Документов, непосредственно относящихся к политическому масонству предреволюционных лет, в российских архивах удалось обнаружить не много. До сих пор наиболее обстоятельно исследовано по первоисточникам лишь так называемое «полицейское» масонство, т.е. старательная, но безрезультатная охота на масонов, а в еще большей степени – донесения о ложах или даже целых грандиозных масонских сообществах, которые существовали только на бумаге, – инспирированные царской охранкой из карьерных соображений, а также авантюристами всех мастей из соображений корыстных или тщеславных, – случаи нередкие в то богатое на политические провокации время.

Каким образом царская полиция пыталась разоблачать несуществующие масонские ложи, получая под это правительственные субсидии, весьма красочно описано в книгах О.Ф. Соловьева и А.Я. Авреха[160], пользовавшихся материалами архивов Департамента полиции и охранных отделений.

Причины, почему эта область оказалась исследована лучше других, очевидны: эти документы в российских государственных архивах представлены с достаточной полнотой. За недостатком других источников историкам остается либо счесть, как это сделал, например, А.Я. Аврех, что полицейское масонство преобладало и ничего серьезного не было, либо пытаться реконструировать историю масонства по сохранившимся намекам или косвенным свидетельствам, как поступила Берберова. В последнем случае претендовать на абсолютную истину трудно, зато результаты оказываются более впечатляющими.

В семидесятые-восьмидесятые годы больших успехов, чем в России, достигли зарубежные ученые, и в те времена имевшие доступ к архивным источникам разных стран и возможность обобщить гораздо большее количество свидетельств и документов. Здесь нужно назвать прежде всего упоминаемого Берберовой американского ученого Натана Смита и польского историка Людвика Хасса, которым принадлежат наиболее серьезные работы о русском масонстве.

Все настоящие публикации российских ученых на эту тему относятся к концу восьмидесятых – началу девяностых годов, то есть появились уже после выхода книги Берберовой.

Историю создания книги Нина Берберова довольно обстоятельно изложила в собственном предисловии. Добавить к этому можно только то, что в «Курсиве» она рассказывала, как Хатисов в Париже советовал ей «стать членом женской ложи и затем написать роман о современном русском масонстве»[161]. Хатисов оказался неплохим пророком. «Люди и ложи» Берберовой, правда, не роман, но по увлекательности не уступят хорошему роману.

Эта книга написана не столько историком, сколько современником, со всеми вытекающими из этого достоинствами и недостатками. Отсюда многочисленные неточности, но и редкая осведомленность и редкая же популярность у читателей.

Далеко не все историки могут щегольнуть таким, например, оборотом: «как мне говорил Керенский…», и уж тем более не все решатся использовать такие непроверяемые факты в качестве аргумента в строгом исследовании. Другое дело – современник, мемуарист, интуитивно ощущающий достоверность или недостоверность тех или иных высказываний собеседника. В книге Берберовой оба ее дара – мемуариста и историка – проявились в одинаковой мере.

Берберовой доводилось сетовать, что «в русской масонской литературе ничтожно мало книг, написанных для печати, в расчете на широкого читателя, а не только для посвященных, и не малограмотными авторами, а людьми осведомленными и добросовестными». Ей самой удалось написать именно такую книгу.

При этом Берберова особо подчеркнула, что «книга эта написана не только для специалистов, но и для рядового интеллигентного читателя». И это действительно так.

Читателя привлекают таинственная атмосфера, недоговоренности, весь увлекательный антураж и прочие атрибуты хорошей беллетристики. Специалиста – словарь и множество архивных сведений, которые нуждаются в осмыслении и проверке.

Этим гибридным жанром объясняются одновременно все достоинства и недостатки книги. Она написана увлекательно, с размахом и читается легко, чего не скажешь о большинстве сухих и осторожных исторических трудов. Историки могут считать это недостатком, но рядовые читатели отнесут скорее к достоинствам. Читать «Люди и ложи» интересно, даже если не во всем с автором соглашаешься.

В результате получилось так, что книга заинтересовала сразу все читательские группы: массовый читатель видит в ней прежде всего увлекательнейшее повествование, эрудит – великолепный кроссворд для интеллектуалов, специалист – огромный пласт новой информации и отличный повод для споров и размышлений.

При всех неточностях книга Берберовой «Люди и ложи» остается первостепенным источником информации по истории XX века, одним из немногих трудов, представляющих собой не только догадки, домыслы и размышления, но и впервые вводящих в оборот немалое число материалов и документов. Концепция, которой придерживается Берберова, – дело другое. Концепции видоизменяются, сменяют друг друга, зависят от общественно-политической ситуации и современных условий, а факты остаются, предоставляя любому желающему возможность трактовать их как заблагорассудится.

Книга, пришедшаяся по вкусу читателям, была, однако, с недоверием встречена историками. Их многое насторожило в книге Берберовой, и, в первую очередь, известный налет таинственности и недоговоренности – то есть как раз то, что вызвало читательский интерес.

Берберова не забывает упомянуть о том, что пыль на ящиках с масонскими бумагами «была в два пальца», но очень редко дает точные или хотя бы приблизительные описания документов, обнаруженных, по ее выражению, «в недрах отдела рукописей». Часто проверить автора почти невозможно, в книге дан лишь результат поисков, заключение, но откуда именно почерпнуты факты, насколько они достоверны – об этом остается только гадать.

Обобщая недовольство историков, В.И. Старцев пишет, что Берберова как равноценным источникам «доверяет и упоминанию в записке Кандаурова, и очерку А.П. Лукина, в котором рассказывается о „декабристском“ кружке в Гельсингфорсе перед Февральской революцией, и публикации в „Journal officiel“, осуществленной немцами осенью 1941г., и застольным разговорам у М. Горького в Сорренто в середине 20-х годов. Поэтому, строго говоря, по каждой фамилии, упомянутой в списке Берберовой, возможны споры»[162].

Но при недостатке подлинных документов историк вынужден либо констатировать этот прискорбный факт, либо пытаться восстанавливать истину на основании косвенных признаков.

Берберова выбрала второй путь, причем вполне сознательно, оговорив это в своей книге: «косвенное показание, а еще лучше, когда их два или три, дают историку больше, чем показания самих братьев тайного общества, с его индульгенцией – неотъемлемым правом делать бывшее небывшим, то есть правом узаконенной лжи».

Историки по большей части восприняли это как нарушение правил, но Берберову волновали не проблемы методологии. Она писала не только историческое исследование, базирующееся на документах, но одновременно и сам документ, хорошо понимая, что если она не напишет о сотнях и тысячах только ей известных фраз, намеков, догадок и других мелочей, об этом не напишет уже никто.

Свидетельство современника, даже если он нечаянно или намеренно ошибается, все равно остается для историка драгоценным материалом. В этом отношении содержательная книга Берберовой не имеет себе равных и надолго останется необходимейшим первоисточником для всех историков, даже для тех, кто не разделяет ее взглядов и не согласен с ее оценками.

Спорить с отдельными положениями и догадками Берберовой можно и нужно, но ценности ее труда никакие дополнения и уточнения не умалят.

Берберова пишет, что «Ковалевскому было предложено проявить инициативу и получить директивы для открытия первых лож». Судя по документам и воспоминаниям, инициатива исходила от самого М.М. Ковалевского. В статье Б. Элькина приводится ходатайство члена ложи «Верные друзья» Ковалевского председателю совета «Великого Востока Франции» от 11 января 1906 года о получении временных полномочий, позволяющих «создать на Востоке Москвы или Петербурга правильную ложу, работы которой могут быть начаты позднее в законной форме назначенным вами делегатом»[163].