Потом она вернулась домой, усталая и расстроенная, заранее зная, что ничего хорошего этот вечер ей не сулит.

Дома ее ждала записка, из которой Нина поняла, что Юрганов поехал в деревню за зимними вещами. «В деревню так в деревню, – подумала она, вздохнув. – Тем лучше». Она злилась на него – злилась, прекрасно понимая, что он ни в чем не виноват, что это она повела себя как дура, устроив вчера вечером какую-то нелепую демонстрацию. Злилась на Марго, которая всегда бесцеремонно лезет в ее жизнь. Зачем она пришла? Зачем она в самые неподходящие моменты вторгается в ее пространство? Ведь все произошло потому, что она, Нина, была расстроена и раздражена, иначе она не повела бы себя как капризная дура. А утром… утром она опаздывала, и не выспалась, и к тому же ей было стыдно за вчерашнее. Поэтому она и ушла, ни слова ему не сказав, хотя прекрасно видела, что он ждет ее пить чай.

«В конце концов, если ему это зачем-нибудь нужно, он вернется», – подумала Нина и погладила кота, который тоже, казалось, не понимал, куда делся «постоялец».

На следующий день, проснувшись, Нина подумала, что все не так страшно. «Если в Озерках ему надо быть только завтра, значит, сегодня он, скорее всего, вернется сюда».

На факультете у нее была только одна пара, и, когда она освободилась, не было и двух часов. Нина зашла в магазин, накупила вкусной еды, бутылку хорошего вина и поспешила домой.

Она не сразу поняла, что произошло. Когда она вставила ключ в замочную скважину, дверь как-то легко подалась, и в первое мгновение Нина подумала, что Юрганов дома и просто забыл запереться. Она переступила порог, поставила сумку и окликнула его. В квартире было совершенно тихо. Она заглянула в комнату и в ужасе уставилась на открывшуюся ей картину.

На полу около стеллажа валялась привезенная из Англии, разбитая на мелкие кусочки табакерка веджвудского фарфора и несколько книг, непонятно для чего выброшенных с полки. Две другие фарфоровые вещицы исчезли, как исчез и видеомагнитофон, стоявший на тумбочке. Хрустальная пепельница, в которой Нина держала свои золотые безделушки, была пуста, и на дне ее Нина увидела сиротливо лежащую канцелярскую скрепку, непонятно как попавшую туда.

Платяное отделение было открыто, и на перекладине болталось несколько пустых вешалок. Не было ее нового черного платья, любимого твидового пиджака, кожаной куртки и чего-то еще – она даже не могла сразу сообразить, чего именно. Не было зеленого шелкового платка, всегда висевшего на дверце. «Господи, платок-то ему зачем?» – подумала она и в ужасе бросилась в коридор. Шуба, как ни странно, оказалась на месте, и не успела она облегченно вздохнуть, как вдруг сообразила, что Васи нет. Она подошла к окну, которое оставалось открытым, и несколько раз громко позвала его. Вася не появлялся. Тогда она легла на диван, накрылась пледом и повернулась лицом к стене. Она лежала без сна, с открытыми глазами, уставившись в одну точку. Она не чувствовала ни обиды, ни злобы. Ничего, кроме отвратительной пустоты в душе.

Когда ушел мастер, поставивший ей новый замок, было уже восемь. Она собрала на совок фарфоровые осколки, расставила книги и, чтобы не оставаться наедине со своими мыслями, позвонила Марго. Узнав, что произошло, Марго сказала:

– Ты никогда не слушаешь, что тебе говорят, а ведь я предупреждала. И почему ты сразу мне ничего не сказала? Если бы я знала, что этот мерзавец снова появился у тебя, я бы сообразила, как с ним поступить. Ладно, скажи спасибо, что сама осталась жива, и в другой раз…

Нина еще долго слушала ее справедливые упреки и думала, что Марго, которая постоянно учит ее жить, тоже не так уж счастлива со своим капризным Женечкой, как хочет казаться, и что «все мы одинокие несчастные бабы, и все мы, несмотря ни на что, ищем счастья, а его нет, нет, нет, нет, нет».

Следующий день тоже был богат сюрпризами. С утра позвонила Зинаида Ивановна и попросила разрешения зайти.

– Ниночка, вы еще не знаете, что со мной стряслось?

– Нет, ничего не знаю. Надеюсь, вы здоровы?

– Да-да, благодарю, я совершенно здорова, но дело не в этом. Вы знаете, меня обокрали.

– Как? Когда? – Нина не верила своим ушам.

– Вчера днем. Представляете? Я пошла в магазин и на почту, чтобы подписаться на газету. Домой вернулась через два часа. Подхожу к двери и вижу, что она как-то не совсем плотно закрыта. Сперва я решила, что сама забыла запереть ее – в моем возрасте это бывает, – а потом смотрю, на полу в коридоре валяется мой вязаный берет. Откуда, думаю, ему тут взяться? Ведь зимние вещи я еще не доставала. И тут вижу, что приоткрыта дверца стенного шкафа. Вы представляете? Слава Богу, не взяли зимнее пальто. Но украли деньги, которые я оставила на холодильнике, чтобы заплатить за квартиру. Украли старинный медальон, который носила еще моя мама, и камею. Камея, правда, была с трещинкой, но все равно. Да, и серебряные приборы: шесть ножей, ложки и вилки. Правда, что касается медальона и камеи, я сама виновата: на прошлой неделе ко мне заходила моя приятельница, которой я давно обещала их показать. А после ее ухода, представляете, забыла убрать и оставила все на тумбочке. А приборы лежали в шкафу на полке, завернутые в тряпочку. Эти ложки…

Зинаида Ивановна стала пересказывать историю серебряных ложек, но Нина уже не слушала. Как он мог? Ограбить ее – это еще куда ни шло, раз она такая дура и ничего не понимает в людях. Сама виновата. Но залезть к несчастной старухе, живущей на одну пенсию, и унести последнее, что у нее осталось? Как все это могло быть?

И вдруг она услышала:

– Вы думаете, их найдут?

– Найдут? – переспросила Нина. – Вы заявили в милицию?

– Ну конечно, а как же иначе? Я сразу же позвонила к нам в отделение… Что с вами?

– Ничего, не обращайте внимания. Я сегодня плохо спала.

Зинаида Ивановна встала:

– Вы простите меня, Ниночка, что я к вам так бесцеремонно ворвалась, но мне совершенно необходимо было поделиться с кем-нибудь… А ваш приятель? Его нет? Он показался мне очень симпатичным…

– Да, – сказала Нина, провожая ее, – да, спасибо.

«Значит, она ни о чем не подозревает. Как же быть? Пойти в милицию и сказать, что я знаю, кто это сделал? Невозможно. Невозможно – почему? Потому что мне придется сознаться в том, что я связалась с человеком, с которым приличная женщина никогда не станет иметь дело? И что фактически это я виновата в том, что произошло? Или мне просто- напросто его жаль?»

Нина представила себе, как он сидит на даче в Озерках, ест и пьет на деньги, вырученные за украденные безделушки. Представила, как приезжает милиция, хватает его и тащит в тюрьму. А потом они с Зинаидой Ивановной сидят в зале суда, и она встречается с ним взглядом: он видит ее глаза и вдруг начинает понимать, что… Какой бред! Нет уж, пусть себе живет спокойно, если может. А она постарается как можно скорее об этом забыть.

Нина старалась держаться, но на этом несчастья не кончились: пропал Вася. Он не появился ни накануне вечером, ни утром, ни в середине дня. Она несколько раз выходила искать его, даже заглянула в подвал. К вечеру опять полил дождь, и Нина, взяв зонт, снова вышла из дому и снова обошла все подвалы и обшарила кусты. И снова безрезультатно.

Но и это было не все. Уже глубокой ночью, лежа в постели, она услышала в кухне, а потом и в коридоре слабый шорох. Сначала она подумала, что это Вася и что она, задремав, просто не услышала, как он вернулся. Она позвала его, но никто не пришел на ее зов. Тогда она протянула руку и зажгла свет. На пороге ее комнаты, как символ и предвестник беды, сидела большая серая крыса, и ее маленькие черные глазки в упор смотрели на нее.

Начался октябрь. По-прежнему шли дожди, и, хотя было довольно тепло, все жили ожиданием зимы. Вася не возвращался. Нина почти перестала спать, потому что каждую ночь прислушивалась к малейшим шорохам за окном и иногда даже выходила в темноту, под дождь, потому что ей постоянно мерещился под балконом его голос.