— Этот сон обещает покой, — ласково сказала мисс Силвер.

Глаза мисс Пелл наполнились слезами.

— Должен бы, да все случилось не так. Я уже знала про полковника Рептона и стала раздумывать, не значит ли этот сон, что мне надо нарушить данное Дорис обещание и пойти в полицию да там все рассказать. Но я сомневалась, знак ли мне это свыше или нет. Может, я все думала и думала про полковника и про то, что не сказала все полиции на дознании, — вот и приснилось. Понимаете, я не солгала — никогда бы этого не сделала, — но когда они спросили, сказала ли я все, что знаю, то я просто уткнулась в платок и расплакалась, а они решили, что мне больше нечего добавить.

— Я вас понимаю.

— Поэтому я решила, что надо бы увериться насчет знака. Так вот, взяла я Библию, закрыла глаза, открыла ее наугад и приложила палец к странице. А когда открыла глаза, то это оказался шестнадцатый стих восьмой главы от Захарии: «Вот дела, которые вы должны делать: говорите истину друг другу; по истине и миролюбно судите у ворот ваших». Тут я подумала: «Ну, если уж это не знак, то что же тогда?» Но потом вспомнила, что ни разу в жизни не нарушала обещаний, так что надо бы увериться получше.

И подумала: «Если Господь захочет, чтобы я заговорила, он пошлет мне третий знак. Тогда точно все будет идти от Господа, и я знаю, что делать». А тут вы стучите в дверь, чужой человек, и повторяете то, на что уже указано мне было в прежних знаках, — что надо рассказать нечто, известное только мне.

Со всей убежденностью, на какую была способна, мисс Силвер подтвердила:

— Да, мне кажется, вы не должны молчать.

Мисс Пелл достала аккуратно сложенный маленький льняной платочек и промокнула глаза.

— Случилось это накануне гибели Дорис. Она вышла после обеда, чтобы отнести в поместье мисс Мегги лиловую шелковую блузку, потом занести мисс Вейн шерстяное голубое платье, которое та сшила после траура по сестре, а теперь оно стало ей тесновато и Дорис его переделала. Девочке надо было порядочно побегать — сначала занести блузку, потом платье, потом зайти к мисс Эклс, чтобы обсудить крой пары ночных рубашек, — мы давно уже взяли у нее этот заказ. Напоследок она оставила платье Конни, потому что все равно дети не уходят из школы раньше четырех. Вернулась она очень подавленная и печальная, но мне сначала ничего не говорила, только сказала, что надо быстренько подправить ворот блузки для мисс Мегги, чтобы вечером она смогла ее отнести. Я спросила, неужели она так расстроена из-за этого ворота. А Дорис отвечает: «Нет, тетя Эмили, не из-за него», — и как разрыдается! Тут уж я к ней пристала, чтобы она мне все рассказала, а она и говорит, что расскажет, если я пообещаю ни одной живой душе про это ни слова не говорить… я, конечно, пообещала. Девочка так переживала…

— Что же она рассказала?

— Дорис сообразила, кто пишет эти, отвратительные анонимные письма. В тот день она посетила четыре дома: в усадьбу отнесла блузку мисс Мегги, в коттедж «Виллоу» — голубое шерстяное платье мисс Вейн, зашла в «Холли» к мисс Метти и в конце — в «Крофт» к мисс Конни. Она была только в этих домах, и в одном из них, — но племянница не сказала, в каком, — она подобрала с пола маленький клочок бумаги. Знаете, как это бывает: видишь на полу что-то валяется и машинально наклоняешься, чтобы подобрать. Дорис так и поступила, а когда бумажка оказалась у нее в руках, то поняла, что это оторванный уголок одного из тех писем, которые она получила, — нижний левый уголок, на котором осталось «Тил» от слова «Тиллинг». Дорис прекрасно помнила, что начало слова было оторвано. В том письме было написано, что все в Тиллинг-Грине знают, что она тайком встречается с мужчиной. Ну вот, взяла она обрывок письма, принесла его домой и сидит как не в себе.

— В каком доме она его подобрала? — настойчиво спросила мисс Силвер.

Хозяйка только глубоко вздохнула:

— Она ведь мне не призналась. Когда я стала настаивать, Дорис ответила, что ей кажется, лучше никому не говорить, а сразу пойти к тому человеку, сказать, что она все знает, и потребовать обещания больше так не делать. Я только спросила, знает ли обо всем Конни, а девочка отвечает: «Не больше, чем вы, тетя, и она тоже обещала никому не говорить».

— Но Конни сказала священнику, что знает автора, — задумчиво произнесла мисс Силвер.

— Может быть, она как-то сама догадалась. Конни приходила ко мне в понедельник, за два дня до своей смерти, и спросила, не рассказывала ли мне Дорис о найденном клочке бумаги. А я ответила: «Что бы мне Дорис ни говорила, но я обещала молчать», — а та мне: «Вам и не надо мне ничего говорить, Дорис сама мне все рассказала, и сейчас я знаю больше вашего». Я спросила, что она имеет в виду, а она ответила, что вспомнила кое-какие подробности из того, что ей рассказывала Дорис. «Понимаете, Дорис подобрала бумажку, но не сказала, где именно, зато обмолвилась, какой белой она ей показалась по сравнению с ковром… и назвала цвет ковра», — вот точные слова Конни. И еще она добавила, что поначалу позабыла про этот ковер, а сейчас вспомнила, и он у нее не идет из головы, потому что она знает дом, где такой ковер лежит.

— Именно так и сказала?

В возбуждении хозяйка схватила мисс Силвер за руку:

— Да, точные ее слова передаю. При том, что позже произошло, эти слова у меня так и звучат в ушах, я их и захочу забыть, да не выйдет.

— Значит, Конни сказала, что бумажка здорово выделялась на темном ковре, но какого цвета ковер, не сказала?

Мисс Пелл грустно кивнула:

— Нет, ни цвет не назвала, ни дом. Она сидела на вашем месте и рассказывала про эту бумажку, а потом и говорит: "Лучше бы Дорис мне ничего не говорила, а то просто не знаю, что делать. Подумайте, мисс Пелл, если я скажу, то пойдут ужасные сплетни и неприятности, скорее всего, дело дойдет до полиции, может быть, дело будет слушаться в суде, тогда мне придется выступать свидетелем и показывать на человека, который рядом со мной живет много лет, и он может всего этого не пережить. И какая польза от этого будет бедной Дорис, раз она уже все равно умерла? Обратно ее таким способом не вернешь. А я ответила: «Да, Дорис уже не вернешь».

— Но свою жизнь Конни могла бы спасти, если бы заговорила, — с горечью заметила мисс Силвер. — Скажите, мисс Пелл, кому-нибудь кроме меня вы рассказывали об этом?

— Нет, хватит разговоров. И Дорис, и Конни нет на свете. Мне кажется, многие беды произошли именно от того, что полно было сплетен. А если бы мне кто-нибудь намекнул вчера, что я буду вот так откровенно беседовать с незнакомой женщиной, я бы ему не поверила. Да и не стала бы я этого делать, если бы не сон, и не Библия, и не третий знак.

Гостья поднялась и, прежде чем попрощаться, серьезно предупредила хозяйку:

— Прошу вас, никому не рассказывайте, ни одной живой душе, о чем мы тут с вами говорили, если дело дойдет до показаний в полиции, я буду с вами, а сейчас позабочусь, чтобы вас охраняли.

На лице мисс Пелл по очереди отразились сначала удивление а потом испуг. Она побледнела, вскочила со стула и даже отступила на шаг. Теперь она казалась еще более растерянной и испуганной, чем в начале разговора. Дрожащим голосом она пролепетала:

— Говорят, что самоубийство — большой грех, но я знаю, что еще больший грех на том, кто подтолкнул к нему мою девочку… И Конни…

— Мисс Пелл, я не верю, что Конни Брук сама отравилась, и начинаю подозревать, что и в случае с вашей племянницей никакого самоубийства не было.

Чтобы не закричать, хозяйка зажала рот рукой.

— Вы считаете, они обе не покончили с собой?

И услышала твердый ответ:

— Боюсь, что их убили.

Проснувшись на следующее утро, мисс Силвер с удивлением стала размышлять о том, что уже среда, и всего лишь неделю назад Конни была еще жива, а для Валентины Грей прошлая среда была кануном свадьбы. В тот знаменательный день, во-первых, проходила репетиция церемонии венчания, во-вторых, прием в усадьбе, откуда Конни вернулась домой вместе с Метти Эклс, распрощавшись с ней около коттеджа «Холли». Прошла неделя, и все ожидали уже второго дознания — по делу полковника Рептона, а сама мисс Силвер почти два дня оставалась при мисс Мегги, которая нуждалась в постоянной моральной поддержке и, как обычно путано и многословно, время от времени выражала свою признательность: