— Что на этой футболке написано? — спросил Джимми, когда ему это надоело: все показывают большой палец, а он пялится с глупым видом человека, у которого только что слямзили кошелек.

— Эта девушка — физик, — ответил Коростель, словно это все объясняло.

— И что?

— Эта футболка про одиннадцатое измерение.

— И в чем фишка?

— Это сложно, — сказал Коростель.

— Ну, я попробую понять.

— Надо знать про все измерения, что они скручены в спираль внутри уже известных измерений.

— И?

— Ну, что-то вроде: я могу забрать тебя в другой мир, но этот мир лежит от нас в нескольких наносекундах, а в нашем пространстве нет способа эти наносекунды измерить.

— И все это символами и числами?

— Там это лаконичнее.

— А.

— Я не говорил, что это смешно, — сказал Коростель. — Они физики. Это только им смешно. Ты спросил — я ответил.

— Значит, она вроде как говорит, что они могли бы потрахаться, будь у него такой член, как ей надо, только у него такого члена нет? — спросил Джимми, который мучительно обдумывал услышанное.

— Джимми, ты гений, — ответил Коростель.

— Факультет Биозащиты, — сказал Коростель. — Последний, я обещаю. — Он видел, что Джимми сник. На самом деле все это навевало слишком много воспоминаний. Лаборатории, биологические виды, ученые, которых ничего не волнует, кроме их науки, — так похоже на прошлую жизнь, на детство. А возвращаться в детство Джимми совсем не хотелось. Уж лучше Марта Грэм.

Они стояли перед клетками. В каждой сидела собака. Все разных пород и размеров, но все смотрели на Джимми с любовью, умильно виляя хвостами.

— Это что, собачий питомник? — спросил Джимми.

— Не совсем, — ответил Коростель. — За ограждение не заходи и не суй руки.

— Но они вроде дружелюбные, — сказал Джимми. Его снова накрыла давняя тоска по домашней зверушке. — Они продаются?

— Это не собаки, просто похожи на собак. Это волкопсы — специально выведены, чтобы обманывать. Попробуй погладить такого песика, и он отхватит тебе руку. Ген питбуля.

— Но зачем создавать таких собак? — Джимми попятился. — Кому это надо?

— КорпБезКорпу, — ответил Коростель. — Работа под заказ. Куча денег. Они хотят выкопать рвы и посадить туда этих зверей.

— Рвы?

— Ну да. Лучше любой сигнализации. Этих зверей не отключишь. И приручить их нельзя, в отличие от обычных собак.

— А если они убегут? Начнут убивать? Начнут размножаться, популяция выйдет из-под контроля — как эти здоровые зеленые кролики?

— Тогда проблем не оберешься, — сказал Коростель. — Но они не убегут. Природа — зоопаркам, Бог — церквям, как говорится.

— И что это значит? — Он особо не прислушивался к словам Коростеля, он думал о «ПухлоКурах» и волкопсах. Отчего ему кажется, что человечество перешло какую-то черту, нарушило границы? Слишком много — это сколько? Слишком далеко — это где?

— Стены и решетки тут не просто так, — сказал Коростель. — Не чтобы не впускать нас, а чтобы не выпускать их. Человечеству необходимы ограды в обоих случаях.

— Кого — их?

— Природу и Бога.

— А я думал, ты не веришь в Бога, — заметил Джимми.

— Я и в Природу не верю, — ответил Коростель. — По крайней мере, в Природу с большой буквы П.

— Слушай, а девушка у тебя есть? — на четвертый день спросил Джимми. Он приберегал этот вопрос до правильного момента. — Тут есть из чего выбирать. — Это должно было прозвучать иронично. Он не мог представить себя с этой женщиной, которая смеялась, как Вуди Вудпеккер, или с этими девушками, у которых числа по всей груди, но и Коростеля он с ними представить не мог. Коростель слишком обходителен.

— Не то чтобы, — коротко ответил Коростель.

— Что значит не то чтобы? У тебя есть девушка, но она не человек?

— Образование пар на данном этапе не одобряется, — сказал Коростель, будто читая руководство. — Нам следует полностью сосредоточиться на работе.

— Вредно для здоровья, — сказал Джимми. — Надо быть в тонусе.

— Тебе хорошо говорить, — ответил Коростель. — Ты у нас стрекоза, я муравей. Я не могу позволить себе тратить время на непродуктивное беспорядочное изучение особей женского пола.

Впервые за все время их знакомства Джимми подумал — возможно ли? — что Коростель ему завидует. Или он просто надутый выпендрежник, уже попал под тлетворное влияние Уотсон-Крика. Так какова задача супермозга серии «Триатлон»? — хотел сказать Джимми. Будь милостив, поделись.

— Я бы не назвал это тратой, — вместо этого сказал он, пытаясь ободрить Коростеля. — Если, конечно, ты своего добился.

— Если совсем приперло, можно обратиться в Студенческую службу, — довольно сухо сказал Коростель. — Они вычитают цену из твоей стипендии, как за проживание и кормежку. Работники приходят из плебсвиллей, опытные профессионалы. И, разумеется, их проверяют на наличие заболеваний.

— Студенческая служба? Да ладно тебе! Они что, прости, делают?

— В этом есть смысл, — ответил Коростель. — Если рассматривать как систему, получается, что мы избегаем утечки энергии в лишние сферы жизни и не тратим ее на всякую ерунду. Студенты-женщины, разумеется, могут воспользоваться теми же услугами. Любой цвет, любой возраст — ну, почти. Любой тип. Все что пожелаешь. Если ты гей или извращенец, это тоже учитывается.

Сначала Джимми решил, что Коростель шутит. Но Коростель не шутил. Джимми хотел спросить, что Коростель пробовал — к примеру, не пробовал ли спать с безногой женщиной. Но вопрос вдруг показался ему слишком личным. К тому же Коростель мог подумать, что Джимми над ним смеется.

Еда в столовой на факультете Коростеля была просто фантастическая — настоящие креветки вместо «РакоСои», которую им давали в академии, и, судя по всему, настоящая курица; правда, ее Джимми не ел — не мог забыть «ПухлоКур». А еще сыр, совсем как настоящий, хотя Коростель сказал, что сыр из овощей, из какого-то нового сорта цуккини.

В десертах было много шоколада, настоящего шоколада. А в кофе — много кофе. Никаких жженых зерен и патоки. «Благочашка», но кому какая разница? И настоящее пиво. Пиво точно настоящее.

Все это приятно отличалось от того, что Джимми ел и пил в Академии Марты Грэм, хотя приятели Коростеля порой забывали о приличиях и ели руками, вытирая губы рукавами рубашек. Джимми был не особо брезглив, но это уже граничило со свинством. Да еще они постоянно бубнили, слушал их кто-нибудь или нет. Непрерывно говорили о проектах, над которыми работают, об идеях, которые их осеняют. Поняв, что Джимми не работает над пространством — а учится в институте, который они считали мусорной кучей, — они потеряли к нему всякий интерес. Своих однокашников они называли конспецифичными, а всех остальных людей — неспецифичными. Популярная шутка.

В общем, у Джимми отсохло желание тусоваться вечерами. Ему нравилось сидеть у Коростеля, проигрывать ему в шахматы или в «Трехмерный Вако» или расшифровывать надписи на магнитиках для холодильника — те, что без чисел и символов. В Уотсон-Крике развилась целая культура, связанная с этими магнитиками: люди их покупали, меняли, делали сами.

Иногда они смотрели телевизор или лазили по сайтам в сети, как в старые добрые времена. «Голые новости», «Алибахбах», «Мозгоплавка» и прочая жвачка для мозгов. Они разогревали попкорн, курили траву, которую студенты с факультета ботанической трансгенетики выращивали в парнике, а потом Джимми вырубался у себя на диване. Если привыкнуть к статусу умственно отсталого, который эквивалентен статусу комнатного растения, все очень даже неплохо. Надо только расслабиться и глубоко дышать, как на тренажерах. Через пару дней он отсюда уедет. А пока любопытно послушать Коростеля, когда Коростель один и в настроении разговаривать.