– И так знаю дорогу, – сказал он, стаскивая с плеча лямку маленького рюкзака. Вдруг посмотрел на Вальку и удивился:
– Ты длинная какая стала!
– И ты… – Валька несмело улыбнулась. – Тоже какой-то… как журавель длинноногий.
Она тут же испугалась. И чтобы Алешка не вздумал обидеться, добавила:
– Теперь на Васькином велосипеде с седла до педалей достанешь, наверно.
– Нет, – вздохнул он, – еще не достану. Еще на раме придется ездить.
И они замолчали. Потом Валька сказала,
– Наших-то дома нет. Мама с Василием на работе, а Борис пошел с Юркой на карьер рыбачить.
– У-у… – Алешка сразу как-то потускнел. И Валька опять испугалась. Она не хотела, чтобы ему было скучно.
– Может, отдохнешь? – нерешительно спросила она, потому что знала: с дороги полагается отдыхать.
– Не хочу, – отмахнулся Алешка. – Думаешь, устал? Всего три часа в поезде…
– А пыльный-то какой. Ужас! – сказала она.
– Это я в окне торчал.
– А умыться хочешь? Хочешь, полью?
– Полей.
Валька поливала ему на руки прямо из лейки и думала: сказать или не сказать? Ей было не жалко своей тайны, но Валька боялась, что
Алешка будет смеяться.
И все-таки она решилась. Ведь нельзя же, чтобы он с первых минут заскучал здесь.
– А хочешь… Хочешь, покажу чудовище?
– Где? – быстро спросил он.
– А близко. В роще за кладбищем.
– Хочу.
И они побежали, бросив среди гряд тощий Алешкин рюкзачок и зеленую лейку, из которой, булькая, выливалась вода…
Алешка не смеялся. Чудовище оказалось просто обломанным стволом кривой березы, но Алешка не смеялся.
– У-у, – тихо протянул он. И сказал смущенной Вальке: – Это белый дракон.
Выгнутая книзу, расщепленная верхушка ствола походила на страшную голову с ощеренной пастью. Черный сучок-глаз бешено смотрел с высоты.
– А другого глаза нет, – озабоченно сказал Алешка. Скинул сандалии, с трудом вскарабкался по стволу и сел дракону на шею. Потом вытащил перочинный ножик и стал выцарапывать на морде чудовища второй глаз.
– Ой, свалишься, – прошептала Валька.
Он не свалился, но порезал палец.
– Говорила я, – взрослым голосом сказала Валька. – Подожди, найду подорожник.
Сунув палец в рот, Алешка пробормотал:
– Здесь нозыком бесполезно. Нузен топор…
– Сбегаем? – предложила она робко.
– Сбегаем!
Они побежали напрямик, по большой запутанной траве, и Алешка бежал рядом и смеялся, все еще держа палец во рту.
Дома по-прежнему никого не было, и они взяли плотничий топор Василия – младшего брата Валькиной матери. Сделали чудовищу второй
хороший глаз, приладили костлявые лапы из сучьев и гриву из прошлогодней травы.
Вечером соседская бабка Анюта, крестясь, рассказывала женщинам, что по дороге на кладбище видела нечистую силу. Валька и Алешка тихо смеялись, а Борис и Юрик ничего не понимали…
И потом они не понимали многого. Юрка однажды сказал хмурому Борису:
– Мамочкиным сынком он стал. Жених…
Ну и пусть! А про теплоход все равно Алешка рассказал ей одной.
Это была его тайна.
Так получилось. Он катался на большом велосипеде Василия, ехал, куда поведет тропинка, и она привела его на обрывистый берег к сухой одинокой сосне. Алешка удивился: почему не спилят на дрова это дерево без единой зеленой иголки?
Из-за дальнего поворота показался теплоход. Он двигался не посередине реки, а к правому берегу, прямо на сосну и на Алешку. Но потом развернулся и пошел вдоль обрыва, поблескивая белыми буквами названия: «Рахманинов».
И Алешка понял: сосна – это знак для капитанов.
– Это чтобы правильно вести судно, – объяснил он потом Вальке.
– Чтобы выбирать путь, где река глубже…
Через неделю «Рахманинов» возвращался из рейса. И Алешка снова поехал на берег. И когда теплоход опять уходил на север, Алешка стоял у сосны и смотрел, смотрел…
– А другие пароходы тебе не нравятся? – спросила Валька.
– Я не знаю, – вздохнул он. – Другие какие-то не такие.
– Этот красивый, – сразу согласилась она.
– Он как морской, – тихо сказал Алешка. – Он, говорят, ходит в Обскую губу. А там уже море…
И сегодня Алешка уехал смотреть, как мимо пройдет «Рахманинов». Днем еще уехал.
Валька очень боялась, что они найдут у сосны одинокий велосипед. Но его не было. Не было его и под обрывом, на песке.
– Могли же украсть, – уныло сказал Юрка. – Если Алешка потонул, велик увести могли.
– Городишь сам не знаешь что! – разозлился Борис. – Здесь и не бывает никто почти.
– А может, бывает…
– В чем он уехал? – спросил Борис у Вальки. – Да перестань ты носом хлюпать!
– Я, что ли, знаю… В трусах, в майке.
– Босиком?..
– В сандалетах.
– Ну, вот. Они-то все равно бы остались. Кому они нужны? Там дыры в подошвах – каждая с пятак. Айда домой, может, он приехал. Я ему морду набью, маминому сыночку.
– Тебе бы только бить, – всхлипнула Валька.
Они торопливо зашагали назад.
– Может, правда, приехал? – шепотом сказала Валька.
– Сейчас Василий придет. Надо сказать, что Алешка потерялся,—бросил Борис.
– Ничего и говорить не надо, – вздохнул Юрик. – Он сам спросит, где велосипед. Ему же на танцы с Зойкой надо ехать.
– Все ты знаешь, – сердито сказал Борис.
– А чего? Знаю! И Алешка знает. Фигу ему Василий даст еще покататься. Не понимает, что ли, ваш Алешка?
2
Алешка все понимал. Но с самого начала ему просто не везло.
Виноваты были машины.
Они шли и шли нескончаемой цепью. Алешка насчитал пятьдесят четыре и сбился. Мелькали, мелькали зеленые кузова с белой надписью «Уборочная». А за стеклами кабин Алешка видел лица водителей, усталые и равнодушные. Водителям не было дела до Алешки.
Ни один из них не нажмет тормоз!
И надо ждать, ждать, пока не пройдет этот гудящий поток. Лишь тогда можно будет пересечь шоссе и снова помчаться, налегая всей тяжестью на педали. И уже не по тропинке, а напрямик, подминая колесами желтые высокие ромашки. Потому что надо спешить.
А машины, кажется, не спешили. И Алешка уже ненавидел их, тупомордых, тяжелых, гудящих надоедливо и бесконечно. Они закрыли ему путь к берегу! И ползли, ползли по горячему от солнца асфальту. А время летело…
Он опоздал.
Когда хвост автоколонны вытянулся из леса, Алешка сквозь гул моторов услышал гудение теплохода. Вернее, не услышал, а просто почувствовал чуть заметный двойной толчок воздуха. Значит, «Рахманинов» показался из-за желтого глинистого мыса.
И Алешка повернул назад.
Правда, он знал, что мог бы еще успеть и увидеть корму теплохода. Вдали, у нижнего поворота. Но зачем? Капитан все равно не заметит Алешку. Капитаны не смотрят назад. Им нельзя. Впереди опасная дорога: мели, перекаты.
Он опоздал. Значит, все было зря. Зря ездил на станцию, зря просил какого-то недовольного пассажира позвонить в город, на пристань. Сам Алешка звонить не мог: телефонистка знала его по голосу и бросала трубку. Он ей надоел. Пассажир торопился куда-то, но Алешка очень вежливо попросил его узнать, когда отчалит «Рахманинов». И тот дозвонился и узнал. И проворчал, подхватывая чемодан:
– В двенадцать тридцать по-местному. И зачем тебе? Все равно он здесь не останавливается…
Зачем? Будто все на свете можно объяснить!
Он и себе-то не мог объяснить как следует. Просто, когда белый трехпалубный теплоход появлялся из-за мыса, что-то непонятное делалось с Алешкой. Словно «Рахманинов» вез ему какой-то удивительный подарок. Или какую-то тайну…
Теплоход походил мимо. Путь его лежал по синим лентам рек, окаймленных тайгой. А на берегу оставался Алешка, и ему было грустно. Он хотел, чтобы у него было что-то общее с теми, кто водит «Рахманинова» к морю. Чтобы он мог сказать: «Мой корабль». Но пока
он мог только приходить на берег и смотреть, как белый теплоход проплывает мимо. И он приходил каждый раз, как на вахту. И смотрел.