Торир понимал, что ждет случайную полюбовницу, если не защитит ее. Но что ему до Карины? Разве у него не иное дело?

– Пусть забирают.

Кмети, поняв по его жесту, что препятствовать им не будут, кинулись в дом. Торир же пошел седлать коня. Однако мерзко так вдруг на душе сделалось. Даже солнечный день словно потускнел.

Видимо, Карина поняла, зачем явились еланцы. В избе послышался ее крик. А подосланные убийцы не стали очаг честных селян кровью марать, потащили девку на крыльцо. Она вырывалась, цеплялась за резной столбик навеса. Кмети оторвали ее грубо, поволокли, не обращая внимания на взволнованно глядевших селян.

Карина на помощь местных и не рассчитывала.

– Торша! – звала. – Помоги, Торша!..

Но осеклась, увидев, как варяг спокойно провел мимо жеребца. Что ж, потешился с красивой бабой, и хватит с него. У нее потекли слезы. Страх и обида придали сил. Стала вырываться отчаянно, кмети сразу и справиться не могли. Карина боднула одного в подбородок, впилась пальцами в глаза другому, опять уцепилась за какую-то из построек. О помощи больше не молила. Высыпавшие было из дома поселяне поспешили уйти. Она заметила и наблюдавшего со стороны волхва. А Торир спокойно сел в седло и поехал прочь.

Кмети все же выволокли ее за околицу. К лесу тащили, чтобы там и порешить. От ужаса у Карины все плыло кругом.

– Пустите меня, ради доброго Рода, – молила. – Я уйду тихонечко, никто не узнает куда. А с вами серебром расплачусь. Монисто у меня есть серебряное.

Она рванула у горла ворот тулупа – звякнули серебряные кругляки дирхемов. Что-то появилось в лицах убийц, переглянулись быстро. Потом один неожиданно оглушил девушку сильным ударом кулака по затылку и, перекинув обмякшее тело через плечо, понес в чащу. Второй шел следом, проваливаясь в снег.

– Да погоди ты, – окликнул он того, что с ношей. – Ишь припустил. Куда так торопишься? Хозяйка велела лишь в сторону оттащить и добить.

Первый остановился, стал доставать нож.

– Подставь ее горло, зарежем быстро, чтоб не мучилась. Да и монисто заберем. Монеты поделим – и о том молчок.

– Смолчим, конечно. И не только об этом.

Первый уже скинул молодую женщину на снег, но второй удержал его руку с ножом.

– Погодь, прыткий какой.

– Чего ждать? Видишь, Каринка очухивается. Сейчас голосить начнет.

– Погоди же, Бугай.

Второй сорвал рукавицу, спешно втолкнул Карине в рот. Сам улыбался.

– Убьем-то мы ее все едино. Но неужто тебе, Бугай, не любо сперва княжьей плотью потешиться? Карина красива, как Дева Лебединая[46]. Не зря же Боригор с Родимом по ней так убивались. Аль тебе не сладко будет знать, что и ты княжьей утехой насладился?

Бугай подумал и убрал нож.

– Монисто только сними. Ишь глазища открыла. Пускай же на последнего полюбовника посмотрит. Подол задери ей повыше. Какая кожа! Точно шелк иноземный.

Его лицо похотливо исказилось, он стал торопливо развязывать гашник[47]. Но второй кметь потеснил Бугая, твердя, что он надумал – ему и первенство.

Карина еще не совсем опомнилась, слабо слышала грубые голоса над собой. Поняла только, что лежит полуголая на снегу, стала пытаться одернуть одежду. Кто-то стукнул ее по рукам, навалился сверху. Одновременно шарили у нее за пазухой, мяли грудь, рванули несколько раз монисто, только голова дернулась. Она наконец очнулась. Захрипела, давясь шерстяной рукавицей.

Дальнейшее произошло мгновенно. Насильники и не заметили, когда рядом появился чужак. Вроде бы уехал, а тут возник рядом, словно блазень[48]. Схватил одного за бороду, рванул голову назад и быстро резанул по горлу. Тут же, не ослабляя силы, этой же рукой вогнал по рукоять нож в бок другого.

Все произошло так стремительно, что наконец очнувшейся Карине показалось, будто и не было ничего. Но рядом лежали окровавленные тела насильников, а Торир чистил о снег лезвие ножа.

Карина глядела испуганно и удивленно. Потом вздохнула нервно и кинулась к спасителю, обняла за колени.

– Верной рабой тебе буду, умру за тебя!..

Захлебнулась слезами.

Торир погладил ее по разметавшимся черным волосам. Не мог себе объяснить, зачем развернул коня, отмахнулся от твердившего что-то волхва и поскакал по следу, пока не увидел их. Тогда все помутилось в голове от злобы. Глупо повел себя, но не жалел. Хотя и понимал, что нарушил зарок посланника – не вмешиваться в местные дела. Поэтому, когда следом за ним из леса появился проводник, Торир только пожал плечами на его осуждающий взгляд.

Проводник сначала только смотрел. Потом скинул на снег переметные сумы для гостя и медленно поехал в лес. Исчез в чаще.

Торир повернулся к Карине. Она все еще вздрагивала от плача. А он вдруг заметил блеск серебра у нее на шее. Ишь какое!

Карина заметила его взгляд и, сняв сверкающее монисто, протянула ему. Но варяг отвел ее руку.

– Оставь. Скажи лучше, не лгала ли, обещая, что можешь провести меня? Мне в град Копысь на Днепре надо.

Она наконец взяла себя в руки.

– Раз говорила, значит, проведу.

– Тогда не мешкай. Чем скорее уедем от Елани, тем лучше.

Они ехали и день, и второй, и третий. Заснеженный лес подтаивал, опадали с мохнатых лап елей пласты тяжелого сырого снега, однако к ночи все еще сильно подмораживало, холод пробирал. Хорошо, если на заимку в чаще выходили, а то пришлось и заночевать прямо на снегу, на нарезанных еловых лапах, но в объятиях друг друга и возле костерка. Выспались нормально.

Но постепенно глушь отступала. Стали попадаться селища, где было уже не так безлюдно. И все же пришлых приняли с опаской, мужики с рогатинами вышли, хотя потом заулыбались, узнав Карину. Мир племени радимичей был замкнут, каждый род, каждое селение жили своим укладом. И все же о том, что Дир Киевский шастает по округе, знали, как и слыхали, что он селища разоряет. Но говорили об этом хоть и с опаской, но и в чем-то беспечно: дескать, чужая беда – не своя. Да и как было горевать, если волхвы уже время Масленицы объявили, надо было выскребать по сусекам остатки муки, печь круглые, как солнце, блины, угощать путников. Ведь не отгуляешь как надо Масленицу – боги могут и не послать урожай. Таков обычай, этому надо следовать.

А еще Торир наслушался славословия своей спутнице! Даже поглядывал на нее удивленно, гадая, почему Карина теперь не оставит его, не приживется у своих? Неужто его рабой быть слаще, чем почитаемой у соплеменников? Может, преследований Параксевы опасается? Или преследований Родима, о котором многие ее спрашивали? Или… Ему сладко становилось при мысли, что с ним не хочет расставаться. Но было еще нечто, что уяснил варяг: Карина и впрямь была ему подходящей проводницей. Она не хуже заправского охотника не столько знала дорогу, сколько определяла направление по солнцу, по звездам, лишь порой отталкиваясь от каких-то знакомых примет: то некогда виденный, схожий с лешаком пень узрит, то елочку смешную, то вдруг появится домовина на шесте, трухлявая, давно забытая родичами. Полезная баба оказалась. Так, огибая чащи и буреломы, они однажды выехали к очередному селению. И тут с Ториром случилось то, что порой накатывало. Вроде и все спокойно было, тихо, темнели за заледенелым длинным озером хатки радимичские, а его беспокойство сильное наполнило. Чуял – беда там. И замер, сделав знак и спутнице притихнуть.

Карина смотрела на него, ни о чем не спрашивая. Она вообще была недокучлива – это он тоже отметил. Торир же ощущал… узнавал это захватившее душу чувство. Вернее, предчувствие, точнее – уверенность. Еще непонятное, оно упреждало об опасности. Дар богов – как пояснили некогда воспитавшие его волхвы. Если бы он остался с ними, служители научили бы его управлять этим чувством, видеть опасность, даже предотвращать ее. Но на это ушли бы годы, а он не мог тратить на это жизнь. И он ушел от волхвов, почти бежал.