Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Общение профессионалов, в том числе и по поводу Мандельштама, происходило, что значимо и символично «в Мандельштаме». Была в микромасштабе смоделирована ситуация отношений советских мандельштамистов с Мандельштамом и его текстами. Это были почти всегда предельно личные взаимоотношения. Эти отношения, как уже сказано, изрядно подпитывал антагонизм официального и диссидентского (в широком смысле) культурных проектов. Случай Гаспарова, может быть, единственное здесь исключение. Он и сам вслед за цитатой из Ю. И. Левина, с которой я начал разговор, аттестует себя как «илота от науки» [См.: Записи и выписки. С. 332.]. Когда антагонизм систем был «снят» в «профанном синтезе», Левин просто-напросто отказался заниматься Мандельштамом, дабы «законсервировать» свои и Мандельштама неверифицируемые узы. Но теперь ясно, что угроза такого рода культурным узам не так тесно связана с политическими изменениями, как это может показаться. Ведь Гаспаров (крупнейший знаток Мандельштама!) задолго до 1991(равно как и до 1973) года фактически самоопределился как «илот», случайно приставленный к тексту снаружи. Но неслучайно, что гаспаровские опыты о Мандельштаме, в отличие от того же Левина, начали публиковаться лишь с наступлением перестройки. В этом свете провокация Холшевникова, этот навязанный Гаспарову диалог выглядит по своей функции как аналог (правда, с иным вектором: не размежевание, но воссоединение) известного левинского отказа. Только незаметный, более действенный и уже безо всякой «консервации»: антология как раз и обеспечивает подлинно культурной практике обнаружения текста в себе настоящую неистребимость. Если подборка в антологии способна быть средством общения двух профессиональных знатоков, то никакой студент, пусть с нею же под мышкой, не может быть угрозой их культуре. И студент здесь не хитроумно изолирован от нее, а как раз этой культуре причащен. Антология здесь — эмблема той самой «мировой культуры» Мандельштама.

1 Гаспаров М. Л. Семиотика: взгляд из угла // Гаспаров М. Л. Записи и выписки. М., 2000. С. 332.

2 Липкин С. И. Угль, пылающий огнём // Мандельштам О. Собрание сочинений в четырёх томах. М., 1994. Т. 3. С. 32.

3 См.: Записи и выписки. С. 306.

4 «Разговор о Данте» с большим послесловием историка литературы Л. Е. Пинского (1906—1981) был выпущен московским издательством «Искусство» ещё в 1967 году. Показательно, что именно Пинский для обозначения своеобразной социальной позиции представителей своего интеллектуального круга некогда изобрел сам термин «диссидент».

5 См.: Записи и выписки. С. 316.

6 Там же. С. 333.

7 Гаспаров М. Л. Белый-стиховед и Белый-стихотворец // Гаспаров М. Л. Избранные статьи. М., 1995. С. 124.

8 Там же. С. 123, 128—134.

9 Лекманов. О. Мандельштам. М., 2004. С. 208.

10 Записи и выписки. С. 317—318.

11 См.: Там же. С. 315.

12 См.: Мордвинов А. Б. Сюжет черного солнца в творчестве О. Мандельштама // Человек, культура, слово. Омск, 1994. Вып. 2. С. 84—131.

13 Гаспаров М. Л. Комментарий // Мандельштам О. Стихотворения. Проза. М., 2001. С. 636 (курсив — Гаспарова).

14 Курсив мой. — Н. П.

15 См.: Записи и выписки. С. 72.

16 Курсив мой. — Н. П.

17 См.: Записи и выписки. С. 332.

post scriptum

Нетрадиционная наука веселых социологов. Ответ Дины Хапаевой на рецензию Дмитрия Иванова

Ответ на рецензию Дмитрия Иванова1

Я искренне желаю уважаемому профессору Иванову доброго здоровья (и не только потому, что мне понравилась его рецензия). Но представим на минуту, что профессор Иванов заболел, к примеру, схватил грипп. Волей-неволей социолог должен будет обратиться к другому ученому. И представим себе, что взгляды лечащего врача на науку будут в точности совпадать с теми нетрадиционными, “другими” принципами научности, которые применительно к социологии сформулировал в своей рецензии Иванов: “В современной социологии нет столь же строго заданных (в виде количественных параметров) граничных условий (как в современной физике. — Д. Х. ), но они существуют, и современные исследователи интуитивно их распознают и на практике их придерживаются. Прагматически, а не идеологически подходя к макро— и микро-социологическим теориям, количественным и качественным методам, исследователи выбирают те, что адекватны в ситуации данного исследования и легко переходят к другим при других предмете и задачах исследования”.

А именно, врач объяснит больному, что он будет “интуитивно распознавать” состояние больного, а не измерять температуру и давление. Тем не менее доктор твердо решит придерживаться своего диагноза “на практике”, произвольно меняя способы лечения в зависимости от своего интуитивного видения ситуации: сегодня — переливание крови, завтра — пьявки. А следом он признается больному, что вообще-то он “прагматически” изучал ухо, а вопросы соотношения уха с горлом или носом всегда считал излишне идеологическими, методологическими, к делу не относящимися и что он обычно рекомендует своим больным не обращать внимания на грипп, а последить за модой, походить к визажисту, в общем, навести гламур. Надеюсь, что у пациента возникнет желание бежать от такого доктора без оглядки, или, выражаясь научно, в их отношениях наступит кризис доверия.

Мораль проста: рассуждения доктора должны соответствовать принятым в современной медицине критериям научности для того, чтобы ему верил больной, верящий в научность вообще и в научную медицину в частности. Диагноз должен опираться на объективные данные научных приборов и на анализы; эти данные, проверить которые сможет любой другой врач, послужат основой для постановки диагноза и выбора методов лечения, которые будут жестко соответствовать господствующим в медицинской науке теоретическим представлениям о природе обнаруженного заболевания, кумулятивно (т.е накопительно) опирающихся на предшествующие научные наблюдения. И никакой “интуиции”, “ситуативности”, “прагматичности” и прочей самодеятельности — иначе такого врача, особенно в любимой профессором Ивановым Америке, ждет тюрьма. Иными словами, понятие научности, при всей своей растяжимости и эластичности, не может быть растяжимо до бесконечности.

Теперь давайте подумаем: не потому ли столь высока сегодня популярность “нетрадиционной медицины”, рост которой наметился как раз в 1970-е годы, что вера в науку, основанную на “объективных данных”, “научном анализе”, “кумулятивном знании”, оказалась подорвана? И почему, в отличие от социологов, которые во что бы то ни стало хотят продолжать именовать свою деятельность “наукой”, остеопатия или иглоукалывание вовсе не настаивают на этом названии?

Науки о человеке, возникшие в конце XIX века, пообещали излечить общество от его недугов и способствовать его изменению к лучшему. “Общество больше не нуждается в пророках. Оно нуждается во врачах. Социальные науки теперь ужасно в моде”, — описывал эти настроения Люсьен Эрр, библиотекарь Эколь Нормаль, оказавший огромное влияние на становление социальных наук. И хотя с тех пор было сделано немало попыток смягчить этот изначальный пафос, сделать его менее обязывающим для гуманитарного знания, ограничить задачи только “объективным описанием действительности”, без этой идеологии у социальных наук не остается проекта. В самом деле, кто, не веря в способность социальных наук добывать “объективное знание об обществе”, которое позволит влиять на это самое общество — и вполне возможно, в корыстных целях, — станет платить социологам за “интроспективные” исследования электората? Или за “интуитивно распознанный” маркетинг нового стирального порошка? И хотя до момента, когда практикующие социологи — как и врачи — представители научной медицины — потеряют работу еще далеко, трудно сомневаться в том, что в отношении общества к европейской науке, как и в описанных выше отношениях врача и пациента, сегодня наступил кризис доверия. Он будет переживаться еще острее, если выяснится, что те, кто когда-то называл себя “социальными врачами”, сегодня не только не возьмутся лечить болезнь, но затруднятся убедительно ответить на вопрос о том, кто же, собственно говоря, пациент.

41
{"b":"31004","o":1}