну! И некромант если – тоже! (Я вздрогнула.) Еще бы мест таких побольше рядом... красивых.

– Можно начать с переименования города, – посоветовала я. – Просто «Пристань» – недостаточно эпично. Варианты, например – «Пиратская Бухта». Или «Одинокий Риф».

– Рифов нету, – огорченно вздохнул Тим. – И сокровищ пиратских на дне нету, а надо! Мы уж плавали, искали...

– Маяк есть. Можно «Призрачный Маяк».

– А там вправду есть призраки?

– А почему бы и нет?

– Слушай, отличная идея, ну! – встрепенулся Тим. – Спасибо, Ман.. эээ... Нэк, да? Спасибо, Нэк! Побегу, скажу нашим!

Я вздохнула. И почему все так любят сокращать мое несчастное имя? Если бы меня при рождении нарекли какой-нибудь Клариссой Мельхиорой Смертоносной с Пустой Пустынной Пустоши – наверняка бы не решились. Поклонники, надо же! Скоро начнут так по вампирам да мантикорам сохнуть, чует мое сердце. Или по нашей директрисе, если ее в подходящий цвет одеть да трагичное прошлое придумать. Может, я зря жизнь прожигаю, а на самом деле надо завернуться в черную штору да изобразить из себя страдалицу повыразительней?

Несостоявшаяся Мельхиора Смертоносная вяло махнула ладошкой убегающим ребятам, отлепилась от забора и зашагала в сторону Военной Академии. Подумать только, еще совсем недавно все, что меня беспокоило – малое количество денег в кармане да близящиеся экзамены! Какое это было счастье, если вдуматься...

Между строк

Тайхо — лучший ученик за пятнадцать лет, в Академии умнее студента нет, самый юный звездочет-выпускник в стране, он — профессорский любимец и гордость школы. Младшекурсники с восторгами смотрят вслед, липнут к Тайхо, будто мухи на рыбий клей...

... только что-то Тайхо, видимо, заболел. Третий день молчит, в глазах — темнота и холод.

Третью ночь не спит талантливый звездочет. Третью ночь — болят затылок, рука, плечо, так он сроду не сверял ни один зачет — много раз, по книгам, вешкам, по телескопам. Третья ночь на крыше школы, под взглядом звезд, он устало поднимается в полный рост, он узнал ответ — ответ до мурашек прост, леденящий, неотвязный, спокойный шепот. Он три раза смерил место любой звезды, он учебники свои зачитал до дыр...

Тайхо видит в небесах четкий знак беды, и ему сжимает горло клыками страха.

Вот созвездие Дракона — война и кровь, рядом звезды Рин и Рея — борьба за трон... вдалеке, за горизонтом, рокочет гром. Над страной висит предвестье эпохи мрака.

Поперек судьбы не встанешь и не пойдешь, не отменишь бурю, засуху, снег и дождь, волю неба не сменяешь на медный грош,  ты не должен и хотеть, раз не можешь сделать. Там, на небе, им виднее, как нам воздать, там стоят свои, небесные города, лунный пастырь там гоняет свои стада мимо млечного пути, по дорогам белым. Скорпион с Тельцом взирают на нас с высот, что для них минута — лет на земле шестьсот, и не вздрогнут чаши старых златых Весов, не оглянется Кентавр в галопе вечном.  А внизу по звездам движутся корабли, воздвигают монумент из гранитных плит, и уходят караваны за край земли, и приходит утро, день, наступает вечер.

...говорят, звезда — огромный горячий шар, говорят, звезда — потерянная душа, говорят, костер далекий... не нам решать, нам бы проще — знать, что станется нынче с нами. Пусть бездомный дух, пусть шар, пусть искра костра, или просто в черной ткани ночной дыра; нам до них не дотянуться и не забрать, обожжет ладони звездное злое пламя.

Ночь четвертая пошла, догорел закат. Тайхо вновь идет на крышу, в его руках — стопка книг на позаброшенных языках, перетрепаны, исписаны, криво сшиты. В ночь была гроза, и дождь весь балкон залил, градом листья посшибало с садовых слив. Тайхо утром хоть искали — да не нашли. А предвестье мрака? Видно — была ошибка.

С той поры прошло немало, поди же ты — даже небо поменяло свои черты, встали острова из моря, вулкан остыл, только люди — бестолковы, глупы, как прежде. Ждут от звезд советов, ищут какой-то знак... но в чернейшие и тяжкие времена посреди любых знамений встает она. Тайхо-Ри, неяркая звездочка, знак надежды.

Рэн ждал меня у ворот Академии. В отличие от наших, всегда гостеприимно распахнутых, эти были закрыты и щерились навстречу гостям отогнутыми наружу железными острыми зубьями, а каменная ограда была раза в два выше, чем забор вокруг Университета (надо сказать, не низенький). Я опасливо приблизилась.