– Может, кто-нибудь поедет здесь и вытащит, – глядя вниз. – сказал Алешка.

– Поедет! Кто сюда сунется? Это я, дурак, полез. Зеркала нет в кабине, смотреть назад нельзя. Дорога такая, что на оглянешься. Вот и зацепил.

«Он все-таки плохой шофер, – подумал Алешка. – Догадался же сунуться с такой махиной на эту дорогу… Но что ему было делать? Назад не то что повернуть, но и посмотреть было нельзя!»

– Сидишь тут, как на другой планете, – с унылой злостью сказал Феликс и опять пнул колесо.

Как на другой планете… Алешка прислушался. На дороге стояла густая, пропитанная смолистым запахом тишина. Медленно качались верхушки сосен. Совсем бесшумно качались. Мохнатые тени тихо ползли по дороге. Где-то совсем далеко журчал мотор автомашины.

Это, конечно, очень плохо – сидеть здесь и ждать случайной помощи. Ждать почти напрасно.

– Ну, дашь? – в упор спросил Феликс.

– А мне сидеть здесь, пока ты… пока вы ездите? – тихо спросил Алешка.

Феликс наморщил маленький лоб, глянул на Алешку быстро и осторожно.

– Слушай, парень. Я бы тебе все объяснил. Если по тропинке вдоль насыпи, то еще ближе будет, чем по дороге. Машину-то оставлять мне тоже неохота. Может, съездишь?

Тропинки вдоль насыпи… Если вы часто ездите в поездах и любите стоять у вагонного окна, то знаете, что: эти узкие тропинки везде бегут вдоль железных дорог. То взлетают на снегозащитный гребень, то спускаются в ложбину, вьются между кустами, тянутся от столба к столбу, обрываются у темных речек и чудом возникают на другой стороне. По ним, как и по рельсам, объехать можно всю страну.

Твердые, будто асфальт, они сами просятся под колесо, и километры летят незаметно…

А все-таки этот Феликс наврал. Стан оказался гораздо дальше, чем он говорил. Алешка насчитал десять километровых столбов, прежде чем увидел в стороне от насыпи длинные навесы и зеленые вагончики. Далеко среди желтого пшеничного поля.

Алешка подкатил к переезду. От шлагбаума разбегались дороги. Одна, пыльная и неширокая, вела к стану.

У горизонта ползли комбайны, похожие на припавших к земле кузнечиков…

Алешка остановил велосипед у крайнего вагончика. Несколько человек стояли рядом и все враз кричали друг на друга. На Алешку даже не глянули. Он этого не ожидал. Он думал, что спросят сразу: «Ты здесь зачем?» Тогда бы он объяснил. А так что делать?

– Здравствуйте, – сказал Алешка кричащим людям.

Они не слышали.

– Мне надо Колыванцева! – громко заявил Алешка.

Никто не обернулся.

Тогда он положил велосипед, шагнул к ним и, собравшись с духом, кого-то потянул за рукав.

На Алешку глянули сердитые, непонимающие глаза:

– Ну?

– Мне надо Колыванцева! – отчаянным голосом повторил Алешка.

– А я при чем? – Вдруг человек посмотрел куда-то через Алешку и крикнул с явным облегчением: – Дмитрий Васильич! Иди! К тебе тут…

Колыванцев был высокий, в пыльных до белизны сапогах, в сером пиджаке и полотняной фуражке, которая когда-то была белой, а теперь стала одного цвета с пиджаком. Худое небритое лицо его показалось Алешке сердитым.

– Что нужно? – спросил Колыванцев и, не дождавшись ответа, повернулся к спорящим: – Хоть орите, хоть нет. Зернопульты я вам вручную, что ли, буду крутить? – И опять нетерпеливо взглянул на Алешку. – Чего тебе?

– Мне Великанова, – пробормотал Алешка.

– Какого еще Великанова? Трое их.

– Миш… Михаила, – сказал Алешка. Феликс говорил ему про какого-то Мишку Великанова.

– Ну, а я-то для чего? Ищи этого Михаила.

– Ну, вы послушайте, – громко и жалобно произнес Алешка. – Ваш Ерохин застрял со столбами и говорит: «Найди Колыванцева, пусть пошлет Великанова, чтоб меня вытащил!»

– Кого вытащил? – хрипло спросил Колыванцев.

– Да Ерохина же! Два километра от тракта, на старой дороге.

Колыванцев отчаянно хлопнул себя по карманам.

– Какой дьявол его туда понес?! Где я тебе возьму Великанова?! Он здесь раз в сутки бывает! Чего чепуху-то молоть!

Алешка отступил на шаг.

– Что вы на меня кричите? – тихо сказал Алешка. Он еще хотел добавить, что не заставлял Ерохина опрокидывать прицеп, а Великанова – лишь раз в сутки приезжать на полевой стан…

Но Колыванцев замолчал, вздохнул и неожиданно спросил:

– Есть хочешь?

Алешка посмотрел в глаза Колыванцеву – припухшие, усталые и немного виноватые. Вытер локтем вспотевший лоб и кивнул. Он и правда хотел есть.

Они прошли через широкую утрамбованную площадку. Словно кто-то расчистил здесь футбольное поле. По краю площадки было вырыто несколько узких глубоких ям. «Для столбов, – понял Алешка. – Может быть, еще успеют поставить сегодня? Интересно, что такое зернопульты?»

– Уморился, пока ехал? – на ходу спросил Колыванцев.

– Да нет, – сказал Алешка и постарался шагать пошире.

– Все же без седла, на ногах. Километров двенадцать накрутил.

– Подумаешь, – сказал Алешка и вспомнил Юркин язвительный шепот. Собирались на рыбалку, и Юрка шептал: «Ну его, Борь, маминого сыночка. Еще заплачет по дороге, что устал…»

Шиш тебе, Юрка!

У дальнего вагончика дымила походная кухня, похожая немного на старинный паровоз.

– Катюша! – позвал Колыванцев.

Маленькая смуглая Катюша выскочила из-за кухни. «Будто прокоптилась здесь у огня», – подумал Алешка, и ему стало почему-то смешно.

– Осталось у тебя что-нибудь? – спросил ее Колыванцев.

Блестя белками глаз, Катюша затрещала:

– Ой, господи, Дмит-Васильич, ковалевцы не приезжали, Мохов не приезжал, студенты тоже. Совсем, что ли, не будут обедать? Куда я буду все это девать?

– Покорми человека. – Дмитрий Васильевич подтолкнул Алешку в спину шершавой ладонью.

Алешка получил полную чашку супа из разваренной картошки с коричневыми крупинками мяса.

Раньше, когда мама водила его к кому-нибудь в гости, он всегда отчаянно смущался за столом. Давился пирогом, захлебывался чаем и от неловкости начинал болтать ногами, что, по утверждению мамы, было уж совсем скверно.

А тут он не стеснялся. Нисколько. Сел прямо на землю, опустил ноги в яму для столба, поставил посудину на колени и взялся за ложку. Но алюминиевое дно обжигало колени. Тогда Алешка отошел к траве, лег на живот, поставил чашку перед собой. Сейчас же из травы попрыгали в суп крошечные зеленые букашки. И сварились. Алешка вздохнул:

– Вот сумасшедшие. – И стал вылавливать их кончиком ложки. Но рыгали все новые, и он махнул рукой.

Суп был горячий, и Алешка глотал, не разбирая вкуса. Краем глаза он увидел, как лихо подкатил тяжелый грузовик. Из кузова сбросили доски и осторожно спустили какой-то мотор.

К водителю подошел Колыванцев. Что-то сказал, и громадная машина послушно попятилась, развернулась и пошла назад, поднимая летучую пыль.

Алешка отнес посуду Катюше.

– Добавку? – спросила она.

Он засмеялся и замотал головой.

– И куда я все это дену? – жалобно глядя на котел, протянула Катюша.

На другом конце тока Алешка разыскал велосипед. Подъехал к Колыванцеву.

– Уже? – рассеянно спросил тот.

– До свидания, – сказал Алешка. – Мне к четырем обязательно надо домой.

– К четырем?

Дмитрий Васильевич вздернул рукав и показал часы. Было три минуты пятого.

Дорога прямая и ровная. Груженый «ЗИЛ» идет мягко. Лишь изредка его тряхнет на случайной кочке. Тогда у велосипеда бренчит звонок и начинает медленно крутиться заднее колесо. Велосипед лежит у кабины, воткнувшись рулем в зерно. Алешка сидит рядом. Сидеть хорошо. Он зарыл в пшеницу ноги. Зерно сухое и прохладное. И поэтому даже солнце кажется не таким жарким. Да и не высоко оно, не так, как в полдень. Ветер бьет навстречу короткими хлесткими волнами. Эти волны пахнут теплой сухой землей, дымом торфа и смолистым воздухом леса.

Так бы ехать и ехать все время.

Но Алешке надо скорее домой. Василий, наверно, пришел уже и спрашивает, где велосипед. Он требует, чтобы к его приходу «машина» всегда была на месте. Поэтому и едет Алешка на грузовике.