Литмир - Электронная Библиотека

На Калининском фронте

1

Прошел год. И вот я уже прощаюсь с Оренбургом. С высокого берега Урала в последний раз взглянул на рощу, на степные просторы, уходившие в небесную даль. Доведется ли еще побывать в этих краях?

Впереди фронт.

Вспомнил, каким птенцом начинал войну на Халхин-Голе. Тогда у меня был мизерный налет на истребителях — меньше ста часов, теперь — шестьсот! Год в академии тоже не прошел даром: освоил новый тип самолета, пополнил свои теоретические знания. Есть все шансы бить врага наверняка.

Много размышлял об этом в пути к новому месту службы на Калининский фронт, с твердой верой в свою «счастливую звезду».

Стоял сентябрь 1942 года. День выдался пасмурный, дождливый. Проселочные дороги раскисли. Грязный, в насквозь промокшем поношенном реглане с большим трудом на попутных машинах добрался от станции до деревни, где размещалось управление 3-й воздушной армии. Прежде чем войти в домик отдела кадров, тут же, в большой дождевой луже, смыл с себя дорожную грязь.

Начальника отдела кадров на месте не оказалось. Принял меня важный на вид уже немолодой капитан.

— Старший политрук Ворожейкин после окончания ускоренного курса академии ВВС явился в ваше распоряжение, — доложил я по всем правилам, держа в руке необходимые документы.

Капитан, хмурясь, не вставая со стула, выслушал и недовольно буркнул:

— Вы Ошиблись адресом. Идите в политотдел.

Я положил перед ним командировочное предписание, удостоверение личности и большой опечатанный пакет.

— А почему у вас звание политработника? — удивился он.

На его сердитом лице промелькнуло выражение недоверчивости.

Капитан углубился в чтение моих бумаг, сверяя один документ с другим. Потом, не приподнимая головы, стал внимательно осматривать сургучные печати на пакете. Найдя их в порядке, вскрыл пакет и начал листать личное дело.

— О, вы, оказывается, в академии за грубость со старшим начальником заработали двадцать суток ареста и привлекались к партийной ответственности.

Да, был такой печальный случай в моей жизни. Произошел он осенью 1941 года, когда немецко-фашистские войска вплотную подошли к Москве. Мне не хотелось в то трудное время оставаться в глубоком тылу. Я подал рапорт о посылке на фронт. Не разрешили. Чтобы развеяться от тяжких дум, я пошел в театр слушать оперу «Царская невеста». Слева от меня сидел лейтенант-танкист с девушкой. Во время действия они довольно громко разговаривали. Впереди оказался генерал-лейтенант. Он обернулся к ним:

— Замолчите! Мешаете слушать.

А в перерыве, когда включили свет, генерал, как видно по ошибке, сделал мне замечание за «неуменье вести себя в театре» и приказал доложить об этом моему непосредственному начальнику.

Позже на меня наложили взыскание по строевой линии, а заодно привлекли к партийной ответственности. На заседании партийного бюро к этому присоединили еще и мой рапорт о посылке на фронт, как доказательство того, что я «не желаю учиться». Один из членов бюро все это квалифицировал как опасную недисциплинированность и потребовал самого строгого наказания.

Партийное бюро вынесло строгий выговор с предупреждением. Однако коммунисты не согласились с таким решением, на собрании ограничились разбором. Я хотел было рассказать капитану обо всем этом.

— Не надо, — снисходительно улыбнулся он. — Чепуха какая-то. Учиться не хотел, а в свидетельстве об окончании почти одни пятерки! И уже летали на новых «яках»? Доложу начальству. До завтра.

На другой день с утра я снова предстал перед капитаном.

В мирные дни получение нового назначения всегда вызывало у военных людей большое душевное волнение. Другая должность, неизвестное место службы, новые люди… Ко всему этому нельзя было оставаться равнодушным. Иное дело в военное время. Теперь вся процедура назначения ничуть не волновала меня. Я рассуждал так: где бы летчик со своей частью ни находился, место работы уже определено — фронт, он един для всех. Должность тоже особого значения не имеет. Воздушный бой всех уравнивает. Там права на жизнь, на смерть и на победу определяются только умением воевать да товарищеской спайкой… Поэтому я спокойно ждал приказа о назначении. Мне было известно, что в армии один полк все еще летает на старых истребителях И-16. Однако я был уверен, что меня пошлют на «яки», как уже освоившего новый самолет.

Капитан с тем же важным видом, как и накануне, зачем-то молча порылся в моем личном деле и сухо, официально начал:

— Докладывал о вас командующему. Принять вас у него нет времени, поэтому поручил мне передать следующее: боевого опыта на фронтах Великой Отечественной войны вы не имеете. То, что было на Халхин-Голе и на финской войне, уже устарело…

Служба в армии, и особенно академия, научили меня шире смотреть на то, что называется боевым опытом. Я был убежден, что этот опыт никогда не устаревает, а только перерабатывается, совершенствуется в зависимости от новых событий. Мне трудно было согласиться с капитаном, так бездумно оценивавшим историю прошлых войн, особенно Халхин-Гол.

— Вы не правы…

Капитан, видимо, не терпел, чтобы его перебивали, раздраженно сверкнул глазами и предупредительно поднял руку:

— Вот вы опять свою недисциплинированность показываете. Это нехорошо. Командир должен иметь выдержку и такт.

— Виноват, — извинился я.

— Так вот. Чтобы командовать эскадрильей, вам нужно еще поучиться у наших фронтовиков и к тому же подтянуться в дисциплине. Ввиду вышеизложенного командующий принял решение назначить вас с понижением — заместителем командира эскадрильи в семьсот двадцать восьмой истребительный авиационный полк.

Очевидно желая узнать, как я буду реагировать на такое сообщение, капитан сделал паузу.

Должность меня мало волновала. Я спросил лишь об одном: — Этот полк на «яках»?

— Нет, на И-шестнадцатых.

У меня непроизвольно вырвалось:

— Но я переучился на «яках», а на И-шестнадцатых уже три года не летал, надо снова учиться. Зачем?

— Так решил командующий.

Я встал:

— Разрешите идти?

Кадровик тоже приподнялся и, вручая командировочное предписание, пояснил:

16
{"b":"30003","o":1}